Ему хотелось присесть и развязать веревку на коленях, но он не решался отвести глаз от зверя.

Шест был тяжелым и толстым, но слишком коротким, чтобы послужить копьем, слишком большим и неудобным, чтобы бросать как дротик. Паук держал его за заостренный конец и сейчас намеренно отвел взгляд, посмотрел на море, старательно не глядя на то место, где застыл хищник, и полагаясь на периферийное зрение.

Что она сказала? «Ты станешь блеять. Ты станешь скулить. Твой страх привлечет его».

Паук заскулил. Потом заблеял, как подраненный козлик, откормленный, потерявшийся и одинокий козлик.

Мазок песчаного, доля секунды, за которую и не распознать даже несущихся на него зубов и когтей. Паук замахнулся шестом, как бейсбольной битой, замахнулся изо всех сил и почувствовал, как с удовлетворительным, влажным стуком его оружие соприкоснулось с носом хищника.

Тигр застыл, уставился на него так, словно не верил собственным глазам, а после издал горловой звук, вопросительный рык, и ушел на негнущихся ногах туда, откуда явился, ушел в кусты с таким видом, точно его ждут на заранее условленной встрече, от которой – жаль, но никак не отвертеться.

Паук посмотрел ему вслед.

Потом сел и распутал веревки на ногах.

И нетвердым шагом отправился по краю скалы. Тропинка вилась, уходя вниз под слабым уклоном, вскоре ее пересек ручей, падавший с обрыва мерцающим на солнце водопадиком. Опустившись на колени, Паук сложил руки лодочкой и стал пить прозрачную холодную воду.

Потом начал собирать камни. Хорошие, надежные камни размером с кулак. Их он складывал в кучку, как снежки.

– Ты почти ничего не ела, – сказала Рози.

– Лучше ты поешь. Тебе нужно сохранять силы, – ответила мама. – Я съела немного сыру. Этого хватит.

В леднике для мяса было холодно и темно. И не той темнотой, к которой могут привыкнуть глаза. Света не было вообще никакого. Рози обошла ледник по периметру, ведя пальцами по побелке, по влажной скале, по осыпающемуся кирпичу: искала хоть что-нибудь полезное и не нашла ничего.

– Раньше ты ела, – сказала Рози. – Когда папа был жив.

– Твой отец тоже ел, – возразила мама. – И посмотри, к чему это привело? К инфаркту в пятьдесят один год. Что это за мир?

– Но он же любил еду.

– Он все любил, – горько отозвалась мама. – Любил еду, любил людей, любил свою дочь. Любил готовить. Любил меня. И что ему это дало? Только раннюю смерть. Нельзя постоянно любить все подряд. Я же тебе говорила.

– Да, – согласилась Рози. – Наверное, говорила.

Она пошла на звук маминого голоса, держа руку перед собой, чтобы не наткнуться лбом на какую-нибудь висящую посреди ледника ржавую цепь. Найдя костлявое плечо матери, она обняла ее.

– Я не боюсь, – сказала в темноте Рози.

– Тогда ты сошла с ума.

Отпустив мать, Рози снова вышла на середину помещения. Раздался внезапный треск. С потолка посыпались пыль и рассохшаяся штукатурка.

– Рози? Что ты делаешь?

– Раскачиваю цепь.

– Будь осторожна. Если крепеж не выдержит, ты и ахнуть не успеешь, как окажешься на полу с проломленной головой.

Не услышав ответа дочери, миссис Ной сказала:

– Я же говорила, ты сошла с ума.

– Нет, – возразила Рози. – Не сошла. Просто перестала бояться.

Где-то в доме наверху хлопнула дверь.

– Синяя Борода вернулся, – сказала мама Рози.

– Знаю. Я слышала, – ответила Рози. – И все равно не боюсь.

Люди все хлопали Толстого Чарли по спине и покупали ему коктейли с зонтиками. В дополнение к тому пришлось взять пять визиток у людей из мира музыки, продюсеров и агентов, приехавших на остров ради фестиваля.

Все в зале ему улыбались. Он обнимал Дейзи за плечи и чувствовал, как ее бьет дрожь. Привстав на цыпочки и поднеся губы к самому уху Чарли, она прошептала:

– Ты совершенно сумасшедший. Тебе это говорили?

– Но ведь сработало.

Она только поглядела на него.

– Ты полон сюрпризов.

