Никогда раньше не думала я, что наш немногословный Симон умеет так говорить. Как проникновенный художник, рисовал он перед нами грядущую красоту обновленной земли…

Ах, как спорил Грохотов с Симоном! Но когда Леонид подвел итог спору, Степан Кузьмин был вынужден согласиться с доводами своих друзей.

Он медленно поднялся со стула и покачал головой.

– Попробуем действовать. Но если ничего не выйдет, пеняйте на себя…

Леонид ответил ему:

– Без риска и без творческой фантазии нельзя браться ни за какое дело. Чудак ты, Степан! Как ты мог забыть наши первые с тобой опыты? Ведь тогда мы тоже о многом только мечтали.

Начались дни и ночи напряженной работы.

Из Саян прибыли ящики с радиоаппаратурой. К моему изумлению, Леонид и Симон не спешили распаковывать их. Грохотов, ожесточенно дымя папиросами, сидел за вычислениями. К Симону нельзя было приступиться. Он опять превратился в прежнего немногословного человека со своими «ага» и «ого».

Леонид в редкие свободные минуты уходил на южный склон нашей площадки и рассматривал оттуда в бинокль окрестные горы.

Особенно часто смотрел он туда, где начинался величественный ледник Чап-Тау.

Кто-то прошел под моим окном. Утомленная событиями последних дней, я спала тревожным сном.

Я проснулась. Стрелка на светящихся часах показывала полночь. Мне послышалось, что голос Грохотова зовет меня. Я встала и тут только заметила, что спала, не раздеваясь.

Опять кто-то прошел под окном моей комнаты-купе.

Я знала шаги обитателей станции. Эти были мне незнакомы. По территории станции ночью мог ходить только Лука. Остальные спали. Но Лука уехал вниз еще засветло.

Я вспомнила, что собаки увязались за ним. Они иногда провожали его до леса, хотя Лука старался отучить их от этой привычки и даже драл их плеткой. Но это были упрямые псы.

Очень тихо я открыла дверь, чтобы не разбудить Олю. Вторая наружная дверь оказалась незапертой. Я приоткрыла ее. На меня пахнуло густой сыростью ночного тумана. Где-то смутно мелькнул огонек. Я подумала, что Грохотов с Леонидом засиделись в лаборатории. Они иногда сами передавали радиограммы в Москву в институт.

Меня словно кто-то подтолкнул, и я ступила на землю. Сразу же меня поглотил непроницаемый туман. Тьма вокруг была такая, что не описать.

На случай тумана, чтобы не заблудиться, у нас от дома к дому были протянуты веревки с условными узелками. Держась за них, можно было ходить по территории.

Я ухватилась за веревку и пошла. Два узла означали, что веревка приведет меня к лабораторному дому. Расстояние – тридцать шагов. На тридцать первом – приступок и дверь. Шагов я не считала. Шла ощупью, но смело, как ходят в темноте по знакомому коридору.

Двери не было.

Остановилась. Не выпуская веревки, сделала еще шаг.

Под ладонью снова два узла. Следовательно, иду правильно. Двигаюсь дальше, а веревка все тянется и тянется, и, кажется, ей нет конца. Под ногами зашуршали камни. Догадалась, что веревка привела меня на южный скат горы. Остановилась. Тут был обрыв, и скатиться с него – значило разбиться насмерть.

Надо возвращаться обратно к себе. Некогда раздумывать, почему и что такое произошло с веревкой. Только бы вернуться!

Но при повороте я сделала непростительную глупость: выпустила из рук веревку. Оставалось только кричать. Но все равно до утра никто из наших не доберется сюда в этом проклятом тумане.

Значит, выбора нет, надо опуститься на землю и ждать рассвета.

Зубы мои стали стучать от волнения и от холода. Туман пронизывал до костей. Одна защита – хорошая бурка. Но о ней оставалось только мечтать. Я похвалила себя, что догадалась накинуть жакетку. Надела ее в рукава, стала застегивать на пуговицы, и что-то попалось мне под руки. Это был крохотный фотоаппарат, который я не вернула Симону на прогулке.

Было ужасно холодно. Челюсти сводило судорогой.

Невдалеке послышался голос, как будто знакомый, и я услышала звуки шагов.

– Кто это? – спросила я, повернув голову по направлению голоса.

