— Пока не нужно. Меня очень интересует его книга. Он должен помочь мне в ней разобраться. Ты ведь больше не будешь упрямиться, как раньше, мой маленький принц? — насмешливо посмотрел он на Ластика. — А заупрямишься, мы найдем средства развязать тебе язык.

— Уж это беспременно, — промурлыкал Ондрейка и впился острыми ногтями пленнику в шею.

Ластик взвизгнул.

— Будет пустое болтать! — строго сказал Шуйский. — Скоро в Кремль идти. Отведешь мальчишку, поставишь стражу и сюда возвращайся — Кельина блюсти.

И боярин повернулся к англичанину, но что сказал ему дальше, Ластик уже не услышал — Шарафудин выволок его из каморы.

Провел через весь дом к заднему крыльцу, там подхватил на руки, понес через темный двор.

— Куда ты меня? — испуганно забился Ластик. — В знакомые хоромы, — весело ответил злодей, остановившись у дверей подземной тюрьмы.

Лязгнул замок, скрипнули ржавые петли, и узник плюхнулся на гнилую солому.

Ондрейка еще с минуту постоял в проходе. Напоследок сказал:

— Сначала брата твоего самозванца на куски порвем, а после с тобой, кутенком, позабавимся. Любознательно мне, что у ангелов внутри. Думаю, требуха, как у всех прочих. Но все ж таки надо проверить.

Обернулся во двор.

— Эй, стража! Двое сюда, живо!

И дверь захлопнулась.

Ластик знал, что есть такое слово — «дежавю». Это когда человеку кажется, будто происходящее уже случалось прежде.

Да, да, всё это уже было: темнота, запах гнилой соломы, страх, отчаяние.

И мысль: всё пропало.

В прошлый раз он плакал навзрыд, потому что ужасно себя жалел — и сам погиб, и задание провалил.

Теперь ситуация была во стократ хуже. Не только себя погубил, но и друзей не спас. Юрка обречен. Марина тоже. А через час или два полоумный доктор опустит Райское Яблоко в кипящую ртуть, и тогда случится историческая катастрофа, как в 1914 году.

Бедные московиты семнадцатого века! Жили бы себе, как умели, так нет — приперся из будущего шестиклассник Фандорин, недоделанный спаситель человечества. Притащил с собой роковой Камень, и мало того, что не сумел доставить опасный груз по назначению, так еще упустил его — можно сказать, преподнес на блюдечке единственному на всю Русь человеку, которого никак нельзя было подпускать к алмазу!

Да, всё было ужасно. Но — странная вещь — Ластик не плакал. То есть, будь у него побольше времени, он, может, и не удержался бы, но сейчас была дорога каждая секунда.

Узник вскочил на ноги, заметался по темнице.

Споткнувшись о ноги скелета Фредди Крюгера, не испугался, а только чертыхнулся.

Нельзя сдаваться! — сказал он себе. Нужно что-то делать.

Подкупить стражников — вот что! Тут это запросто, вон даже караул у Фроловской башни, и тот за десять рублей заговорщиков в Кремль пускает.

Бросился к двери, прижался ухом.

Два человека.

О чем-то между собой переговариваются, лениво.

У одного бас, у другого тенорок.

— Эй, молодцы! — крикнул Ластик. — Я Ерастий, князь Солянский, государев меньшой брат!

Замолчали.

— А говорить с тобой, вором, не велено, — строго сказал жидкоголосый.

— Это ваш боярин — вор! Он против царя пошел! За это его казнят! И вас тоже по головке не погладят!

— На всё воля Божья, — ответил бас. — А ты умолкни. Не велено с тобой говорить.

— А вы не говорите. Вы просто слушайте, — попросил Ластик.

Караульные заспорили.

— Я слушать не буду, — упрямился тенорок.

— А я послушаю, — гудел второй — он явно был посмелее. — Слушать-то Ондрей Тимофеевич не воспрещал.

Пока они препирались, Ластик лихорадочно прикидывал, что бы им такое посулить. Была у него на поясе золотая пряжка, вся в драгоценных камнях, но предлагать ее глупо — отберут, и дело с концом.

— Эй, удальцы! — крикнул он. — Коли сей же час отведете меня к государю, каждый получит по мешку золота и дворянскую грамоту! В том даю вам свое княжеское слово!

Басистый крякнул, засопел.

— А я не слушаю, — сообщил робкий.

