А затем, посмотрев мне в глаза, преданно добавил:

   - Веди нас, Илидис!

   - Айййй! - Безнадёжно махнул я рукой, наподдав пятками коню. - Веди вас.... Самому бы выйти.

  На передовой царил подлинный ад седьмого круга второго пояса: тысячи закованных в сталь суровых воинов выли и катались от ужаса, ударяясь о скалы и камни, вонзая в себя мечи и кинжалы.

  В отчаянии не зная, что делать, единственный сохраняя подобие самообладания среди хаоса смертельного страха и самоубийственного уныния, я, свесившись с седла, подхватил брошенный мёртвым сигнальщиком большой рог, и, набрав в истерзанные лёгкие побольше воздуха, задул что есть силы.

  Признаться, я сам не ожидал, что у меня получится извлечь из благородного инструмента хоть какое-то подобие звука, ибо ранее имели место быть печальные результаты подобных экспериментов.

  Но над безумствующей в кровопролитном самоубийстве долиной вдруг разлился грозный протяжный и сильный звук боевого рога. В исступлении я трубил и трубил, чувствуя, как в груди разгорается настоящий пожар, а глаза застилает огненная пелена. Страх забился куда-то в тёмную маленькую выемку под сердцем, а его место с наглой уверенностью стала занимать, разрастаясь, необузданная ярость. Древняя, страшная, убийственная.

  Я будто перестал контролировать это тело, с удивлением взирая сквозь пелену на его действия и на происходящие вокруг перемены. Звуки рога, казалось, обрели собственную жизнь, кружа над нами, то слабея, то усиливаясь, то спускаясь к самой земле, то ударяя в низкие небеса.

  Скосив непослушные глаза вниз, мне почудилось, что присмиревший вдруг конь, словно налился клубящейся тьмой, извергая из ноздрей то ли клубы пара, то ли дыма. А за спиной что-то развернулось и захлопало под налетевшими порывами ветра; обернуться, чтобы проверить, я не мог: имперский ли то плащ, либо это расправились, касаясь холмов, тяжёлые крылья.

  Я видел, как поднимаются, потихоньку приходя в себя имперские солдаты, как со смесью благоговения и страха они смотрят на меня, поднимая брошенное в припадке оружие и вновь становясь в боевые порядки. А звук рога всё звучал и звучал, дробясь на множество осколков, застревая между камней и взмывая в поднебесье, хоть я давно уже перестал дуть в костяной покрытый замысловатой резьбой мундштук.

  Я всмотрелся вдаль, в объятое пламенем поле "на той стороне", по которому в нашу сторону бежало множество бездушных существ, поблескивая в отсветах пожара металлическими телами. Они были огромны - до двух с половиной метров в высоту с мощными ногами и руками с гладкими головами без единого намёка на органы слуха, зрения, обоняния и всего прочего.

  И ничего не было в них - ни души, ни воли, лишь приказ, отданный кем-то, приказ - уничтожить этих жалких людишек, всех до последнего.

  "Держать строй! Молотобойцев в третью линию!" - хотел прокричать я, указуя мечом в набегавших големов. Но вместо слов из моего горла, обдирая гортань, вырвался низкий и одновременно громкий рык. Солдаты окончательно сбросили оковы того чёрного ужаса, который заставлял скулить и бросаться на собственные мечи, даже мой рык, казалось, придал им сил и решительности.

  Големы уже подбегали к нашей траншее, когда в передних ударил огненный шар, пущенный из катапульты подчиненными Ингвара. Молодец, мужик, быстро очухался!

  Первым выстрелом накрыло сразу двух безликих порождений эльфийской магии, разметав их пустотелые тулова в радиусе нескольких метров. На второй времени нам уже не хватило: бездушные металлические создания, словно чёрные брёвна стали со всего маху валиться в траншею, то ли не додумавшись хотя бы попытаться перепрыгнуть это искусственное препятствие, то ли их создатели не всё предусмотрели, наделяя ограниченным набором функциональности эти механизмы убийства.

