Эйнсли бросил на нее благодарный взгляд.

— Наберешь некоторые мои записи на своем компьютере? — попросил он.

Обрадовался и вернувшийся из школы Джейсон. Он чуть сдвинул в сторону папки с делами об убийствах и пристроился рядом с отцом делать домашнее задание. Так они и работали в напряженной тишине, прерываемой изредка вопросами Джейсона:

— Пап, а ты знаешь, что если умножать на десять, надо только дописать к цифре нолик? Правда, клево?.. Пап, а сколько километров от нас до Луны?

И, наконец:

— Можно я все время буду делать уроки вместе с тобой, а, пап?

Работа над привезенными домой документами заняла у Эйнсли два полных дня. Он сверял данные, делал выписки и в результате составил что-то вроде сводной таблицы по всем серийным преступлениям, которая позволила сделать несколько важных выводов.

Особое внимание он обратил на те детали обстановки на местах совершения преступлений, которые полиция утаила от прессы, в надежде что когда-нибудь о них проговорится подозреваемый и будет легко изобличен. К числу таких фактов относились прежде всего те необычные предметы, которые в каждом случае обнаруживались рядом с трупами. Широкой публике не могло быть известно также, что во всех делах фигурировало громко игравшее радио. Не разглашалось, что тела связанных жертв находили сидящими лицом друг к другу. О том, что похищались деньги, пресса упоминала, но в нее не просочилось ни слова о драгоценностях, которые оставались нетронутыми.

Официально все эти сведения журналистам не сообщались, но в том-то и дело, что у многих репортеров были неофициальные источники информации в управлении полиции. Из чего вытекали два вопроса. Первый: вся ли информация о четырех серийных убийствах, которые предшествовали убийству Эрнстов, попала в средства массовой информации? Можно с полной уверенностью заключить, что нет, размышлял Эйнсли. И вопрос номер два: имела ли место, как предположил Лео Ньюболд, намеренная или нечаянная утечка информации из стен полицейского управления? Теперь Эйнсли был склонен дать на него положительный ответ.

Далее следовало разобраться, существовали ли различия между убийством Эрнстов и другими преступлениями Дойла. Как легко смог установить Эйнсли, различий было несколько.

Прежде всего обращало на себя внимание радио. На месте убийства Фростов в номере отеля “Ройел Колониел” радиоприемник был настроен на станцию “Металл, 105”, специализировавшуюся на тяжелом роке. Убийство Хэла и Мейбл Ларсен в Клиэруотере хронологически шло следующим, и поскольку о радиоприемнике в материалах дела не упоминалось, Эйнсли решил позвонить детективу Нельсону Эбреу, который вел расследование.

— Нет, — сказал Эбреу, — насколько мне известно, никакого радио там не было, но я постараюсь выяснить точно и перезвоню.

Перезвонил он спустя час.

— Я только что переговорил с патрульным, который попал на место убийства Ларсенов первым. Теперь он припомнил, что да, играл там радиоприемник. Какой-то бешеный рок. Этот идиот выключил радио, чтобы не мешало, и даже не доложил об этом. Он молодой парень, новичок, но я все равно устрою ему хорошую взбучку. Что-нибудь важное?

— Сам пока не знаю, — ответил Эйнсли, — но за проверку спасибо.

Эбреу не сдержал любопытства и поинтересовался, чем вызван звонок Эйнсли.

— Родственники Ларсенов постоянно нам звонят, — объяснил он. — Им хочется уверенности, что именно Дойл был убийцей их близких. По этому поводу есть новости?

— Сию минуту нет, но я доложу своему командиру, что вам следует сообщить, если что-нибудь прояснится.

— Понимаю, — хихикнул Эбреу. — Вы что-то знаете, но не можете мне сказать.

— Мы же с вами коллеги, вы сами понимаете, — сказал Эйнсли.

Информацию о предсмертном признании, сделанном Дойлом в Рэйфорде, держали пока в секрете, и Эйнсли хотел бы надеяться, что так будет, по крайней мере, еще некоторое время.

Следом за убийством Ларсенов произошла не менее кровавая расправа с Ирвингом и Рэйчел Хенненфельд. По этому делу имелось свидетельство детектива Бенито Монтеса. Посетив коллег в Майами, он сообщил, что на месте преступления в Форт-Лодердейле из радиоприемника неслись такие громкие звуки рока, что он сам себя не слышал.

