Ромалийка отошла к одному из сундуков, порылась в нем и бросила мне на колени найденный предмет. Гладко ошкуренный и остро заточенный осиновый кол.

— Раз уж ты решила, что можно пожертвовать Марьяной, тебе придется ее убить, когда она превратится в умертвие. Времени у вас обеих — до заката. Сегодня третья ночь с момента укуса, и с последним лучом солнца ее сердце остановится, дыхание прервется и Марьяна станет мертва до момента, пока не взойдет луна. После чего шестнадцатилетняя девочка, которую ты не пожелала спасти, восстанет кровожадным умертвием и пойдет убивать всех без разбору. — Ровина тяжело оперлась на крышку сундука, золотые колокольца на ее браслетах протестующие звякнули. — Можешь сообщить девушке, в кого она превращается, и она сама отыщет свою смерть как можно быстрее. Пока она думает, что больна из-за того, что поранилась о ржавую задвижку, когда вампир тащил ее за окно. Мои снадобья помогают ей удерживать человеческий разум и подавляют пробуждающиеся инстинкты умертвия, но надолго их не хватит. Теперь Марьяна — твоя забота, и лишь совесть должна тебе подсказать, какими сделать последние часы ее жизни.

— Ровина… — Я ошарашенно смотрела на заточенную деревяшку на своих коленях, не решаясь взять ее в руки. — Ровина, я же не знала…

— Незнание никогда не может служить оправданием, Ясмия. — Лирха выпрямилась, но даже не обернулась в мою сторону. — Иди и не возвращайся, пока не доведешь дело до конца.

Щеки горели так, будто бы ромалийка от души надавала мне пощечин. Легкий, почти невесомый деревянный кол словно отяжелел и налился свинцом, став неподъемным.

Как я смогу убить живого еще человека, который ничем предо мной не провинился?! Я кое-как встала и медленно направилась к выходу, втайне надеясь, что Ровина остановит меня, скажет, что это все лишь проверка, очередной урок, который она преподала мне как своей ученице. Что Марьяна выздоровеет и мне не придется учиться попадать в сердце с первого удара, иначе девушка будет умирать в мучениях, ощущая острую, невыносимую боль…

— Ну пожалуйста… Я уже усвоила этот урок… Я не хочу отнимать эту жизнь…

— Ясмия!

Неужели?..

— Слушаю, лирха Ровина.

— Если твой чаран сделает хотя бы одну попытку утолить голод человечьей плоти в нашем таборе, я его уничтожу. Тебе это ясно? Предупреди его, если ты еще этого не сделала.

Я тихонько прикрыла дверь, ведущую в спальню Ровины, и обессиленно прислонилась спиной к прохладному косяку. Осиновый кол в судорожно сжатой, взмокшей ладони казался обжигающе-горячим.

Не хочу это делать… Не хочу!

— Эй, Змейка! — Я повернулась на голос и увидела Искру в одежде с чужого плеча, великоватой по размеру и потому делающей юношу похожим на балаганного шута. Харлекин поддернул сползающий рукав и белозубо улыбнулся: — Тебе что, из-за меня влетело?

— Почти… — Оружие против нежити уже не так сильно жгло пальцы: видимо, успела привыкнуть. — Ты мне поможешь?

— Не вопрос. — Искра шагнул ближе, приобнял меня за плечо и ловко выхватил из моих рук осиновый кол. Играючи провернул меж пальцев, улыбнулся и наклонился ко мне. — Но если помощь связана с этой милой штучкой, я кое-что попрошу взамен.

— И что же?

В лисьих глазах харлекина полыхнул голубоватый огонек.

— Договоримся, милая. Не бойся, я не попрошу больше, чем ты сможешь мне дать. Только расскажи подробнее, что для тебя сделать?

Я глубоко вздохнула, как перед погружением в воду, взяла Искру за руку и повела его на жилой этаж.

Мне еще предстоит поговорить с лирхой о том существе, что дремлет под городом, изредка ворочаясь во сне. Не сейчас, когда сделать все равно ничего нельзя, а уйти невозможно из-за снега, что замел дороги пышным, рыхлым покрывалом. Если нам повезет с погодой и образуется плотный наст, можно попытаться уехать на санях, только вот где искать новое прибежище? В деревнях редко и неохотно привечают ромалийцев, особенно зимой, когда хлеба и тепла зачастую не хватает, а на еще одну виру на право жительства в соседнем городе у табора просто не найдется денег.

— Боюсь, тебе не понравится моя просьба, — вздохнула я.

