– У-у-у, – протянул Алекс.

– Нечего дуться, – откликнулась женщина.

Мальчик сказал:

– Это же нечестно! Мы здесь первый раз оказались в разгар сезона штормов и даже не увидим самого интересного. До этого ураган бывал всего два раза, да и то один раз продолжался час или два. Что может случиться за такое время?

– Разве мы не можем все равно пойти в подпол? – спросила Тина.

– Куда пойдете вы двое, – отрезала Бесс, – так это прямиком в постель, под теплые одеяла.

– Хорошая мысль, – заметил Сэйн.

– А что, если сегодня ураган действительно разыграется как следует и будут по-настоящему высокие волны?

– Тогда, – сказала Бесс, – мы отведем вас вниз, в подпол.

– Обещаешь? – спросил мальчик.

– Обещаю.

– Ты нас разбудишь?

– Разбудим, разбудим. Если этого не сделать, разговорам не будет конца.

Рудольф подхватил детей, по одному на каждую из сильных рук, прижал к груди и держал так, как будто они совсем ничего не весили. Ребятишки хихикали и притворялись, что хотят вырваться. Телохранитель воспринял эти попытки довольно добродушно, но тем не менее отнес обоих наверх, в спальни.

Соня перешла в другой конец кухни и села рядом с Петерсоном, сосредоточенно чистившим яблоко.

– У меня с ним ничего не получилось, – сказала она.

– Я видел.

– И что теперь?

– Теперь, – ответил он, мастерски срезая ножом остатки кожуры, – теперь мы будем много молиться и держать глаза и уши открытыми на случай, если появятся хотя бы малейшие признаки чего-то неожиданного.

– Думаете, это произойдет сегодня ночью?

Он взял кусочек яблока, тщательно прожевал его и проглотил.

– Не раньше, чем сюда дойдет буря. Он нанесет свой удар, только когда Грета окажется здесь со всей своей мощью.

– Откуда вы знаете?

– Он сумасшедший, – ответил Билл, – на ненормальных очень сильно действуют природные катаклизмы. Бешенство стихий притягательно.

– Звучит так, будто вам приходилось читать учебники по психологии.

– Просматривать, – ответил мужчина, – я хотел знать, с чем нам, возможно, придется столкнуться.

В следующем прогнозе погоды говорилось, что Грета снова начала двигаться в том же направлении, хотя скорость ее немного уменьшилась. Однако скорость движения внутренних ветров, наоборот, возросла. Самолеты бюро прогнозов уже почти что не в состоянии были продолжать наблюдение.

Вскоре после того, как часы пробили половину десятого, Соня отправилась в постель; неприятная новость легла ей на плечи тяжким грузом.

На стук в дверь детской открыл Рудольф Сэйн, с пистолетом в руке; все его тело было слегка напряжено, как будто в готовности к прыжку. Увидев, кто пришел, он опустил оружие и спросил:

– Чем я могу вам помочь, Соня?

– Не знаю, – ответила девушка. Взглянув через плечо телохранителя, она увидела, что дети были в постели, но еще не спали. – Я весь вечер намекала вам на некоторые обстоятельства, но вы упорно игнорировали мои слова. Теперь я решила использовать более прямой подход.

– Это касается Кеннета Блендуэлла? – спросил он.

– Да.

– Вы хотите узнать, почему я отказываюсь рассматривать его как подозреваемого? – Мужчина пристально разглядывал Соню, точно так же, как это уже было однажды: когда он считал ее потенциальным кандидатом на роль убийцы.

– Да, мне бы этого хотелось, – ответила она.

– Он помогал мне в исследованиях, – объяснил мужчина.

– Как? – Ей вспомнилась теория Билла, касавшаяся оплаты молчания.

– Проделал кое-какую подготовительную работу на Гваделупе, куда я не мог для этого съездить сам.

Этого она не ожидала.

– Подготовительную работу?

– Когда я в первый раз приехал на остров, Кен дал мне некоторую информацию, которая соответствовала единственной правдоподобной версии. Поскольку я не мог проследить эту ниточку до Гваделупы, он по моим указаниям сделал все, что нужно.