Трудно описать подробности того, что произошло дальше. Чья-то рука дотронулась до моей головы, нащупала мое лицо, потом взяла за руку. Молча прошла я несколько шагов с моим невидимым спутником.

– Садитесь, – прошептал он, и теплый бок лошади толкнул меня в плечо.

Я вскарабкалась, а в следующий миг мой спутник очутился позади меня. Лошадь помчалась.

– Симон, что вы делаете? – крикнула я. – Вы с ума сошли, Симон!..

В это мгновенье наверху, в тумане, вспыхнули три большие луны. Они двигались в разные стороны. Шарили своими лучами, но были бессильны пронзить туман. И я только потом догадалась, что это зажглись прожектора нашей защитной зоны.

– Симон!..

Мягкая рука плотно прикрыла мне рот. Луны погасли.

Под копытами лошади заплескалась вода.

– Не бойтесь, – услышала я за ухом незнакомый шепелявый голос. – С вами ничего не случится. Вот мы и приехали. Слезайте…

– Помогите мне слезть, – ответила я с суховатой грубостью. – Будьте учтивы, если даже вы – разбойник.

Опираясь на невидимую руку, я соскользнула на землю. Ощутила под ногами каменистую почву. Похититель, я слышала, прыгнул рядом со мною.

– Вы стоите на краю пропасти. Осторожнее. Один неверный шаг и… Вы понимаете? – услыхала я снова и теперь по голосу вполне убедилась, что этот человек – не Симон.

Но кто?

– Не собираюсь делать неверного шага, – медленно и сравнительно спокойно произнесла я. – Говорите, что вам надо от меня? Говорите же!

Как бы в нетерпеливом волнении я сделала резкое движение ногами. Из-под моих башмаков в разные стороны разлетелись камешки. Прислушалась – ни один из них не зашуршал так, как шуршит, скатываясь в овраг или в пропасть. На сердце стало легче. Я стояла вовсе не на краю пропасти. А запугать меня не удастся.

– Скажите, каким способом предполагают ионизировать воздух для искусственной трассы? – услышала я вопрос.

– Не понимаю, о чем вы меня спрашиваете, – обидчиво возразила я.

– Нет, вы отлично понимаете.

Я перебила неизвестного:

– Ничего не знаю.

Тут я сочла нужным заплакать. Слезы мне прекрасно удавались, и я очень естественно всхлипнула.

– Не хнычьте, отвечайте, – послышался из темноты голос. – Я не хочу знать технических подробностей. Мне достаточно даже слабого намека.

Я продолжала делать вид, что не могу прийти в себя и всхлипнула еще раз.

– Вы будете говорить?

В ответ я переменила тон:

– Что вы ко мне пристали? Это смешно. Каждый мелкий воришка, украв, спешит сначала удостовериться, то ли самое он украл, что хотел… А вы…

Свет от сильного фонаря ударил мне в лицо.

– Черт! – выругался голос. Мне послышалась в нем нотка удивления. – Вы и тут очутились?

– Ведите себя вежливее, – прервала я незнакомца.

– Извините, – пробормотал торопливо голос. – Но время дорого. В моем распоряжении две минуты…

«И в моем!» – остро подумала я.

Снова на мгновенье вспыхнул фонарь. Я увидела опушку леса, неоседланную лошадь и приземистую фигуру человека в низкой круглой шапке.

Свет погас. Фонарь полетел вверх, вышибленный мною из рук человека.

Я очень точно рассчитала все движения. Вскочила на лошадь, держась за ее гриву. Не было стремян, и пришпоривать лошадь было нечем. Но я знала от отца способ заставить даже уставшую лошадь мчаться вскачь.

Нащупав уздечку, я резко дернула ее, и лошадь рванула вперед, как угорелая. Пригнулась к лошадиной шее. Над моим левым ухом пронеслась тонкая огненная струйка, опалив волосы. Ветви деревьев исступленно хлестали меня по лицу.

О, это была прекрасная бешеная скачка! Я снова почувствовала себя озорной девчонкой. Казалось, лошадь мчит меня в бездну. Это было жутко и хорошо…

Я понимаю лошадей. Дала своему скакуну свободу.

Лошадь перешла на мелкую рысь. Но вот она оступилась, и я полетела через ее голову на землю.