У мейстера Вальтера лицо посерело, как камень. Мне стало прямо нехорошо от слов Марты. Кто позволил?

Да не я ли стоял, как дуралей, выпучив глаза, пока баронессочка стригла нитки Геновевы? Эх, вырвать бы её тогда и бегом из парка, ищи-свищи тогда Геновеву! Подождал бы я где-нибудь в придорожной канаве, пока наши с тележкой выйдут из замка, и отдал бы Марте Геновеву.

Дурак я был, что время упустил. Чего бы я не дал, лишь бы вернуться в замок…

Я догнал мейстера Вальтера и спросил его, где мы будем ночевать.

– Вот дойдём до Нейдорфа, там есть корчма. А тебе что? – ответил мейстер Вальтер.

– Я вернусь в замок, мейстер Вальтер, только не говорите никому… – шепотом сказал я.

Мейстер Вальтер в упор взглянул мне в глаза и кивнул головой:

– Ступай, сынок!

Я отстал, будто поправляя башмак. Тележка скоро скрылась за поворотом. Наступали сумерки. Я пошёл обратно.

Я знал, что добуду Геновеву, и даже не раздумывал, как я это сделаю, – добуду, и всё тут.

Каменная стена парка встала передо мной первой преградой. Она была высокая – не перелезть. Я побрёл полем вдоль стены, приглядываясь, не увижу ли дерева, с которого можно было бы на неё взобраться. Каштаны за стеной качали свои молодые лапчатые листья. Всходила луна.

Вдруг я услышал журчанье. Ручей? Ну да, ручей выбегал из дыры под стеной сквозь железную решётку. Если бы снять эту решётку и пролезть в дыру!

Острым обломком камня я подкопал боковые прутья, врытые концами в землю. По колено в воде, я расковырял камни на дне ручья, в которые упирались средние прутья. Вода была холодная, руки и ноги у меня заныли.

Обозлившись, я стал изо всех сил трясти решётку – она подалась. Ещё, ещё немножко – и я пролез в дыру, ободрав себе куртку и плечо, одной ногой в ручье, но я всё-таки пролез!

Под каштанами было темно. Замок загораживали деревья. Издали слышалась музыка. Оглядываясь по сторонам и держась в тени, я пошёл на звуки музыки. Лягушка выпрыгнула у меня из-под ног – я вздрогнул. Сучок, упавший мне на плечо, тоже немало напугал меня. Но вот вдали загорелись огоньки – красные, зелёные, голубые. Гирлянды фонариков висели кругом площадки, где танцевали дети. Я подошёл поближе и залег в кусты.

Свечи в канделябрах горели на крыльце павильона. Там восседали гости, вздымались высокие прически, колыхались веера. На площадке посреди танцующих метался мсье Дюваль и надорванным голосом командовал:

– Становитесь в круг! Дамы, выбирайте кавалеров!

А вот и баронессочка танцует с прыщавым Морицем. Они то ходят на цыпочках, то кружатся, то приседают. Ну сущие обезьяны оба! В руках у баронессочки перистый веер, а Геновевы не видать. Куда же она дела Геновеву?

– Ах я остолоп! – чуть не вскрикнул я. – Ведь толстуха говорила, что Геновева пьет чай с куклами. Значит, она в комнате с подарками. Вот бы пробраться туда, пока все танцуют! Скорее!

Позабыв осторожность, я пополз к замку прямо через лужайку. У бассейна играли музыканты. Заливались скрипки, флейта выводила разные коленца, дирижер, спиной ко мне, размахивал руками, как марионетка. Вдруг звук флейты оборвался. Флейтист, выпучив глаза, смотрел прямо на меня. Я замер.

– Не зевай! – крикнул дирижер, ударив его палочкой по руке.

Флейтист схватил свою флейту, но глаза у него так и лезли на лоб, чуть не выскакивали из орбит. Ну, ничего, пока у него рот занят, он никому слова не скажет. Я пополз дальше.

Вот лестница на галерею. Направо – тёмные комнаты баронессочки, налево – освещенные окна залы. Слуги шныряют взад и вперед. Звенят тарелки. Слышен лепечущий голос тети Эммы. Гудит бас дворецкого. Сейчас на галерею не проберешься. Там, верно, накрывают стол к ужину. Я притаился за кустом, куда утром уронил башмак. Как давно это было!