  Вот тебе и "зачем нам эти траншеи" - злорадно вспомнил я высказанные недоумения Этрира, Ордиса и остальных. Теперь, наглядно видя правоту принятого мною решения в вопросе фортификационных сооружений, слушаться меня будут беспрекословно.

  Первые упавшие на дно траншеи големы пытались воздеть себя на ноги, но их сбивали вновь рухнувшие. От ударного соприкосновения металлических тел по полю битвы разносился гулкий дребезжащий звон, словно с горки, закатанной в асфальт, перекатом спустили большую партию пустых газовых баллонов.

  Наши воины, сначала робко и разрозненно, а затем всё дружнее и смелее принялись издевательски хохотать над тупыми созданиями, не имеющих даже элементарной смекалки для того, чтобы перебраться через нашу линию обороны.

   - Первая шеренга! - Вновь начал командовать окончательно пришедший в себя Вильдрамм, невесть как оказавшийся на передовой, правда, без коня, что и не удивительно, учитывая, что все наши непарнокопытные боевые товарищи задали стрекача в первые мгновения агрессивного вражеского психического воздействия.

   - Тоооовсь! - Продолжал зычно кричать ветеран.

  Сотни воинов, кто в одиночку, кто попарно, держа в руках большие валуны, выстроились вдоль всей траншеи, заполняемой безлицыми и безмозглыми големами.

   - Бросааааай! - Гаркнул Вильдрамм и его команду разнесли по рядам командиры сотен и десятков, словно нажимая на спусковой крючок многозарядного механизма, стреляющего каменными ядрами большого диаметра.

  В многоголосье гулкого металлического дребезжания ворвалась новая резкая скрежещущая нота: большие тяжёлые валуны с приданым усилием и ускорением обрушивались на металлические тела и головы тех, что были посланы с одним приказом - убить нас - живых людей, разорвать нас на части, растоптать тяжёлыми, в два обхвата, ногами.

   - Вторая шеренга! - Продолжал надрываться Вильдрамм. - Тоооовсь!

  Солдаты шныряли туда-сюда словно муравьи: задние шеренги подкатывали валуны, четвёртая шеренга передавала эти валуны вперёд, а первые три шеренги быстро и слаженно менялись местами, безостановочно осыпая барахтавшихся в траншее големов тяжеленными каменюками. В пятой шеренге наготове стояли солдаты помощнее, сжимая в руках внушительного вида молоты на длинных рукоятях. Остальные шеренги не двигались с места, сохраняя строй и не выпуская из рук оружия - лишь лазаретные бригады потихоньку выносили куда подальше мёртвые тела тех, кто успел покончить с собой в приступах накатившего ужаса...

  Пока очухавшиеся солдаты лихо закидывали камнями опростоволосившегося врага, я потихоньку приходил в себя, чувствуя, как уходит из груди жар, а с глаз спадает багровая пелена. И уже ничего не хлопало за спиной, а конь подо мной вновь был обыкновенным живым конём, переступавшим копытами и нервно прядя ушами. Усталость вновь начала подкрадываться, растекаясь по конечностям свинцовыми ручейками.

  Перелом в удачно складывающемся для нас избиении врага произошел, как всегда, неожиданно и болезненно. Все настолько увлеклись бросанием валунов в тупых големов, что напрочь позабыли о самых опасных противниках, способных чертовски метко стрелять и мастерски убивать на дальних подступах. Промухали, скажем честно, все! Даже Перстень ничем не подсказал, сволочь!

  Один за другим стали валиться в траншею, пораженные стрелами, воины первой шеренги, выпуская из рук тяжёлые камни. Тут же вторая и третья шеренги кинулись назад - под прикрытие щитоносцев и между нашими рядами и траншеей образовалось свободное пространство метра в два-три, куда и стали тяжело выползать, переваливаясь через бруствер, потрепанные, помятые, но от этого ничуть не ставшие менее опасными, бездушные големы, тускло поблёскивая металлическими боками в бледном свете зарождавшегося утра.

  "Вот уж хер!" - Зло подумал я, вновь всеми мыслями и желаниями потянувшись к Перстню. - "Только не в мою смену!"