Мы вернулись на берег к костру. Тот уже догорал. От него остались лишь раскаленные угли. Большое полено, положенное мной посреди костра, сгорев, развалилось на две половины. Я вбил их в тлеющие угли, и ветер раздул вокруг них пламя.

Мы достали булочки и шницели, а также проволочную вилку на длинной ручке, купленную в магазине, где все стоило пять или десять центов, и пожарили шницели на углях. Потом мы лежали на спине на желтом халате и смотрели, как ветер выбрасывает искры, выискивая их среди тлеющих углей, в пустынные дюны. Никого вокруг на мили и мили, и мы — единственные люди в этом черном, диком пространстве. Анджелина сняла купальную шапочку, и свет догорающего костра озарил кудри и мягкие линии ее тела.

— Интересно, приедем ли мы когда-нибудь опять в Галвестон, Боб?

— Да, конечно.

— Не знаю, хочу ли я этого, — медленно произнесла она. — Может быть, не стоит. Ведь так, как сейчас, уже быть не может. Лучше, наверное, если мы просто навсегда запомним все это.

Я ничего не ответил, и мы перестали смотреть на огонь. Все было так, как в то утро, когда мы не могли наглядеться друг на друга, но только на этот раз Ли отсутствовал, так же как и мысль о нем. Далеко не сразу я поцеловал Анджелину. В ней была страсть, как у моря, бушевавшего в темноте. Страсть и неистовое желание, каких я никогда не испытывал раньше. Шум прибоя мы оба будем помнить, пока живы Мы уехали на следующий день в полдень. Я вел машину по мощеной дороге. Анджелина сидела рядом и молчала. Поймав мой взгляд, она повернулась и слегка улыбнулась. Но мы ничего друг другу не сказали.

Мы вернулись в город около десяти часов. Встреча оказалась какой угодно, но только не сердечной. Когда мы подъехали к стоянке у въезда на площадь, мне помахал рукой Грэди Батлер — один из помощников шерифа. Он вскочил на подножку еще двигавшейся машины.

— Боб, — сказал он, — я хотел бы, чтобы ты и твой сумасшедший братец как-нибудь договорились между собой об этой машине.

— А в чем дело?

— В чем дело? Ну, он является в суд около трех дней тому назад и заявляет, что его машина украдена. Мы поднимаем номер лицензии и все прочее, даем повсюду объявления об этом. А затем я случайно узнаю, что машина вовсе не украдена, она у тебя. Я сообщаю об этом Ли, а он говорит, что ничего не помнит, так как был, вероятно, пьян.

— Он был пьян и на этот раз?

— Пьян? Конечно. Он был пьян оба раза. Я хотел бы, чтобы вы как-то встретились. У нас достаточно головной боли и без того, а Ли все только усложняет.

— О'кей, — кивнул я, — сейчас отведу ему машину и, может, приведу его в порядок. Ты не видел его где-нибудь с час назад?

— Нет. Слава Богу, нет.

— А что, собственно, происходит?

— Просто последние недели он в запое. Я уже устал вытаскивать его из разных неприятностей.

Кто-то сзади нас начал нетерпеливо сигналить, поэтому Батлер соскочил с подножки, и мы двинулись дальше.

Я почувствовал некоторое беспокойство, когда мы выехали на улицу Северного вяза, и мне не стало лучше, когда, наконец, мы остановились перед старым домом. Ни одного светящегося окна. Значит, никого нет дома. “А где же Мэри?” — встревожился я. Не хотелось бессмысленно терять время сегодня вечером, и мы отправились на ферму.

В домике арендатора света не было. Я и не ждал иного. Джейк и Хелен обычно в это время спали. Мы остановились под высокими деревьями, и я повернулся к Анджелине:

— Ну вот, мы дома.

Всю дорогу из города она сидела очень тихо. Мы поднялись на крыльцо, и я, открыв дверь, перенес ее через порог на руках.

— Я всю дорогу надеялась, что ты сделаешь так. Боб, — просто сказала она.

Я прошел через холл, неся Анджелину на руках, на ощупь находя дорогу, и вошел в спальню.

В запертом доме было тепло и совершенно тихо. Темнота, казалось, давила на нас.

— Держи меня, Боб, — прошептала она. — Не отпускай. Я боюсь.

Я чувствовал, что она дрожит.

— Здесь нечего бояться, — успокоил я.

— Я знаю. Я просто нервничаю, но все же что-то меня пугает.

Сев на кровать, я продолжал держать ее в объятиях, пока она не перестала дрожать. Затем я встал, открыл заднюю дверь, поднял стекла и зажег лампу. Анджелина улыбнулась мне, чуть-чуть смущенно. Я показал ей все комнаты. Живя всю жизнь напротив, за долиной Черного ручья, она видела этот дом только снаружи.

Дом ей понравился и мебель, которую я сумел собрать, тоже. Однако Анджелина выглядела несколько подавленной. Потом мы все тщательно осмотрели в кухне, ознакомившись даже с посудой и шкафами для продуктов.

— Не беспокойся о кухне, — сказал я, — утром придет Хелен и приготовит завтрак.

Я, конечно, уже рассказал ей, как у нас заведено. Мне показалось, что она смотрит на меня как-то подозрительно, но она ничего не сказала, и я забыл о своих словах. Как бы то ни было, я все думал о Мэри и Ли, мало что замечая вокруг.

Утром, когда я открыл глаза, только начинало рассветать. Было еще слишком рано, чтобы подниматься, по крайней мере в это время года, когда хлопок отложен и дел не так уж много. Я стал снова засыпать, но вдруг обнаружил, что Анджелины нет рядом. И тут я услышал стук открывающейся дверцы кухонной печи. Я прошел босиком по линолеуму в столовой и заглянул на кухню.

Анджелина, полностью одетая, разжигала огонь в плите. Лицо ее было таким невероятно серьезным и она казалась такой сосредоточенной, что я невольно рассмеялся. Она даже не слышала, как я вошел.

— Чем это ты так занята? Пойдем в постель и успокойся. Скоро придет Хелен и приготовит завтрак для нас всех.

Анджелина повернулась ко мне, ощетинившись, как разозленная дикобразиха.

— Через мой труп она будет готовить здесь завтрак! — выкрикнула Анджелина, захлопнув дверцу плиты и стукнув по дровам, лежавшим в ящике.

— Остановись, — сказал я, не задумываясь над происходящим. — Хелен хорошо готовит, и она нас не отравит.

— Боб Крейн, я и не сомневаюсь, что она хорошая повариха. Возможно, даже лучшая в мире, судя по тому, как ты о ней говоришь!

Я не мог вспомнить, чтобы я упомянул имя Хелен более двух раз с тех пор, как мы поженились.

— Может быть, я не очень хорошо готовлю и, может быть, я отравлю нас, но ни одна женщина не войдет больше в мою кухню! И не будет здесь готовить! Раньше я сожгу дом!

— Но Боже мой, — возразил я, начиная сердиться, — что же, ты считаешь, должны делать Джейк и Хелен? Ездить питаться в город? В их домике нет даже плиты.

— Ты просто сознательно хочешь извратить мои слова! Я не говорила, что они не могут есть здесь с нами. Я сказала только, что она не будет хозяйничать в моей кухне! Конечно, они могут питаться с нами. Но если ты задумаешься хоть на минуту…

— Нет, нет, нет. Похоже, я совсем разучился это делать, — рассмеялся я, начиная понимать, что она, как всегда, права. И она была такой маленькой и прелестной, и такой воинственной и готовой сражаться, что я, улыбаясь, приподнял ее над полом и поцеловал. — Хорошо, хозяйка дома, я немедленно пойду и убью Джейка и Хелен в их постели. Что у нас на завтрак?

— Бекон с яйцами. Ты любишь меня. Боб? И горячие бисквиты. — Она касалась губами моей шеи.

— Конечно, я люблю тебя и горячие бисквиты. Возьми сейчас один готовый и положи его на макушку своей горячей головы!

— Прости, — прервала она, — мне стыдно. Но мысль о том, что кто-то явится в мой дом и будет здесь готовить, заставляет мою кровь просто кипеть!

— Я знаю, маленькая дикая кошка, — засмеялся я, — у твоей крови самая низкая точка кипения по сравнению с любой жидкостью, которая только известна науке.

Одевшись и побрившись, я вышел на парадное крыльцо как раз в тот момент, когда Джейк и Хелен пересекали дорогу. Они увидели “бьюик”, припаркованный под деревьями, и, вероятно, заметили дым, шедший из трубы кухонной плиты, потому что они повернулись, быстро посовещались и снова вошли в свой дом.