– Нет, – вырвалось у Триши. – Н-нет. Только не это. Неужели опять?

Ручей более не шумел, как прежде, именно это и отвлекло ее от увлекательного разговора с Томом Гордоном (воображаемые люди такие хорошие слушатели). Не журчал, перекатываясь через камни. И все потому, что скорость течения заметно упала.

Русло стало гораздо шире. Ручей разливался, превращаясь…

– Если он закончится еще одним болотом, я покончу с собой, Том.

Часом позже Триша с трудом пробиралась между тополями и березами. Подняла руку ко лбу, чтобы раздавить особенно навязчивого комара, раздавила, а потом рука ее бессильно упала. Триша теряла надежду, не знала, что ей делать, куда повернуть.

И вскоре ручей выплеснулся из низких берегов, превратившись в обширное болото, поросшее камышом и рогозом. Между островками растительности солнце отражалось от стоячей воды. Цикады все стрекотали, квакали лягушки, в вышине кружили два ястреба. Где-то насмешливо раскаркалась ворона. Болото не вызывало у Триши особого страха, оно не шло ни в какое сравнение с той трясиной, которую она сумела преодолеть, но тянулось на милю (а то и на две), пока не упиралось в низкий, поросший соснами кряж.

Триша села на землю, начала уже что-то говорить Тому Гордону, поняла, что это глупо, продолжать притворяться, будто он идет с ней, если совершенно ясно и становится яснее с каждым часом, что ей суждено умереть. Независимо от того, столь долго она будет идти и сколь много поймает и съест рыбешек. По щекам Триши покатились слезы. Она закрыла лицо руками, зарыдала.

– Я хочу к маме! – прокричала она бесстрастному болоту. Ястребы улетели, только где-то на кряже продолжала каркать ворона. – Я хочу к маме! Я хочу к брату! Я хочу к моей кукле! Я хочу домой! – Ей ответило дружное квакание лягушек. Триша вспомнила какую-то сказку, которую читал ей отец: автомобиль завяз в грязи, а лягушки квакали: «Очень глубоко, очень глубоко». Тогда она ужасно перепугалась.

Триша продолжала плакать, но в какой-то момент слезы (все эти слезы, эти чертовы слезы) рассердили ее. Она подняла голову, огляделась. Вокруг вилась мошкара, ненавистные слезы продолжали течь по щекам.

– Я хочу к МАМЕ! Я хочу к БРАТУ! Слышите меня? – Она замолотила ногами по воздуху. Одна кроссовка слетела с ноги. Триша знала, что устраивает истерику, впервые за три или четыре года, но ничего не могла с собой поделать. Повалилась на спину, забарабанила кулаками по земле, потом начала рвать траву. – Я ХОЧУ ВЫБРАТЬСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ! Почему вы до сих пор не можете меня найти, глупые, безмозглые говнюки? Почему вы никак не найдете меня? Я… ХОЧУ… ДОМОЙ!

Триша лежала уставившись в небо, тяжело дыша. Болел живот, горло саднило от криков, но на душе у нее стало полегче, словно ей удалось скинуть очень тяжелую ношу. Прикрыв лицо рукой, Триша задремала, все еще всхлипывая.

Когда она проснулась, солнце висело над кряжем на дальней стороне болота. День покатился к вечеру. Скажи мне, Джонни, что мы припасли для наших конкурсантов? Пожалуйста, Боб, мы припасли для них вторую половину дня. Это не очень хороший приз, но это все, что они могут ждать от таких говнюков, как мы.

Когда Триша села, у нее закружилась голова. Перед глазами замельтешили огромные черные мухи. Неспешно парили в воздухе, помахивая крылышками. Триша уже решила, что сейчас лишится чувств. Но нет, голова перестала кружиться, мухи исчезли, но горло саднило, стоило ей проглотить слюну, а лоб пылал, словно разогретая конфорка электроплиты. Напрасно я спала на солнце, сказала себе Триша, да только самочувствие ее ухудшилось не из-за солнца: девочка заболевала.

Она надела кроссовку, которую скинула, устроив эту глупую истерику, поела ягод, попила воды из бутылки. Высмотрела маленький пятачок орляка у самой кромки болота, поела стрелок-переростков. «Завитки» уже начали раскручиваться и стали не такими вкусными, но Триша все равно их съела. Покончив с трапезой, она поднялась, посмотрела на болото, прикрыв глаза ладонью от слепящего солнца. Потом медленно и устало покачала головой. Так могла качать головой женщина, не просто женщина – старуха, но никак не ребенок. Она ясно видела кряж, не сомневалась в том, что болото заканчивается у его подножия, а дальше идет сухая земля, но не могла заставить себя вновь брести по воде, повесив кроссовки на шею. Пусть даже это болото было куда как мельче и под водой ее не ждало переплетение корней и утонувших сучьев. Да и зачем ей пересекать болото, если за ним не было никакого ручья. Следовательно, чтобы выйти к людям, надо искать новый ручей, текущий в другом направлении.

