ГИЛАС. И поэтому ты считаешь, что жизнь и сознание могут существовать отдельно и что может существовать структура, созданная из неживых элементов (в обычном смысле слова), в которой возможно возникновение сознания?

ФИЛОНУС. Самым серьезным образом. Более того, я считаю, что основополагающие принципы действия мозга одинаковы во всех уголках материальной Вселенной, хотя существа, обладающие этими мозгами, могут в такой же степени отличаться от человека, как звезда отличается от морской звезды. Это могут быть существа, в высшей степени на нас непохожие – и, однако, их мозги, функционируя, будут обнаруживать правила индукции, дедукции, бритвы Оккама (минимальность гипотез)...

ГИЛАС. Прекрасно. Позволь мне задать тебе несколько вопросов на тему сознания.

ФИЛОНУС. Пожалуйста, спрашивай, друг.

ГИЛАС. Принимаю твой тезис о том, что понятие сознания включает в себя целый класс явлений, но для удобства мы и в дальнейшем будем пользоваться одним словом, как и прежде. Только скажи мне, пожалуйста, где, по-твоему, помещается мое сознание? Может быть, в моей голове?

ФИЛОНУС. А где же еще?

ГИЛАС. Итак, в моей голове. А ты можешь мне его показать?

ФИЛОНУС. Мое пищеварение помещается в органах моей брюшной полости, не правда ли? Не будешь ли ты любезен показать мне мое пищеварение?

ГИЛАС. Я мог бы продемонстрировать тебе и всем другим желающим процессы твоего пищеварения посредством хирургического вскрытия живота под местным наркозом. Если же ты мне после трепанации черепа под местным наркозом покажешь (в зеркале, например) мой мозг, то мы оба – как ты, так и я – не увидим моего сознания, хуже того, мы не увидим даже никаких процессов, напоминающих это обобщающее название. Ведь невозможно будет увидеть ни моего восприятия, ни мыслей об облаках, ни моей зубной боли. Поэтому я считаю, что сознание вовсе не локализировано в объективном физическом пространстве. Если бы мы согласились с тем, что сознание можно и нужно локализовать, то в нашей речи это отразилось бы в очень забавных формулировках, например, что когда я наклоняюсь перед обедом, то это мой голод наклоняется (то есть чувство голода), что когда я, несчастный влюбленный, бьюсь головой о стену, то это моя любовь ритмично удаляется от этой стены и приближается к ней и т.д. Что скажешь?

ФИЛОНУС. Скажи мне, пожалуйста, Гилас, где помещается «отталкивание тел, имеющих одинаковый заряд»?

ГИЛАС. Понимаю, к чему ты клонишь. «Отталкивания вообще» я тебе показать не могу, это абстракция. Однако я могу тебе показать конкретное явление отталкивания на паре тел с одинаковым зарядом.

ФИЛОНУС. Ты так считаешь? Ты покажешь мне только, как увеличивается расстояние между двумя телами. Увидеть можно движение, а не «отталкивание». «Отталкивание» является определенным обобщением, абстрактным понятием, так же точно, как любовь. Если лабораторный стол, на котором ты будешь демонстрировать опыт с частицами, имеющими одинаковый заряд, мы поднимем к потолку, то будешь ли ты утверждать, что отталкивание поднялось? Можем взять другой пример. Ты в состоянии увидеть электрон?

ГИЛАС. Естественно – в камере Вильсона или на фотонегативе.

ФИЛОНУС. Ничего подобного! В камере Вильсона ты увидишь только струйку пара, сконденсированного на ионах, которые из-за чего-то слегка сместились, и это «что-то» был электрон, а на фотонегативе ты увидишь несколько почерневших зернышек эмульсии. Непосредственно ты электрон не увидишь. Ты всегда будешь только делать вывод о его наличии, основываясь на следах его пребывания и физической теории. Точно так же, когда нейрофизиология разовьется достаточно, я смогу показать тебе определенные химико-электрические процессы в твоем мозгу и, опираясь на них, делать выводы о том, что ты видишь, слышишь или думаешь (например, думаешь «с нежностью и преданностью» о некой особе, что будет проявлением любви). Определенная группа процессов будет происходить в твоем мозгу тогда, и только тогда, когда ты будешь грустить. Потому что чувство твоей печали присутствует в пространстве точно так же, как в нем существует сознание. И то и другое – суть абстракция, обобщение, охватывающие ряд явлений, связанных между собой и поэтому рассматриваемых в совокупности.

