Я молила Бога, чтобы они не заметили, что в доме нет телефона.

– Вы хорошо меня слышали? – переспросил Юджин, и я подумала: «О Боже, они убьют его! Он что, не понимает, как они настроены? Никогда не читал в газетах: «Мужчина доставлен в больницу с пятьюдесятью семью ножевыми ранениями»?»

Я стала выбираться, чтобы сдаться, и услышала звук кулачного удара, а потом они, должно быть, сбили его на пол, потому что упала лампа, и ее абажур разлетелся на кусочки.

Я завизжала, едва выбралась из-под кровати, еще покачиваясь на затекших от неудобного лежания ногах… Света от каминного пламени было вполне достаточно, чтобы рассмотреть, что Юджин лежит на полу, пытаясь обороняться от Энди и Феррета, которые били и пинали его, не давая подняться. Джек Холланд пытался оттащить то одного, то другого, а мой отец, видимо, совершенно не соображая, что ему делать, хватал Джека сзади за полы пальто и повторял, точно заведенный:

– Ну, Джек, ну, Джек! Господи, помоги! Ну же, Джек, Бог мой, Джек!

Тут отец увидел меня и решил, наверное, что я выросла из-под земли, я была вся в пыли и пуху, со спутанными волосами. Он так широко открыл рот, что его вставная челюсть сорвалась со своих креплений и поднялась к языку. Это была работа дешевого зубного техника.

– Это не я, это не я все сделал, Мора, – прошептал он и отвернулся от меня, стараясь водворить зубы на место. Только потом, много позже, до меня дошло, что он принял меня за маму, которая восстала из своей могилы на дне Шеннонского озера. Видимо, я действительно напоминала привидение. Растекшаяся по лицу краска смешалась с пылью, а волосы спутавшиеся клоками падали на лицо.

Я закричала на Феррета, чтобы он остановился, но в этот момент с грохотом растворилась дверь, и в нее влетела Анна с дробовиком в руках. Красно-желтый язык пламени вырвался из ствола, взметнувшись к потолку. От выстрела у меня заложило уши, и я покачнулась. Я прилагала невероятные усилия, чтобы не упасть, думая только о том, жива ли я. Мне показалось, что попали в меня, но это был всего лишь шок от выстрела. Терпкий запах порохового дыма вызвал у меня кашель. Джек Холланд стоял на коленях, бормоча сквозь душивший его кашель слова молитвы. Энди и Феррет застыли с поднятыми руками, отец спрятался за спинку стула, а Юджин постанывал на полу, вытирая рукой разбитый нос. Куски штукатурки валялись на ковре, и белая пыль смешалась с пороховым дымом. Запах был отвратительным.

– Тут остался еще один заряд, так что кому-нибудь я точно башку снесу, – сказала Анна. На ней была ночная рубашка, а в руках она держала дробовик Юджина. Рядом стоял Дэнис со свечой в руке.

– Валите отсюда, – скомандовала она незадачливым скандалистам, грозно поводя дулом ружья.

– Господи, я лично отсюда сваливаю, – сказал Феррет, – пока нас всех не убили эти люди!

Я подошла к Юджину, который все еще продолжал оставаться на полу, и приложила свой платок к его кровоточащему носу.

– Сумасшедшие дикари, – пробормотал отец, сжимавший вставную челюсть в руке, – она же могла убить нас всех.

– Я вам всем пятки прострелю, если вы не уберетесь отсюда немедленно, – сказала Анна дрожащим голосом.

– Уходите, – повторил поднявшийся с пола Юджин. Рубашка на нем была порвана. – Прочь, уходите отсюда и больше никогда не подходите к моим воротам.

– Нет ли у вас глотка виски? – попросил отец, прижимая к груди трясущиеся руки.

– Нет, – отрезал Юджин, – немедленно покиньте мой дом.

– Ну и ночка выдалась сегодня, ну и ночка, – бубнил Джек Холланд, когда они уходили под конвоем Анны, которая послала Дэниса вперед открывать дверь. Последнее, что я видела, это был кулак Феррета, которым он погрозил нам из-за спины.

Юджин захлопнул дверь, а Дэнис запер ее на засов. Я застыла на кровати, дрожа всем телом.

– Вот так с ними и надо, – сказала Анна, положив ружье на стол.

– Вы спасли мне жизнь, – сказал Юджин, опускаясь на кушетку и поднимая штанину брюк. Кожа на ногах кровоточила в тех местах, где она пострадала от ударов. Кровь из носа лила, не останавливаясь.

– Прости меня, прости меня, – повторяла я, всхлипывая.

– Просто грубияны, невоспитанные грубияны, – немного высокопарно изрек Дэнис, услышав их голоса, доносившиеся снаружи, и лай собаки на заднем дворе.

– Принесите кто-нибудь йод, – попросил Юджин. Я поднялась наверх и ничего там не нашла, тогда это сделала Анна. Она принесла также и чистое полотенце, и таз воды. Юджин откинулся в кресле, и я развязала шнурки на его ботинках и сняла их.

– Уехали, – сказал Дэнис, и действительно снаружи послышался шум двигателя отъезжающей машины.

Анна промыла порезы на лице и на ногах Юджина. Он морщился от боли, когда она смазывала раны йодом.

– Мне не следовало прятаться, – сказала я, подавая ему чистый платок, который я достала из верхнего ящика стола. Он хранил их там. – Мне вообще не следовало прятаться.

Через платок он произнес:

– Поди-ка налей себе чего-нибудь выпить, трястись перестанешь… Кстати, и мне не помешает.

Уняв кровотечение, он поднял голову и посмотрел на меня. Верхняя губа у него опухла.

– Это было так ужасно, – сказала я.

– Это было, – сказал он, – смешно и нелепо, как и сама эта страна.

– Если бы не я, где бы все мы были, – буркнула Анна.

– Как насчет чашечки чая? – спросил он грустно, и я поняла, что он никогда не забудет того, что сегодня случилось, и что часть вины за их поведение всегда будет лежать на мне.

Мы легли поздно. У него болела голень, и синяк под глазом вздулся. Прошел уже час, как они уехали. Большую часть ночи я не могла уснуть, разглядывая блики луны на стене и предаваясь размышлениям. На рассвете я увидела, что он не спит и смотрит на меня.

– Я люблю тебя, – неожиданно сказала я, это просто вырвалось у меня.

– Любишь! – сказал он, точно это было ничего не значащее для него слово.

Он устроился на подушке так, чтобы лучше видеть мое лицо. Посмотрев на меня немного, он улыбнулся и закрыл глаза, собираясь спать. Ну что, что я могла поделать? От меня не было никакого прока в постели, а уж выстрелить из ружья я и подавно не могла. Мне оставалось только вернуться в Дублин к Бэйбе. Я немного поплакала, а потом встала, чтобы приготовить чай.

Анна была в кухне и натягивала свои лучшие чулки и туфли, собираясь к мессе.

– Я все никак не отойду от этого, – сказала она.

– Я никогда от этого не отойду, – ответила я и подумала: «Они уничтожили, растоптали, убили меня. Он больше не захочет видеть меня».

Когда она вернулась с мессы, ее всю просто раздирало от новостей.

– В деревне думают, что ты, наверное, кинозвезда, – сказала она, снимая свою голубую выходную шляпу и пряча ее до следующего воскресенья.

Она сказала мне, что все только и говорят обо мне, мой отец и его друзья остановились по дороге домой в гостинице, чтобы выпить.

Когда она ставила сковороду на печь, я заметила на застывшем сале следы мышей.

– Думаю, тебе в самый раз уехать сегодня, – бросила она.

– Я тоже так думаю.

Шел уже одиннадцатый час, когда я, сделав чай, поднялась наверх к Юджину. Постояв с минутку в дверях, я ощутила какое-то особенное чувство от того, что нахожусь в комнате, в которой он спит. Впалость его щек была еще более заметна, когда он спал, и на лице лежала печаль перенесенных страданий.

Я раздернула шторы.

– Ты сорвешь их с колец, – сказал он, садясь в постели, его испуганные глаза широко открылись.

– А, привет, – сказал он, точно удивляясь, что видит меня. Он потер глаза руками и, наверное, вспомнил все. Я набросила ему на плечи пуловер и завязала узлом под подбородком.

– Прекрасный чай, – похвалил он, полулежа в постели, словно Христос, попивающий чаек, прислонив голову к массивной, красного дерева спинке кровати.

Анна постучала в дверь и вошла в ту же секунду, прежде чем он успел ей что-либо ответить.