С такими мыслями Триша повернула на север, зашагала вдоль восточного берега болота, разлившегося по долине. С тех пор как Триша потерялась, во многих ситуациях она вела себя абсолютно правильно, иногда интуитивно, даже не догадываясь об этом, но на этот раз решение она приняла плохое, пожалуй, самое худшее, если не считать самого первого, с которого и начались все ее злоключения: срезать угол и выйти на главную тропу через лес. Если она пересекла болото и поднялась на кряж, то увидела бы перед собой озеро Девлин-Понд, расположенное неподалеку от Грин-Маунт, штат Нью-Хэмпшир. Озеро это небольшое, но на южном его берегу стоят летние домики, а проселочная дорога ведет от них к шоссе 52.

Будь это суббота или воскресенье, Триша наверняка бы услышала рев лодочных моторов: по выходным хозяева коттеджей и их гости любили покататься на водных лыжах. После Четвертого июля моторы ревели бы на озере ежедневно: сезон отпусков. Но в начале июня в будни на Девлин-Понд рыбачили лишь два-три старичка, поэтому Триша слышала лишь чириканье птиц, кваканье лягушек да стрекот цикад. И вместо того, чтобы выйти к озеру, она повернула к канадской границе, уходя все дальше и дальше в лес. В четырех сотнях миль от нее лежал Монреаль.

На людей в этих местах Триша наткнуться могла, но лишь при особом везении.

За год до развода Макфарленды на неделю ездили во Флориду, во время февральских каникул Пита и Триши. Отдых не удался. Дети часто сидели на берегу одни, тогда как родители в это время собачились в маленьком арендованном домике (ты слишком много пьешь, ты слишком много тратишь, ты обещал то, ты обещала это, почему ты так ведешь себя, что ты себе позволяешь, та-та-та-та, и так до бесконечности). Когда они летели домой, у иллюминатора каким-то чудом посадили Тришу, а не Пита. Самолет спускался к аэропорту Логана сквозь толстый слой облаков, осторожно нащупывая дорогу, словно толстая старушка, идущая по скользкому тротуару. Триша как зачарованная не отрывалась от иллюминатора. Их окружала ватная белизна. Потом внизу мелькнула серая поверхность Бостонской бухты… опять белизна… вновь кусочек воды или земли…

Четыре дня, последовавшие за ее решением повернуть на север, чем-то напоминали этот спуск: сплошной туман. И редкие, отрывочные воспоминания, которым она не очень-то доверяла. К вечеру вторника граница между былью и небылью только начала исчезать. К субботнему утру, после целой недели, проведенной в лесу, исчезла полностью. К субботнему утру (Триша, конечно, не знала, что это суббота, она давно потеряла счет дням) Том Гордон стал ее постоянным попутчиком, не воображаемым, а реальным. Какое-то время компанию ей составляла Пепси Робишо. Они на пару распевали песни их любимых «Бойз» и «Спайс герлз», а потом Пепси зашла за дерево и не появилась с другой стороны. Триша заглянула за дерево. Пепси там не нашла, постояла несколько минут, глубоко задумавшись, и только тогда поняла, что подруги и не было. Девочка опустилась на землю и поплакала.

Когда она пересекала широкую, заваленную валунами поляну, большой черный вертолет (на таких вертолетах летали в «Секретных материалах» мрачные типы из секретных государственных агентств) пролетел над ней. Пролетел практически бесшумно, она едва различила стрекот лопастей. Триша махала руками, кричала, и хотя люди, сидевшие в кабине, наверняка видели ее, черный вертолет улетел и больше не вернулся. Она набрела на целый лес очень старых сосен. Кроны сливались в вышине. И солнечный свет просачивался сквозь иглы, словно сквозь пыльные окна кафедрального собора. Случилось это, должно быть, в четверг. С ветвей этих сосен свешивались изуродованные туши тысячи лосей, вокруг каждой туши кружили мириады мух, по тушам ползали полчища личинок. Триша закрыла глаза, а открыв их вновь, уже не увидела гниющих туш. Она нашла ручей и какое-то время шагала вдоль него. Потом он пропал, или она ушла от него. Но прежде, чем это произошло, девочка заглянула в ручей и увидела на дне огромное лицо, утонувшее, но еще живое. Лицо это смотрело на нее из воды и что-то беззвучно говорило. Она прошла мимо огромного дерева, и из дупла послышался мертвый голос, произнесший ее имя. Как-то ночью она проснулась, потому что что-то давило ей на грудь. Подумала, что лесной зверь наконец-то добрался до нее, но провела рукой по груди и ничего не нашла. Несколько раз она слышала, как люди звали ее. Кричала в ответ… но ее крики глохли в лесной чаще.