– Что он выяснил? – спросила Соня.

– Кое-что интересное, но ничего противозаконного. Он предложил основную кандидатуру на роль подозреваемого, но мне пришлось ждать, пока этот человек сам не оступится, сделает неверный шаг. – Он вздохнул. – До сих пор он действовал весьма осторожно и так успешно, что это не может не волновать.

– На кого же вам указал Кеннет Блендуэлл?

– Я предпочту пока об этом не говорить.

– Думаю, что у меня, как у гувернантки детей, есть право, и...

– Я предпочту пока что об этом не говорить.

Последовала ужасная тишина, затем оба пожелали друг другу спокойной ночи, и Соня ушла к себе в комнату. Она легла в постель, думая, солгал ли ей Сэйн или действительно сказал всю правду. Кроме того, она размышляла, неужели Блендуэлл нарочно направил телохранителя по ложному следу, как это предположил Билл...

Соня лежала в кровати, одетая в голубые джинсы и блузку; это оказалось предпочтительнее удобной пижамы, потому что, если бы ураган Грета за ночь подошел совсем близко и всем пришлось бы как можно быстрее спускаться в подвал, она предпочитала быть прилично одетой. Девушка никак не могла найти удобного положения, все время вертелась и металась в постели, поворачивалась то на один бок, то на другой, но ни разу не легла на живот: ей казалось, что, стоит только повернуться спиной к двери, кто-нибудь обязательно прокрадется внутрь – страх совершенно бессмысленный, поскольку дверь была заперта. Металлические кнопки джинсов врезались в бедра, шею еще слегка саднило, но все-таки основной дискомфорт вызывали не физические неудобства, а душевное состояние.

День прошел, а она так и не написала свое заявление об увольнении. Конечно, если бы даже и написала, его некому было бы отдать, ведь Джой Доггерти так и не вернулся этим вечером из Калифорнии, как она думала, когда в первый раз решила уйти со своей должности. Даже если бы хозяин и был здесь, все-таки она по-прежнему была бы заперта на Дистингью вместе со всеми остальными, изолирована от других людей действиями маньяка и ужасающей силой тропического урагана, который быстро приближался к ним и грозил накрыть, словно тяжелое, жесткое и неуютное одеяло.

Соне хотелось выбраться из этого мрачного места. Приехав сюда для того, чтобы отвлечься от воспоминаний об умершей бабушке и погибших родителях, она вместо этого думала о них чаще, чем если бы осталась в Бостоне. Ей хотелось уехать.

Девушка думала о потерявшем мать Рудольфе Сэйне, угрюмом и преданном своему долгу, о искренне сочувствующем ему Лерое Миллзе, сентиментальных воспоминаниях о собственном сыне, то есть о том, что за демон может скрываться под заслуживающей доверия, чем-то притягательной наружностью...

Миллз, мрачный, настороженный, отказывающийся говорить о себе, оставляющий впечатление тайны...

Все это было бесполезно.

Она подозревала всех.

Всех, кроме себя и Билла Петерсона. Если уж быть совсем честной, то следовало бы подозревать и его тоже, ведь не было никаких доказательств, что он не сумасшедший. Что за клубок, что за ужасный, запутанный клубок образовался в этом деле! Где вечеринки, которых она ждала, где люди, которые знают, что значит наслаждаться жизнью? Почему вместо этого вокруг одни угрюмые лица, угрюмые места? За что ей такое наказание?

Через некоторое время, совсем изнервничавшись и не задремав даже на минуту, Соня приняла снотворное, снова легла в постель и, наконец, поддавшись успокоительному действию таблетки, погрузилась в контрастный мир необыкновенно живых кошмаров, один за другим формирующихся в голове, складывающихся в сон.

Ее разбудил крик.

Девушка села в постели.

Крик продолжался даже после того, как она протерла глаза и окончательно проснулась; голос был высоким и резким – воющий крик без малейшего проблеска смысла.

Одну чудовищную секунду она думала, что кто-то из детей вопит от страха и боли, она была уверена, что безумец сделал невозможное: пробрался к ним в комнату, одолел Сэйна и своим ножом...