Нежелание правильно, диалектически понять производный характер ощущений и логических категорий их зависимость от материи, от объективной реальности, постоянное умолчание об объективном содержании понятий характерно вообще для ревизионистов — как механистов, так и меньшевиствующих идеалистов. Бухарин на словах за философию, он даже выступал в «защиту» философии — как например в своей критике Енчмена, но в этой защите у него нет понимания диалектической теории познания. Нигде Бухарин не ставил и не разбирал вопроса об отношении субъективного и объективного, относительного и абсолютного моментов в познании объективной действительности, о диалектическом характере процесса познания. Ничего случайного в этом нет для Бухарина. Он никогда не был последовательным, т. е. диалектическим материалистом. Он колебался и раньше, в молодые годы, и после революции продолжал колебаться между материализмом и позитивизмом. В молодые годы Бухарин эклектически «совмещал» марксистские взгляды с философией Маха — Авенариуса, в годы революции он занялся обоснованием богдановской махистской схоластики с помощью марксистской фразеологии примирением марксизма с богдановщиной.

Недаром В. И. Ленин, когда ему приходилось вскрывать те или иные ошибки Бухарина, сосредоточивает каждый раз огонь своей критики на гносеологической неряшливости Бухарина, указывает на недопустимое игнорирование им материалистической теории познания.

«Его теоретические воззрения, — писал о нём Ленин, — очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским, ибо в нём есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)»^[443].

Как видно из этого приведённого отзыва о Бухарине, Ленин ставит антидиалектические, схоластические ошибки последнего в прямую связь с непониманием диалектики как теории познания и отрицанием теории отражения. У других механистов (Степанова, Варьяша, Тимирязева, Перова) философский материализм открыто подменяется вульгарным материализмом. Проблема отношения мышления к материи у них разрешается метафизически, а не диалектически.

Механисты Аксельрод и Сарабьянов вообще не доверяют человеческому познанию. Их взгляды близки к кантианству и махизму. В полемике с махистами Ленин задавал им вопрос: «Дана ли человеку, когда он видит красное, ощущает твёрдое т. п., объективная реальность или нет?»^[444]

Махисты давали на этот вопрос отрицательный ответ, они отрицали объективный источник ощущений. Такой же приблизительно ответ давали и теперь Аксельрод и Сарабьянов. По их мнению, ощущения красного, твёрдого и т. д., т. е. вообще ощущения человека лишены объективного содержания, в них не отражается независимый от ощущения объективный мир. По их мнению, ощущения, понятия суть условные знаки, иероглифы, в них не отражена объективная реальность.

Философские ошибки Плеханова, идущие по линии известного отхода от последовательного материализма к вульгарному материализму и кантовском агностицизму, повторяет сейчас Л. И. Аксельрод (Ортодокс), защищая их и углубляя дальше. Аксельрод настойчиво защищает агностицизм и иероглифизм Плеханова. Она стоит на той по существу кантианской точке зрения, что «ощущения, вызванные действием различных форм движения материи, не похожи на объективные процессы, порождающие их»^[445]. Она особенно подчёркивает эту «непохожесть» форм познания на формы материального мира. Таким образом у неё. как и у Канта, познание не соединяет, не приближает человека к природе, а только разъединяет. Иероглифизм Л. И. Аксельрод находится в кричащем противоречии с марксистско-ленинской последовательно-материалистической теорией отражения. У Аксельрод мы имеем фактически разрыв между познанием и материальным миром. Диалектика у Аксельрод превращается в субъективизм и софистику и не является отражением диалектики объективного мира. Из агностической теории Аксельрод неизбежно вытекает отрицание диалектики как науки и превращение диалектики «в систему формальных принципов», которые не отображают ничего объективного, а служат лишь в качестве некоторых чисто субъективного условного познавательного средства, известной «точкой зрения» для подхода к предмету познания.

Механические материалисты XVIII в. не страдали такой уродливой односторонностью, как современные механисты, отличающиеся исключительной «одеревенелостью», «окостенением» мысли. Старые материалисты и в ощущениях умели понимать и находить субъективный образ объективного, материального мира, умели в субъективном находить отражение объективного. А у современных механистов субъективное — только субъективное.

Механисты не понимают, что вопрос об объективном содержании ощущений и понятий есть вместе с тем и вопрос о признании объективного их источника, т. е. материи, как единственной и последней объективной реальности, независимой от сознания человека. Знание того, что вне нас существует материальный мир, даётся в результате исторической, общественной, чувственной человеческой практики. Природа отражается, т. е. даёт знать о себе, копируется в ощущениях и понятиях человека, и это существование независимой от человека и человечества объективной реальности, подтверждаемое в жизни на каждом шагу, и есть объективная истина. «Считать наши ощущения образами внешнего мира — признавать объективную истину — стоять на точке зрения материалистической теории познания, — это одно и то же»^[446]. Это — истина для всякого последовательного материалиста, как для Маркса и Ленина, так и для Фейербаха и французских материалистов.

Когда же Сарабьянов и Аксельрод отказываются признать объективность содержания наших ощущении, то это говорит о том, что они отошли вообще от материализма.

Со старыми материалистами механисты сходятся лишь в неумении применить диалектику к процессу познания. Марксизм-ленинизм учит, что диалектика включает в себя и то, «что ныне зовут теорией познания, гносеологией, которая должна рассматривать свой предмет равным образом исторически, изучая и обобщая происхождения и развитие познания, переход от незнания к познанию»^[447].

Этого абсолютно не в состоянии понять механисты. А между тем нельзя правильно понять теорию отражения, если рассматривать её метафизически, антидиалектически, как рассматривал её Фейербах и старые материалисты. Марксистская теория отражения рассматривает познание как процесс, как переход от незнания к знанию, как исторический процесс всё более и более глубокого отражения в головах людей вечно развивающейся природы и общества.

Каков схоластики держалась Л. И. Аксельрод, до какой степени вульгарное представление она имеет о теории отражения, видно хотя бы из её полемики по этому вопросу с Лениным. «Если бы ощущения были образами или копиями вещей, — писала она, — то на какого дьявола, спрашивается, понадобились бы нам вещи, которые в таком случае действительно оказались бы вещами в себе, в абсолютном смысле этого слова? Признать ощущения образами или копиями предметов значит снова создавать непроходимую дуалистическую пропасть между объектом и субъектом»^[448].

Как видно из приведённой цитаты, Аксельрод совсем не поняла диалектики. Она всё топталась вокруг фейербаховского внеисторического человека, абстрактных внеисторических категории — «субъекта и объекта». Более того, она идёт назад от Фейербаха, признававшего всё же в ощущениях, понятиях образ или копию объективного материального мира, — к метафизике и идеализму Канта, который, как известно, никак не мог увязать отражение с отражаемым, копию с моделью, явления с вещью в себе, т. е. оторвал ощущение от материи. Антиисторизм у Аксельрод — это антиисторизм Фейербаха и Канта в теории познания, уродливо сложенные вместе.

Метафизический, антидиалектический взгляд на отношение мышления к материи, присущий вообще всем механистам, ничего общего не имеет с марксизмом.