Вдруг музыка смолкла, и ребята рассыпались по дорожкам. Ах ты горе, – сейчас флейтист поднимет тревогу! Но нет, музыкантам не дали отдохнуть, они снова заиграли – уже не танец, а концерт, итальянский концерт. Сколько раз эта самая музыка доносилась до меня: из светлых окон над каналами или с проплывавших вдали гондол! Тоска защемила мне сердце. Я был далеко от Венеции, я лежал под чужим домом, как вор, дрожа от холода, в мокрой куртке. Я был на чужой стороне.

– Тётя Эмма, я пить хочу! Хочу пить! – капризно крикнула баронессочка из темноты.

– Сейчас, сейчас, моя милочка, несём лимонад! – откликнулась с галереи тётя Эмма и, шурша юбками, торопливо спустилась по лестнице с подносом в руках. За тетей Эммой, быстро семеня ногами, пробежали лакеи с бокалами на подносах и ринулись в темноту по разным дорожкам. На галерее всё стихло.

Эх, забраться бы туда, пока они разносят лимонад!

Я стал взбираться по лестнице. Полоски света из окон залы падали на неё сквозь перила. Мне оставалось четыре ступеньки до верха, как вдруг…

– Его светлость желает морсу! Морсу его светлости! – крикнул кто-то внизу.

– Ах, мейн готт! Сейчас, сейчас несу морс! – басом отозвался дворецкий с галереи (а я-то про него забыл!) и с подносом в руках устремился по лестнице. Бац! – он наскочил на меня.

Бокалы взлетели как фейерверк, обдавая меня морсом. Дворецкий завопил от страха и скатился по лестнице, не выпуская из рук дребезжащего подноса. Я одним прыжком очутился на галерее и махнул в открытое окно. Это была комната с подарками. Схватить Геновеву и бежать, пока старик не опомнился! Где же Геновева? Я метался в полутёмной комнате, опрокинул стол с кукольной посудой… Вот они, куклы! Где же Геновева? Я злобно швырял кукол на пол, они падали мягко, как подушки, чуть шурша шёлком, и вдруг – легкий деревянный стук, знакомый стук упавшей на пол марионетки. Я стал шарить на полу, – Геновева! Маленькая деревянная Геновева среди мягких кукол! Я сунул её за борт куртки и выскочил в окно. Теперь бежать!

– О Теодор, вы сломали себе ногу? – услышал я испуганный голос тети Эммы.

– О-ох, дюжину их, целую дюжину сломал… – плакался дворецкий.

– Ангелы небесные! Дюжину ног!

– Венецианских бокалов, фрау Эмма. Но не в том дело. Зовите людей – в замке разбойники!

– Ай! – взвизгнула тётя Эмма.

– Они сшибли меня с ног и скрылись в комнате с подарками… грабят… я сторожу их здесь… – страшным шепотом говорил дворецкий.

– О-о-о! Воры, разбойники! Помогите! – завопила тётя Эмма.

Я пригнулся и побежал в конец галереи. К лестнице уже со всех концов сбегались лакеи, и кто-то кричал: «Несите факелы! Эрик, тащи ружье!» Лакеи, видно, струсили.

Я перемахнул через перила. Ещё утром я видел, что дикий виноград вьется по деревянной решётке с той стороны замка. Нащупав ногами решётку, я стал быстро спускаться, держась за шаткие лозы. До земли уже недалеко… Я повис на руках, болтая ногами, и взглянул вниз – куда бы мне спрыгнуть. Взглянул и чуть не заорал от страха. Прямо против меня в открытом окне стоял кто-то чёрный… Мы молча глядели друг на друга.

– Ну, прыгай же скорее, мальчик… – негромко сказал чёрный, и я узнал мсье Дюваля.

Я спрыгнул и, не удержавшись на ногах, упал на четвереньки. Какая-то слабость вдруг нашла на меня. Всё пропало, сейчас он схватит меня и отберёт Геновеву. Но мсье Дюваль не шевелился. Отвернув бледное лицо, он глядел на звезды.

На галерее гремели шаги. Слуги с факелами и ружьями гурьбой шли на разбойников. Я бросился в кусты и задал стрекача в каштановую рощу.

Гости у павильона, должно быть, не слышали переполоха. Играла музыка. Над прудом вертелись огненные и зелёные колёса, взлетали ракеты и сыпались золотистые брызги.

Прижимая к груди Геновеву, чтобы не замочить её в ручье, я пролез в дыру под оградой.

Небо было синее, звездное. В вышине плавала большая светлая луна. Дорога совсем побелела от лунного света. Я бодро шагал вперед. Мне хотелось поскорее добраться до Нейдорфа.

Наверное, мейстер Вальтер ждёт меня на крылечке корчмы и курит свою трубку. Я увижу издали его тёмно-красный огонек и крикну: