Сентябрь с трудом сдерживала слезы. Она вдруг почувствовала, как соскучилась по маме, как ей не хватает собственной тени и собственных волос, как противно скрипит соль на локтях, как она ужасно устала, и вообще она не знала, что приключения так изматывают. А еще ей так хотелось есть и ей так не хватало ее Вивернария! И откуда ей знать, долог ли еще путь? Сентябрь по-прежнему не считала себя такой уж храброй и тряслась от мысли о том, что в море ее будет мучить жажда, а заодно, возможно – и даже весьма вероятно, – акулы и прочие чудовища. Когда ночь была теплой, звезды яркими, а бренди мистера Мапы так приятно согревало желудок, казалось, что все идет неплохо, даже отлично! Теперь же колени ныли, и пальцы тоже, и она была совсем одна. Сентябрь дрожала в своем мокром просоленном платье. И ненавидела эти проклятые туфли, ненавидела окончательно и бесповоротно.

– Я не могу, – выдавила она наконец. – Не могу я. Мои друзья – это не сон. Я нужна им. – И она вспомнила тот ужасный сон и маленького Субботу, снова закованного в цепи на полу темной камеры. – Кто придет к ним на помощь, если не я?

– Какое доброе у тебя сердце, девочка! – сказала Ни. – На этом она тебя в конце концов и подловит.

– Но откуда ты…

– Я разбираюсь в обуви, малышка. И эти твои туфли я знаю. – Наснас беспомощно пожала плечами. – Мне пора на работу. Нельзя опаздывать. В этом мире у всех существ своя беда.

Ни просунула палец в светящийся шов между двумя половинками и расцепила их. Не поклонилась сестре и ускакала восвояси. Ни пробила свою учетную карточку в аппарате, висевшем на серебряной двери фабрики.

Сентябрь проводила половинку женщины взглядом и побрела назад по зарослям травы с колышущимися черными цветочками. Спустившись к пляжу, она стащила с себя платье и снова подняла парус. Гаечным ключом оттолкнулась на середину потока и стала следить, как удаляется остров.

– Я не такая, как они, – сказала она самой себе. – Что бы они там ни говорили. Я не работаю на дурацкой старой фабрике, и моя тень – это не половина меня.

Тут она вспомнила Аэла и Субботу, связанных и брошенных во тьме, на дне мира, и какая-то часть ее вдруг заныла. Та, которая как будто соединяла ее с ними светящимся швом.

– Я сейчас поймаю рыбу, вот увидишь! – прокричала Сентябрь месяцу – больше вокруг никого не было. Месяц, в свою очередь, прикрыл улыбку белой рукой, стараясь выглядеть серьезным.

Сентябрь уже давно обдумывала проблему крючка. Наконец она снова привязала прядь волос к гаечному ключу, ухватила его за рукоятку и что было сил обрушила на украшенную завитушками голову серебряного скипетра. Ключ, который давно мечтал чем-нибудь заняться, радостно раздробил голову жезла, кусочки металла разлетелись по всему плоту, Сентябрь подобрала самый острый осколок и привязала его к сплетенной из волос леске.

– А наживки-то нет и в помине, – сказала она и обругала себя за то, что не приберегла несколько ягодок с пляжа. – Ладно, что толку сожалеть о том, чего нет.

Сентябрь воткнула свой самодельный крючок в подушечку большого пальца и надавила так сильно, что завопила от боли. Выступила кровь, и она погрузила в нее крючок, который стал совсем красным. Глаза ее увлажнились, но она не плакала. Звуки голодного желудка были сильнее, чем боль в пальце. Медленно она опустила окровавленный крючок в воду и принялась ждать.

Рыбалка, как многие из вас знают, занятие нудное. Рыбы – упрямые создания, и им не нравится, когда их убивают и едят. Приходится все время сидеть тихо, так тихо, что заснуть можно, и все равно рыба то ли клюнет, то ли нет. Даже месяц отвлекся на что-то другое – начал наблюдать за сосновым лесом, в котором куницы и летучие мыши гонялись друг за другом по кругу. Звезды над головой спешили по своим серебряным орбитам, а Сентябрь все сидела неподвижно, забросив удочку в воду, терпеливая как смерть.

