— Мишенька! Ты бы хотел повидать своего отца и его родных?

Миша вздрогнул от неожиданности и угрюмо ответил, что пусть бабушка не говорит больше о его отце, а обнимается со своими Столыпиными. Распалясь, он сказал, что, как только вырастет, он будет ездить только к своим родственникам Лермантовым, а бабушка пусть ездит к своим.

Но Арсеньева уже загорелась желанием, с одной стороны, доставить радость Мише, а с другой — доказать ему, что ее родственники лучше. Они ехали по Тульской губернии — так не хочет ли Миша заехать в Кропотово, повидаться с отцом? Разумеется, предложение бабушки было принято с благодарностью и восторгом, и внучек так расцеловал свою бабушку, что она разом повеселела и обрела спокойствие.

Тут же пошли расспросы, где папина деревня.

— В Ефремовском уезде, на речке Любашевке, ма-аленькое сельцо Кропотово.

— Почему маленькое?

— Спроси у папы, почему. И дом маленький. Земли-то у Лермантовых несколько тысяч десятин, да не у папы, впрочем, а у его родных.

— А у папеньки мало земли?

— И земли довольно, и крестьян довольно.

— А сколько?

— Сколько душ? Душ мало, а наследников много. Если вздумают делиться, то на долю твоего отца придется немного. Конечно, при умелом хозяйствовании…

— А у тебя сколько человек крестьян?

— Сколько душ, ты хочешь спросить?

— А почему о крестьянах надо говорить «душа», а не «человек»?

— Видишь ли, ангел мой, крестьянин — это работник, которого дворянин может купить и продать. За крестьян мы, господа, отвечаем перед богом. Это люди темные, невежественные. Бог потому их и отдал благородному сословию, чтобы мы о них пеклись.

— А ты печешься?

— Ну, церковь им строю в Тарханах…

— Церковь ты не торопишься строить.

— Ох, Мишенька, как трудно с тобой разговаривать! Пойми, что крестьяне — это люди не нашего круга. Ты посмотри, как они одеты: в сермяжное платье, в зипуны. Бороды у них большие, живут они в грязи, редко моются! Какой от них тяжелый дух!

— Бабушка, а ведь крестьяне очень похожи на людей. И не только в Тарханах, а везде. Знаешь, бабушка, как пришел к нам Вася кормилицын в старой моей курточке, что ты ему подарила, так он стал очень даже красивый ребенок!

Арсеньева, утомившись невыгодным для нее спором, заметила, что они подъезжают к Кропотову, и Миша, прекратив спор, стал глядеть в окно экипажа.

В кропотовскую усадьбу въехали в сумерках. Дом, конечно, был очень запущен. По звону колокольчика приезжих никто не встретил — пришлось стучаться во входную дверь, обитую от морозов войлоком и холстом. Слуга со свечой, которую он поднял над головой, вышел не скоро — он был явно навеселе и радостно обнял Андрея Соколова, хотя видел его в первый раз.

Однако, узнав, что в Кропотово пожаловала Арсеньева с внуком, слуга тотчас же отрезвел и побежал в дом, и на пороге вскоре появились сестры Юрия Петровича — Наташа, Сашенька и Алена Лермантовы, миловидные девицы, которые и ввели гостей в дом. Миша кричал с нетерпеливой радостью:

— Папа! Где папа?

И он быстро стал бегать по комнатам, пока не попал в кабинет Юрия Петровича; за ним последовала Арсеньева. Проходя через полутемную гостиную, она заметила: на круглом столе, в больших клиняных ковшах, стояла самодельная брага; разные стаканы стояли у тарелок с закуской.

В кабинете, обставленном мебелью Марии Михайловны, было светло от свечей, вставленных в настенные бра, однако дымно: мужчины курили не стесняясь.

Юрий Петрович в русской рубашке, веером развернув карты в левой руке, сидел за столом. Мужчины, тоже с картами в руках и с трубками, разговаривали непринужденно и весело. Но вот на всю комнату раздался восторженный детский возглас:

— Папа!

Все разом замолчали, обернулись и увидели пятилетнего мальчика в модном московском костюме, а за ним суровую пожилую барыню в черном бархатном платье.

Юрий Петрович, присмотревшись, воскликнул с искренней радостью:

— Мишенька! Сынок! Вот господь неожиданную радость послал! Ангел ты мой, мальчик ты мой любимый! Во сне ли я тебя вижу или наяву?

Он схватил ребенка на руки и, заливая его щеки потоком счастливых слез, дыша винным перегаром и табаком, целовал его без конца, повторяя самые нежные на свете слова.