ГИЛАС. Ты меня не убедил. Ведь печаль или зубную боль можно чувствовать, можно ощущать голод, переживать его, но невозможно «пережить» или почувствовать «отталкивание» или «электрон».

ФИЛОНУС. Сделай одолжение, задумайся над тем, что именно происходит, когда ты испытываешь голод? Почему ты голоден? Потому что твой пустой желудок посылает определенные нервные импульсы в мозг, не так ли?

ГИЛАС. И что с того? Эти нервные импульсы может обнаружить каждый исследователь – при помощи гальванометра, например, – но он не ощутит таким образом мое чувство голода. Это – мое «частное» ощущение, в противоположность «видимым всем» нервным импульсам из желудка в мозг. Пожалуйста, не пытайся не замечать этой разницы.

ФИЛОНУС. И не пытаюсь нисколько. Если бы ты заглянул внутрь своего живота, то увидел бы, что твой пустой желудок участвует в движении, называемом «желудок подводит». Это тебе подскажет чувство зрения на основе информации, которая от глаза проходит по нервам в мозг. Голод же ты чувствуешь потому, что информация об этом идет от желудка к мозгу по другим нервам. Разница состоит в том, что информация о голоде адресована исключительно твоему мозгу, потому что твой желудок «подключен» нервами именно к нему, а не к другому мозгу. Но если мы вскроем твой живот, то каждый человек сможет увидеть твой желудок. Только увидеть, ясное дело. А вот если бы нервы твоего желудка соединить с моим мозгом, то тогда я чувствовал бы голод, хотя пустым был бы твой желудок.

ГИЛАС. Ты основываешься на неестественном опыте.

ФИЛОНУС. Ну, Гилас, чепуху говоришь! Сшить твой нерв с моим – «неестественный» прием? Если так, то использование электронного микроскопа для того, чтобы увидеть атомные микроструктуры, тоже «неестественный» прием. В обоих случаях мы производим эксперимент, имеющий целью проверить наши предположения и глубже исследовать действительность (которая состоит как из предметов, нас окружающих, так и из наших тел). Если запретить ученым поступать «неестественно», то придется ограничиться действиями, сводимыми к утолению голода, жажды, полового влечения, и только. Это будет «естественно». Я надеюсь, что ты не требуешь этого всерьез?

ГИЛАС. Ну и диатриба! Беру назад слова о «неестественности» приема. Продолжай.

ФИЛОНУС. Итак, мы условились, что разница между «частным» и «общественным» фактом сводится к отношению, которое возникает между определенным индивидом и определенной информацией. Информация о том, что происходит внутри тела какого-нибудь индивида, доступна (благодаря нервным окончаниям) только ему. Информация из окружающего мира доступна непосредственно всем присутствующим. Вот и вся загадка.

ГИЛАС. Позволь, я повторю твое утверждение. Ты говоришь, что разница между субъективным восприятием («я голоден») и объективным («я вижу фотографию» или, точнее, «здесь находится фотография») сводится к отношению между информацией и ее адресатом. Информация о внутрисистемных процессах адресована мозгу этой системы и поступает туда по нервам. Информация же из окружающего мира доступна всем.

ФИЛОНУС. Да. Еще из этого следует, что определенная информация может поступить в твой мозг двумя способами при условии, что она поступает из твоего тела. Свой пустой желудок ты можешь или видеть глазами (естественно, когда мы тебе вскроем живот), или «ощущать его», то есть «ощущать его пустоту» благодаря непосредственным нервным связям. Это отличие, конечно, является результатом эволюционного развития, поскольку было бы совершенно излишним, даже вредным, если бы мы испытывали чужой голод или зубную боль.

ГИЛАС. Хорошо. А откуда поступает информация, что я печален, что я испытываю огорчение?

ФИЛОНУС. Эта информация является оповещением твоего мозга о его собственном состоянии благодаря «внутренней обратной связи» системы. Я считаю, что к этому моменту мы рассеяли сомнения относительно предмета в целом. Тем самым мы уже готовы приняться за главную тему – анализ функционирования устройства, принадлежащего к упомянутому выше классу «систем с обратной связью».