Затем убийство Ласаро и Луизы Урбино в Майами. Здесь сосед выключил радио, чтобы позвонить в полицию, но не сбил настройку. Это была все та же “Металл, 105”.

Радио играло громко и на месте убийства Густава и Эленор Эрнст. Их мажордом Тео Паласио приемник выключил, но запомнил, что настроен он был на волну 93,1 FM, на WTMI — “любимую станцию миссис Эрнст”, поскольку передавала она классику и мелодии из кинофильмов. Тяжелый рок — никогда!

Стоило ли придавать значение несовпадению музыкальных жанров? Эйнсли склонялся к мысли, что да. Особенно в сочетании с другим несовпадением в деле Эрнстов. Дохлый кролик на месте преступления не мог быть апокалипсическим символом; в этом Эйнсли был уверен с самого начала.

А не выходит ли так, спрашивал он сам себя, что убийца Эрнстов каким-то образом узнал про четырех дохлых кошек в деле Фростов и ошибочно заключил, что подойдет любая другая мертвая зверушка? Ответ снова напрашивался утвердительный.

И еще одна знаменательная деталь: “апокалипсическая версия” Эйнсли стала известна узкой группе сыщиков на следующий день после убийства Эрнстов, а до того времени странный набор предметов-символов оставался для всех таинственной бессмыслицей.

Вызывал вопросы и еще один хронологический фактор.

Между каждым из двойных убийств: Фростов, Ларсенов, Хенненфельдов и Урбино всегда проходило не меньше двух месяцев (в среднем два месяца и десять дней). А вот убийства Урбино и Эрнстов разделяли всего три дня.

Похоже, размышлял Эйнсли, что механизм убийства Эрнстов был кем-то запущен с таким расчетом, чтобы оно произошло через подходящий промежуток времени, но тут вмешалось преступление, жертвами которого стали супруги Урбино. И хотя новость об их страшной смерти распространилась стремительно, вполне возможно, что было уже невозможно предотвратить убийство Эрнстов.

Неожиданная и мимолетная идея осенила Эйнсли, но он мгновенно отверг ее.

Сразу по завершении двухдневной работы с делами Эйнсли нанес визит в хранилище вещественных доказательств управления полиции Майами. Это столь необходимое подразделение располагалось в полуподвале главного здания. Командовал им капитан Уэйд Якоун — плотно сложенный, седеющий ветеран с почти тридцатилетним стажем, который широченной улыбкой приветствовал появление Малколма Эйнсли.

— Ты-то мне и нужен, Малколм! Как жизнь?

— Спасибо, сэр, неплохо.

— Оставь субординацию, — отмахнулся Якоун. — Я как раз собирался послать тебе служебную записку по поводу этого твоего серийного убийцы. Приговор приведен в исполнение, дело закрыто, а тут у нас сложена гора всякой всячины, от которой хорошо бы избавиться. Нам катастрофически не хватает места.

— Забудь свою писанину, Уэйд, — усмехнулся Эйнсли. — Расследование одного из убийств возобновлено.

Писаниной в управлении называли служебные записки Якоуна, которые он с упорной регулярностью рассылал детективам, направившим на хранение вещественные доказательства; иногда до суда, но нередко лишь с минимальной надеждой уличить виновного когда-нибудь в будущем. Обычно содержание такой записки от Якоуна сводилось примерно к следующему: “Эй, приятель! Мы уже долго держим твое барахло, а хранилище не резиновое. Пора решать, нужно ли оно тебе еще, а если нет, давай избавимся от него и освободим драгоценное пространство на наших стеллажах”. И все равно в большинстве случаев от вещдоков удавалось избавиться только по специальному распоряжению суда.

То, что на жаргоне Якоуна называлось “барахлом”, состояло из самых разнообразных материальных улик. В их число входили, например, наркотики — кокаин и марихуана в пронумерованных пакетах, — которых в хранилище лежало на несколько миллионов долларов. Здесь складировались сотни стволов огнестрельного оружия — пистолеты, винтовки, автоматы и боеприпасы к ним. “Хватит, чтобы поднять небольшое вооруженное восстание”, — не раз хвастался Якоун; в обширных холодильниках дожидались своего часа образцы человеческой крови и тканей, взятые по делам об убийствах или изнасилованиях. Но более всего было здесь самых прозаических вещей. Краденые телевизоры, магнитофоны, микроволновые печи и высокие штабеля обычных с виду, хотя и опечатанных, картонных коробок, в которые складывалась всякая мелочевка, изъятая с мест преступлений, включая и убийства.