— Успокойтесь! — строго сказала Зоя Михайловна. — Нам надо очень серьезно поговорить. Вы, наверное, слышали…

— Слышали, слышали! — снова выскочила Зубаржат. — Воры украли карточку Савии…

— Фотографию взяли не воры, — тихо произнесла Зоя Михайловна. — Это проделка ученика нашей школы.

Мне казалось, что она все время смотрит на меня, ждет чего-то. Но сейчас я не мог глядеть ей в глаза, все время отворачивался. То смотрел в окно, где было видно темнеющее небо с уже встающей круглой, как футбольный мяч, луной; то глядел в пол и мечтал о том, что хорошо бы выпить стакан холодной воды — совсем пересохло горло; то поднимал голову, но смотрел не на Зою Михайловну, а на Свету.

Света не хотела со мной разговаривать. Глаза ее из-под очков говорили: «Трус, трус, почему ты не встанешь и не сознаешься?» Зачем только я открылся ей? Разве можно девчонкам доверять тайну? Света чересчур уж справедливая, она может меня выдать. А может быть, уже выдала и Зоя Михайловна все знает? Поэтому она и смотрит все время в мою сторону, хочет, чтобы я признался перед всем классом?

Время тянулось невыносимо медленно. Будто бы мы сидим не десять минут, а целых десять часов. Я опять посмотрел в окно: луна почти поравнялась с партой Наиля. Я вспомнил о балконе в их квартире, и мне показалось, что я до сих пор болтаюсь, ухватившись за решетку. Но тогда меня выручил дядя Джамиль, а сегодня?.. Сил уже не было.

Я не вытерпел и поднялся.

— Ты хочешь что-то сказать, Шакиров? — сразу же спросила Зоя Михайловна.

Мне даже показалось, что она улыбается, а глаза у нее добрые-добрые. Она, наверное, ждала, что сейчас я во всем признаюсь. Но у меня не хватило смелости, и я сказал первое, что пришло в голову:

— Я хочу сказать, что десять минут уже прошло.

— Да, да, вы свободны, — не сразу проговорила учительница, но сама осталась сидеть за столом.

Класс тоже сидел на местах. Только один я торчал, как столб.

— Значит, кто-то в нашей школе завидует Савии, тому, что она хорошо учится и что ее фотография висит на Доске отличников? — спросила вдруг Зоя Михайловна.

Я взял сумку и в полной тишине направился к двери. Не успел я сделать и трех шагов, как Олег подал команду:

— Ать-два, ать-два!

Я сделал вид, что поддержал его шутку: выгнул колесом грудь и парадным шагом вышел из класса.

Дверь закрылась. Я оказался опять один в коридоре. Тихо, как в лесу. Что же теперь делать: уходить или подождать, когда выйдут ребята?.. Интересно, а почему они не выходят? Наверное, говорят обо мне? Я прислушался. Ничего не было слышно.

Я решил уйти. Вдруг мне стало все равно, что обо мне думают. По лестнице я спускался очень медленно, как будто устал после тяжелой работы.

«Завтра рано утром пойду к дяде Хамиту, — дал я себе слово. — А сегодня проведу последнюю ночь с отцом и матерью. Говорить я им ничего не буду, просто когда буду уходить, оставлю записку».

Я не торопился домой. Ничего хорошего меня там не ожидало. Если уже Зоя Михайловна знала, что карточку взял ученик нашей школы, то родителям и подавно об этом сказали. Значит, разговор с отцом состоится сегодня и никакой записки не понадобится? Даже голова заболела от этой мысли.

Неожиданно я заметил, что по другой стороне улицы бежит Света. Она останавливалась, близоруко всматривалась в лица прохожих, оглядывалась по сторонам, ясно было: кого-то ищет. Я мог ручаться, что она искала меня, чтобы рассказать, о чем говорили в классе, когда я ушел. Но мне не хотелось ни с кем разговаривать, и я нырнул за афишные щиты, которые длинным забором тянулись по улице.

Света еще долго бегала туда-сюда, но заглянуть за щиты не догадалась. Потом она понеслась в сторону Дворца химиков, а я, чтобы ни с кем не встречаться, забрался в городской парк.

Здесь было темно и пусто. Тускло горели редкие фонари, на дорожках лежал мокрый снег, черные деревья стояли без единого листочка. На площадке, где были карусели и качели, пусто, никого, даже лампочки там не горят. Я вспомнил, как красиво и весело было здесь совсем недавно, во время зимних каникул.