Наконец леска дрогнула и натянулась под легкой рябью волн. Сентябрь вскочила.

– Я что-то поймала! – возбужденно закричала она. – Что бы это могло быть? Прямо как на Рождество, когда понятия не имеешь, что там за подарок в коробке!

Сентябрь дернула за ключ с такой силой, что опрокинулась на спину, а ее добыча вылетела на палубу. Трофей был розового цвета, совсем как розовый фломастер, с выпученными изумрудными глазами. Он жалобно разевал рот, не в силах совладать с воздухом вместо воды. Сентябрь вмиг стало его жаль.

– Я знаю, что ты не хочешь быть съеденной, – сказала она жалобно. – А я не хочу тебя есть! Но вот уже два дня, как я ничего не ела.

Рыба разинула рот.

– Если бы ты была золотой рыбкой и умела исполнять желания, я бы попросила той чудесной спригганской еды или хотя бы редиски, которую любит Аэл.

Рыба втянула воздух и поняла, что это не море и дышать ей нечем.

– Мне так жаль, – прошептала девочка. – Я не хочу губить другое существо только для того, чтобы протянуть еще один день! Ты живая. Но я тоже живая! Живые мало о чем заботятся, кроме как о том, чтобы остаться в живых. Вот ты же собиралась отведать моей крови, потому и попалась. И вообще что-то я заболталась. Ты же не золотая рыбка, чтобы с тобой разговаривать.

Сентябрь понятия не имела, как убивают рыбу. За это всегда отвечали мама и дедушка. Зато она умела рассуждать логически. Она покрепче сжала рукоятку гаечного ключа и занесла его над розовой рыбьей головой. В последний момент она закрыла глаза и… промахнулась. Еще пара попыток – и цель, хоть и нежеланная, достигнута. Однако Сентябрь понимала, что худшее еще впереди. Нельзя же просто грызть сырую рыбу. Для начала нужно удалить потроха. С содроганием, стараясь не смотреть на то, что делают руки, Сентябрь взяла крючок и вспорола им розовое брюшко рыбы. Кожа оказалась прочнее, чем она думала, и пришлось ее пилить. Руки вымокли в крови, которая в лунном свете выглядела черной. Наконец ей удалось вскрыть рыбье брюхо и погрузить руки внутрь, где было тепло и скользко, и к этому времени она уже вовсю плакала, и крупные горячие слезы катились по лицу и капали на истерзанную рыбу. Одним движением она вырвала рыбьи потроха и бросила их за борт, рыдая на коленях над своим ужином.

Не надо презирать ее за то, что она плакала. До этого момента рыба появлялась в ее жизни, как правило, уже разделанная, приготовленная и сбрызнутая сверху лимонным соком. Иное дело, когда ты помираешь с голоду и рядом нет никого, кто научил бы тебя разделывать рыбу. Лицо и колени Сентябрь были забрызганы кровью.

Приготовить рыбу тоже не было никакой возможности. Мокрый до нитки пиджак хотел бы развести для нее огонь, но это было не в его силах. Месяц тоже никак не мог предоставить ей очаг и просто беспомощно смотрел сверху вниз на маленькую девочку, которая стоит на коленях на плоту посреди бурлящего моря и отдирает полоски рыбы от костей. Сентябрь нарочно ела медленно. Какой-то инстинкт подсказал ей, что рыбью кровь тоже надо выпить, поскольку в море питьевой воды не найти. Она ела рыбу до самого утра и все это время плакала. Ужасное расточительство: вся влага, которую она впитала из рыбы, вышла обратно слезами.

Перед самым рассветом Сентябрь заметила плавник акулы. При виде акульего плавника человек содрогается, так устроена родовая память человечества, даже если человек вырос в Омахе и никогда в жизни не встречал акул. Темный остроконечный плавник скользил в предрассветном жемчужном сумраке. Он лениво описал широкую дугу вокруг плотика. Ветра почти не было, платье Сентябрь тряпкой висело на мачте-Ложке. По воде бежала мелкая рябь, и течение продолжало нести плот, но в последние часы очень медленно, так что Сентябрь удалось поспать. Теперь она окончательно проснулась, на небе одна за другой гасли звезды, а неподалеку медленно и равнодушно кружила треугольная голова акулы, теперь уже хорошо различимая.