Харлекин лишь пожал плечами и крепче стиснул мою ладонь.

— Значит, я просто буду раскованнее в пожеланиях к ответной услуге.

— Как скажешь. Все равно без тебя мне не обойтись…

Я толкнула нужную дверь и вошла в комнату, пропитанную сладковатым запахом тлеющего ладана. Немолодая уже женщина, державшая обеими руками хрупкую, бледную, почти прозрачную ладошку дочери, повернула ко мне усталое лицо с сухими глазами, горько поджала губы и поднялась с табурета, напоследок огладив спящую девушку по волосам. Молча вышла из комнаты, стараясь не встречаться со мной взглядом.

Искра шагнул ближе к кровати, шумно потянул носом воздух.

— Это и есть твоя просьба?

Я молча кивнула, рассматривая юное лицо Марьяны, покрытое восковой бледностью. Веки девушки истончились настолько, что из-под тонкой кожи проступила частая сеть кровеносных сосудов, губы побелели, а скулы заострились. Казалось, на кровати лежит труп, прекрасный и чистый, как искусно созданная руками мастера статуя, и если бы не легкое трепетание ресниц и едва заметно приподнимающаяся при каждом вздохе грудь, я бы сочла, что мы опоздали.

— Хочешь, чтобы я сделал это сразу, здесь и сейчас?

— Нет. — Я подошла к харлекину, осторожно тронула его за ладонь. — Ты ведь умеешь притворяться и делать женщин счастливыми, умеешь создавать иллюзию безотчетно влюбленного, красиво усыпляешь бдительность… Сделаешь это для нее?

Он улыбнулся. Так нежно и ласково, что мне почудилось, будто бы по лицу скользнул теплый солнечный луч.

— Сделаю. Но только для тебя. А взамен я хочу лишь поцелуй.

— И все?

— Да. Но тебе придется на него ответить.

Я удивленно приподняла бровь, наблюдая за тем, как приторно-ласковая улыбка Искры становится шире, ярче и откровеннее.

— Каким образом?

Харлекин осторожно дотронулся кончиками пальцев до моей щеки, и на миг я ощутила, как теплая, упругая плоть обращается в неподатливый, холодный металл.

— Я тебя научу…

Девушка на кровати шевельнулась, тихонько застонала сквозь сон и повернулась на бок, подкладывая под голову ладони. Рукав сорочки соскользнул, открывая пропитанную розовой жидкостью повязку на левом запястье, скрывающую укус вампира. На бледной, почти прозрачной коже проступили темные пятна, плоть иссыхала на глазах, превращая некогда сильные, гибкие руки в подобие птичьих лап.

— У нас почти не осталось времени.

Я стояла на пригорке в городском парке и украдкой наблюдала за парочкой, пригревшейся на небольшой узорчатой скамейке на берегу замерзающего озера. К вечеру сплошную облачную пелену сырой, хлесткий северный ветер разорвал в клочья и солнце ненадолго показалось из-за туч, окрасив темнеющее небо в сочные багряные оттенки. Снегопад унялся, скрыв под пушистым белым покрывалом землю, усыпанную гниющей листвой, сломанными во время осенних бурь ветками и, чего греха таить, мусором, оставшимся после народных гуляний. Совсем недавно в этом самом парке праздновали Первый День зимы, и до сих пор на обочинах вдоль дорожек и на полянках валялись смятые и разорванные бумажные флажки с гербом Загряды, глиняные черепки, в которые превратилась грубая, наспех сделанная для праздника посуда, обрывки цветастой шутовской одежды, пошитой из лохмотьев, и многое другое, что не успели прибрать городские дворники.

Искра практически украл девочку прямо из комнаты. Разыграл нешуточный интерес к ее прекрасному бледному лицу, к огромным глазам и тонким пальцам, посетовал, что болезнь лечат не во время прогулки на свежем воздухе, а в душной, жарко натопленной комнате, а потом помог выбраться из дома незамеченной. Ему понадобилась всего четверть часа, чтобы уговорить Марьяну сбежать через окно в город, где вечером знатный господин устраивает небольшой праздник в честь дня рождения младшей из своих дочерей. Он принес ей розу в начале зимы, крупную, благоуханную и темно-красную, как лучший бархат, как кровь, и именно цветок окончательно перевесил сомнения девушки — она согласилась на прогулку, но с условием, что Искра вернет ее домой с наступлением темноты. Харлекин легко пообещал ей и это, и многое, многое другое за тот короткий зимний вечер, что они провели вместе.