В центре площадки стояла высоченная елка. На ней горели синие, желтые, зеленые лампочки. Они попеременно то гасли, то вспыхивали, и было похоже, что вокруг елки вьется красивая разноцветная лента.

Качели и карусели не останавливались ни на минуту, очередь на них была огромная, катались не только малыши, но взрослые. Играла музыка, всюду слышались крики ребят, то и дело раздавался громкий смех. А людей, людей — больше чем иголок на елке…

Но больше всех запомнился мне тот день, когда мы пришли сюда всем классом, с Зоей Михайловной.

Девочки сразу побежали на качели и в комнату смеха, а ребята, конечно, в лабиринт.

Лабиринт у нас сделан в виде большой крепости. Входишь в ворота, идешь сначала прямо, потом делаешь два-три поворота — и уже — хоп! — заблудился. Мы со смехом носились от одного поворота до другого, но выйти никак не могли. Тогда я что придумал! Забрался на самую высокую стену и сразу увидел дорогу к выходу. Я стал подавать команды, а ребята всей гурьбой шли то направо, то налево, пока не очутились на площадке перед крепостью. Смеху было… Зоя Михайловна назвала меня странным именем — Ариадна, а потом объяснила, что это царевна, которая помогла выйти из знаменитого лабиринта на острове Крит одному греческому герою.

Прибежали девочки и загалдели, что они проголодались. Собрали деньги и купили на них шашлыков. Всем досталось по две палочки, а одна оказалась лишней. Мы решили ее разыграть. Очень старались, чтобы выиграла Зоя Михайловна, но шашлык достался мне. Меня окружили и ходили вокруг меня с песней «Каравай, каравай!..».

Я ел не спеша кусочки жирного, наперченного, пропахшего дымом мяса, а ребята вес смеялись и пели вокруг меня.

Я закрыл глаза, чтобы как можно точней увидеть перед собой тот веселый вечер. Я часто так делаю, когда хочу вспомнить что-то хорошее: тот сок, где мы с Савией летали на лошади, или пашу прогулку на Лебяжье, или… Кто-то дотронулся до моего плеча, и я открыл глаза.

Передо мной стоял парень. В темноте я даже принял его за того вора, который обманул меня на лестничной площадке. Но это был не он, хотя во рту у него тоже торчала сигарета. Парень стоял, расставив ноги. На нем было короткое пальто и пышная зимняя шапка, из-под которой падал на глаза черный чуб. После случая с квартирой тети Клавы я внимательно присматривался к разным подозрительным личностям на улице, все надеялся встретить того — в вязаной шапочке. Этот был похож на волка из мультика «Ну, погоди!».

«Волк» выплюнул сигарету и сказал:

— Ну, чего рот разинул, насекомое?

— Захотел и разинул, — ответил я.

— Деньги есть? — придвинулся он.

— Есть, — сказал я, хотя у меня в кармане было всего пять копеек, которые остались после школьного буфета.

— Вытряхивай! — скомандовал «волк».

— И не подумаю, — сказал я.

Я даже не пошевелился. Сидел себе на спинке скамейки, потому что на сиденье был грязный слой льда, и ждал, что будет делать этот тип. Стоит ему пошевелить рукой, как я спрыгну и окажусь от него по другую сторону скамейки. А потом пусть попробует догнать.

Но он оказался хитрее, чем я думал: схватил меня за ноги и изо всех сил дернул. Я слетел на землю, сильно ударился, прямо искры из глаз посыпались. Попытался вскочить, но он подножкой опять повалил меня и начал бить ногами. Бьет куда попало, даже по лицу досталось. Я понимал, что лежать так нельзя, он меня до смерти может забить, но подняться никак не мог.

Вдруг послышались крики. Я разобрал только одно слово: «Милиция!» «Волк» оглянулся, и в этом момент уже я схватил его за ногу. Он грохнулся на землю, перевернулся и пополз в сторону.

Чувствую, кто-то взял меня под мышки, помогает подняться. Я встал, а разогнуться не могу. Стою сгорбившись, как старик. Но тех, что прибежали на помощь, сумел разглядеть. Я не поверил своим глазам: это были Савия и Наиль! Вот уж никогда бы не подумал, что слабак Наиль ввяжется в драку. Они нашли мою шапку, собрали книги и тетради, отряхнули, как могли, пальто.