– Пошли, – ответил он. – Мы еще не закончили. – И направился к метрдотелю. – Прощу прощения… Тут была одна женщина. Когда я пел, она вошла, налила себе кофе из кофейника вон там, у бара. Куда она делась?

Метрдотель недоуменно пожала плечами.

– Не знаю…

– Нет, знаете, – не отступал Толстый Чарли.

Он чувствовал себя на коне. Он знал, что очень скоро вновь станет самим собой, но сейчас ему все по плечу: он ведь спел перед аудиторией, и ему это понравилось. Он рискнул, чтобы спасти жизнь Дейзи и свою собственную, и у него получились и песня, и спасение. Все дело в песне: пока он пел, ему все стало совершенно ясно. И до сих пор было ясно. Он направился по коридору, и Дейзи с метрдотелем потянулись следом.

– Как вас зовут? – спросил он метрдотеля.

– Кларисса.

– Очень приятно, Кпарисса. Как ваша фамилия?

– Наверное, нам нужно вызвать полицию, Чарли, – вмешалась Дейзи.

– Через минуту. Кларисса. А как дальше?

– Хигглер.

– И кем вы приходитесь Бенджамину? Консьержу?

– Он мой брат.

– И кем именно вы приходитесь миссис Хигглер? Каллианне Хигглер?

– Они мои племянники, Толстый Чарли, – сказала из вестибюля миссис Хигглер. – И вообще, думаю, сейчас лучше послушаться твоей невесты и поговорить с полицией. Как по-твоему?

Паук сидел, прислонясь спиной к скале у ручья, перед ним высилась горка камней для метания, а из высокой травы впереди широким шагом вышел человек. Он был голым, если не считать широкого куска песочного цвета меха вокруг пояса, сзади на этом «ремне» покачивался хвост. На шее у человека болталось ожерелье из зубов, острых и белых, а за плечом висел мешок. Он небрежно приблизился к Пауку, словно просто вышел на утреннюю прогулку для моциона и встреча с Пауком оказалась для него приятным сюрпризом. Взяв из горки камень размером с грейпфрут, Паук взвесил его в руке.

– Привет, сын Ананси, – сказал незнакомец. – Я проходил мимо и увидел тебя и подумал, а вдруг могу чем-то помочь. – Нос у него был словно бы чуть свернут на сторону, вокруг расплывался синяк.

Паук только качнул головой. Ему так не хватало языка.

– Увидев, как ты тут сидишь, я подумал: бедный дитя Ананси, он, наверное, голоден. – Незнакомец широко, слишком широко улыбнулся. – Вот. У меня достаточно еды, чтобы с тобой поделиться.

Сбросив на землю мешок, он запустил правую руку внутрь и достал свежеубитого ягненка с черным хвостом. Поднял повыше за шею. Голова ягненка свесилась на сторону.

– Мы с твоим отцом много раз пировали вместе. Неужели есть причина, почему мы с тобой должны поступать иначе? Ты можешь развести огонь, а я освежую ягненка и приготовлю вертел, чтобы его пожарить. Я прямо-таки чувствую вкус жареной ягнятины!

Пауку так хотелось есть, что кружилась голова. Будь у него язык, он, возможно, согласился бы, уверенный, что болтовней найдет выход из самого неприятного положения. Но языка у него не было. Левой рукой он подобрал второй камень.

– Так давай попируем и станем друзьями. Пусть не будет больше размолвок, – сказал незнакомец.

«А Стервятник и Ворон очистят мои кости», – подумал Паук.

Незнакомец сделал еще шаг к Пауку, который решил, что сейчас самое время бросить первый камень. Паук всегда гордился отменным глазомером и прекрасным броском, и камень ударил в точности туда, куда он рассчитывал, – в правую руку незнакомца. Незнакомец выронил мешок. Следующий попал в висок – Паук метил ровно между широко поставленных глаз, но незнакомец пытался увернуться.

Тогда незнакомец побежал со всех ног, и хвост у него за спиной был прям как палка. На бегу незваный гость выглядел то человеком, то зверем.

Когда он скрылся из виду, Паук встал и прошел несколько шагов забрать ягненка с черным хвостом. Когда он достиг тушки, ягненок шевельнулся, и на мгновение Пауку показалось, что он еще жив, а потом он увидел, что по шкуре ползают черви. От туши несло, и трупная вонь помогла Пауку хотя бы ненадолго забыть про голод.