— Иль вам царь Дмитрий Иоаннович не люб? Плохо вам при нем живется? — гнул свою линию Ластик.

— Царь хороший, — согласился бас. — Неча Бога гневить.

Тенорок повторил:

— А я не слушаю.

— Выпустите меня — станете царевыми спасителями. Честь обретете и богатство. А не выпустите, Дмитрий всё одно бояр-смутьянов одолеет. И тогда вы будете тати и воры. Знаете, что с татями-то бывает?

Ах, время, уходило время!

— Может, выпустим, а, Микишка? — неуверенно сказал жидкоголосый. — Татям руки-ноги рубят, а после головы. Я видал, о прошлый год. Ух, страшно!

Ластик так и застыл. Если уж непреклонный Тенорок заколебался, есть надежда!

— Я те выпущу! — рявкнул Бас. — Срубят голову — значит, промысел Божий. А ты, вор, язык прикуси!

От отчаяния Ластик аж зубами заскрипел.

Попробовал еще поуговаривать, но густоголосый пригрозил связать и засунуть в рот кляп.

Что делать? Что делать?

Думай, приказал князь-ангел собственной голове и, чтобы помочь ей, дернул себя за волосы. Голова честно постаралась, мозги так и заскрипели. Может, что-нибудь полезное и удумали бы, но в это время за дверью темницы раздались легкие шаги, и звонкий запыхавшийся голос крикнул:

— Ну-ка, кто тут? Антипка, Микишка? Отворяйте живо!

— Не велено, Соломонья Власьевна. Боярин запорет.

— Ништо! Скажете: он ангел, на небо улетел. Батюшка, конечно, вас выдерет, но не до смерти.

Что с вас дураков взять. А коли меня ослушаетесь — я вас точно со свету сживу. Не нынче, так после. Иль не знаете, кто в доме хозяйка?

Ластик замер, боясь и вздохнуть. Неужели у нее получится?

— Ой, боязно, — прохныкал Тенорок-Антипка. — И так лихо, и этак. Что делать-то, Микиша?

Бас решительно ответил:

— Спасать надо царя-батюшку, вот что. Нам за то награда будет. Слыхал, что князь-ангел говорил? А не спасется государь — на всё воля Божья. Пущай батогами бьют. Ты уж замолви слово, боярышня, чтоб полегче секли.

— Замолвлю-замолвлю. Открывайте!

Ай да Соломка! В минуту управилась!

Загрохотала дверь, Ластик прищурился от света факелов на двух мужиков с боевыми топорами через плечо — один здоровенный (наверно, Микишка), другой плюгавый.

Княжна бросилась Ластику на шею, затараторила:

— Не могла я раньше, Ерастушка. Меня тоже заперли, в светелке, и холопов приставили, да еще трусливей, чем эти. Пока батюшка со слугами со двора не ушел, никак не выпускали.

У Ластика засосало под ложечкой.

— Так они уже в Кремль пошли? Давно?

— С полчаса.

— А доктор что? Ну, англичанин, Кельин?

— В думной каморе, с Шарафудиным заперся.

— Туда, скорей!

Он рванулся к дому, сам не зная, что будет делать. Как в одиночку совладать с бароном? Да там еще душегуб Ондрейка!

И все равно — нужно попытаться спасти Камень, даже ценой собственной жизни. Иначе потом до конца дней будешь чувствовать себя подлецом и трусом.

Еще ничего толком не придумав, Ластик взбежал на крыльцо и вдруг застыл.

Со стороны Кремля донесся приглушенный звон колокола — частый, тревожный. Так на Москве извещают о пожаре.

Началось!

— Господи! — перекрестилась Соломка. — Сейчас стрельцы тушить побегут, царь без охраны останется…

Если немедленно рвануть во дворец, еще можно успеть вывести из капкана Юрку и Марину. От Фроловских ворот, через которые сейчас входят заговорщики, до царского терема не ближе, чем отсюда.

Ластик метнулся влево, потом вправо, опять влево.

Шли секунды, а он никак не мог решиться, кого спасать — друга или Россию?

Позволишь доктору терзать Райское Яблоко — будет страшная война или эпидемия. Это ужасно.

Бросишься спасать Камень — предашь друга, а на свете нет ничего хуже.

Мозг звал скорей бежать в думную камору, сердце подгоняло: в Кремль, в Кремль!

Что такое жизнь двух человек, даже если это друзья, по сравнению с Большой Бедой? — сказал себе Ластик.