Отец и сын долго не выпускали друг друга из объятий. Арсеньева, убедившись, что зять на нее не обращает внимания, помявшись, стала беседовать с Сашенькой Лермантовой, а Елена подошла к брату и, дергая его за рукав, повторяла:

— Он с бабушкой приехал, с бабушкой!

Взгляд Юрия Петровича сразу же стал холодным и беспокойным. Он с ребенком на руках подошел к Арсеньевой и, по долгу гостеприимного хозяина, приветствовал ее.

Арсеньева села, а все бывшие тут гости незаметно разошлись. Вскоре Миша заснул на руках у отца, но во сне, счастливо улыбаясь, всхлипывал и прижимался к нему. Три сестры, суетясь, проводили гостей в комнату Натальи Петровны, где она сейчас не жила, потому что переселилась в комнату больной матери, за которой ухаживала днем и ночью.

Арсеньева спросила:

— Как здоровье Анны Васильевны?

Ей ответили грустно:

— Слаба.

Арсеньева сказала, что с утра они с Мишенькой пойдут навестить больную.

Бабушка с внуком устроились в комнате Натальи Петровны, обставленной просто, но удобно. Под предлогом дорожной усталости Арсеньева не пожелала сидеть с Лермантовыми допоздна.

Христину Осиповну устроили тут же на диванчике, Лукерья легла на полу, а Дарью взяла к себе в комнату Александра Петровна.

С утра Миша повел отца показывать купленных в Москве оленя и лося. Все Лермантовы были поражены: как балует внука бабушка! Какие деньги тратит она на его прихоти! Конечно, они не могут себе позволить так роскошествовать.

Потом пошли в столовую к утреннему завтраку. Все три сестры старались наперебой ухаживать за Арсеньевой, но она сухо принимала их любезности, и это отравляло радость встречи сына с отцом. Вместо того чтобы завтракать, Арсеньева достала бисерное вышиванье, надела очки и стала усиленно заниматься рукоделием, иногда вставляя словечко в общий разговор, а Миша не сходил с рук отца и тоже не приступал к еде.

— Папа, а почему ты в рубашке, а не в сюртуке?

Юрий Петрович, краснея, объяснил, что он стал заправским помещиком и отвык от столичных мод.

— К тому же, — смущенно добавил он, — сюртук мне стал узок, придется другой шить. Полнею, дружок, в деревне!

Слуга подал новое блюдо, и Арсеньева наконец оставила вышиванье, села к столу и спросила про урожай.

После завтрака пошли в комнату бабушки Лермантовой Анны Васильевны. Она лежала в постели в белом чепце, на белоснежных простынях, под ватным лоскутным одеялом. Бабушка Анна Васильевна очень исхудала, лицо ее покрылось морщинами. Дышала она тяжело. За нею преданно ухаживала дочка Наташа. На большом столе у стены навалены были стопочки салфеток для грелок и компрессов, стояли разные пузырьки с лекарствами, лежали аптечные коробочки с пилюлями. Стены комнаты были оклеены чистой белой бумагой, на светлом фоне выделялся портрет мужа — Петра Юрьевича Лермантова, дородного, приветливого, еще молодого. Он был запечатлен в темном штатском сюртуке с большими, искусно сделанными пуговицами, в кружевном жабо над парчовым жилетом, в пудреном парике. Портрет мужа всегда был перед глазами Анны Васильевны; просыпаясь и засыпая, она смотрела на него, а днем много раз обращалась к нему.

Каждый, входя в комнату болящей, чувствовал, что его охватывает застарелый запах лекарств и псины, — на кровати Анны Васильевны в ногах лежала большая любимая собака, которая, увидев посетителей, вставала, но, полаяв, тотчас же укладывалась обратно.

Анна Васильевна, добродушно улыбаясь, поясняла:

— Очень я привыкла к Азорке. Очень преданная собака. Она мне ноги согревает лучше всякой грелки. Старенький песик, не вспомню, сколько ему лет, а хороший, забавный.

Увидев Арсеньеву, давнишнюю свою приятельницу, Анна Васильевна обрадовалась, хоть ряд неприятностей, стоявших между ними после женитьбы Юрия Петровича, омрачал их дружбу и наложил свой отпечаток на их отношения. Увидев Мишеньку, Анна Васильевна оживилась чрезвычайно и потребовала у внука ручку поцеловать, но Миша тотчас же сам, первый поцеловал руку бабушки и хотел ее поцеловать в губы, но Анна Васильевна не разрешила, говоря, что она больная и остерегается передать внуку свою болезнь, и тут же стала говорить с гордостью, какой у нее воспитанный внук! Она велела дочери Наташе достать со шкафа корзину с подарками, которые они заготовили для внука. Тетя Наташа поздоровалась с Елизаветой Алексеевной и с Мишенькой и тотчас же достала корзину, прикрытую белым холстом, и предложила Мише доставать подарки…