— Если бы ты лежала спокойно, дорогая, я дал бы тебе попробовать себя. Хочешь?.. — Не закончив фразу, Брент быстро поцеловал ее, его язык заскользил по ее губам. Подняв голову, он прошептал:

— Это только начало, я хочу погрузиться в тебя. Как ты вкусно пахнешь, Байрони.., меня приводит в восторг запах дамасской розы.

Мамми славится своим розовым маслом.

— Я добавляю его в ванну. — О перестань, Брент! Я забываю…

— Что, жена?

Брент продолжал ласкать ее, и она еле сдерживалась, чтобы не закричать.

— Молчишь? Неужели это единственный способ заставить тебя прикусить свой язычок? Да, видно, так и есть.

Байрони не сопротивлялась, когда он склонился над ней, и с радостью приняла тепло его рта, сомкнувшегося на ее губах. «Я слабая и глупая», — в полузабытьи подумала она. Ее тело непроизвольно приподнялось, чтобы теснее прижаться к его обольстительным пальцам. Она решила ударить его, когда он наконец отпустил ее запястья и положил руку на ее грудь, но вместо этого обхватила руками его плечи, зарывшись пальцами в густую шевелюру.

Байрони стонала, а он целовал ее.

Она чувствовала его победную улыбку.

— Будь ты проклят, — выдохнула она, пытаясь вырваться из затягивавшей пучины вожделения, в которую он погрузил ее.

— Ты скажешь снова, что любишь меня, Байрони? — Сердце у него сжалось, когда он увидел в ее глазах отчаяние. — Скажи, Байрони, — настаивал он, и голос его звучал хрипло, — скажи, что любишь.

Он лег на нее, и она ощутила его твердость, мощь и тепло. Он вошел в нее, нежно, медленно, словно поглощая собой, и от его полной власти сознание ее помутилось, и она полностью отдалась волнам почти болезненного наслаждения.

Брент почувствовал, как она вся затрепетала, возвещая о приближении наивысшего наслаждения. Замерев, он встретился с ее изумленными глазами. Неистовым рывком он вонзился в нее снова.

«А теперь, — подумала она, когда ее сознание на короткий миг прояснилось, — теперь уже я его поглощаю». И погрузилась в дикую стихию, забыв обо всем на свете.

Брент с восторгом ловил крики Байрони. Он не знал, что она смотрела на него, когда он, сильно прогнувшись, глухо застонал. Он задрожал всем телом и услышал вдруг ее тихий шепот:

— Я люблю тебя.

Брент несколько секунд лежал в полном изнеможении, неспособный пошевелиться.

— Тебе тяжело.

Все еще не справившаяся с потрясением, Байрони ничего не сказала и лежала не шелохнувшись, когда Брент опустился рядом с нею. Он играл ее длинным локоном, наматывал его на палец и снова распускал.

— Ты моя, Байрони, — проговорил он, и прозвучавшая в его голосе собственническая нотка вернула ее к реальной действительности.

«Да, — мрачно подумала Байрони, — я его собственность».

— И ты больше не будешь говорить об отъезде.

По крайней мере пока.

— Мне недостает запаха виски из салуна. Он пропитывал нашу квартиру. Помню, первый раз проснувшись в твоей постели, я почувствовала этот странный, резкий запах. А теперь мне его не хватает. Я хочу домой, Брент.

Проклятие, он хотел того же! Он повернулся на спину и прикрыл рукой глаза. Байрони легла щекой ему на грудь, и он стал осторожно поглаживать ее волосы и спину.

— Ты любишь меня, — сказал он несколько удивленно и с удовлетворением.

Брент почувствовал, как Байрони напряглась, и прищурился.

— Вы, женщины, — заговорил он, захватив в руку ее локоны, — готовы сказать что угодно ради достижения своей цели, разве я не прав? Прости, дорогая, — продолжал он, насмешливо растягивая слова. — Ведь ты леди, не так ли? Лорел тоже леди, по крайней мере ей нравится так считать. И если мне не изменяет память, она более страстная, чем ты.

Байрони набрала в легкие воздуха, очень медленно отодвинулась от Брента и села в постели.

— Разумеется, между вами обеими было столько женщин и леди, что мне теперь уже трудно всех вспомнить.

На мгновение Байрони пожалела о том, что сохраняла до встречи с ним невинность. Иначе она могла бы сейчас посмеяться над ним.

— Почему в тебе столько ненависти?

— Ах, твой голосок даже дрожит? Очень впечатляет. Что бы ты ни думала обо мне, Байрони, ты принадлежишь мне. Мне одному. И не пытайся прикрывать свое тело. Уже поздно демонстрировать скромность, не правда ли?

— Да, — согласилась Байрони, — это верно. — Она вытянула руки по бокам и, выгнув спину, тряхнула головой, рассыпав по спине волны доходивших почти до пояса волос. Брент с шумом втянул в себя воздух. — Так делают леди, Брент? — Она выпятила вперед грудь. — Или твои любовницы? Например, Селест?

К собственному удивлению, Брент почувствовал новый прилив вожделения, но взял себя в руки.

— У Селест грудь полнее, — заметил он с отсутствующим видом. — И соски темнее, и бедра, разумеется, пошире твоих. Есть за что подержаться.

Байрони захотелось посмеяться над ним, отплатить ему тем же, но она не смогла — чувствовала себя потерянной и оскорбленной. Она выскользнула из постели и взялась за халат. Где же ее гордость?

— Я солгала тебе, как ты догадался, — произнесла она холодным, отсутствующим голосом. — Я ненавижу тебя.

Брент, не отрывая глаз, смотрел на Байрони. Дыхание перехватило.

— Но зачем же ты сказала, что любишь?

Потому что люблю, но ты меня не любишь, и я не хочу, не могу дать тебе такую власть над собой.

Байрони заставила себя равнодушно пожать плечами.

— Ты сам дал ответ, Брент. Разумеется, чтобы получить то, чего хочу.

— И чего же ты хочешь?

Она опустила ресницы, чтобы он не увидел боли в ее глазах. Ее губы шевелились, но она не могла произнести ни слова.

— Уверен, что довольно скоро ты скажешь мне, — бросил Брент и быстро поднялся. — Одевайся, Байрони. Мы и так уже опоздали к ужину.

— Брент! Слышал, слышал, что вы вернулись домой. Добро пожаловать.

Брент пожал протянутую Джеймсом Милсомом руку, задержав взгляд на лице человека, который был одним из ближайших друзей и ровесников отца. Он выглядел стариком — лицо в морщинах, тонкие седые волосы. Неужели и его отец перед смертью был таким же старым?

Брент проглотил подступивший к горлу комок. Десять лет — не малый срок.

— Да, я вернулся в Уэйкхерст на прошлой неделе.

Мне нужно поговорить с вами, мистер Милсом.

— Я ждал вас, Брент. Садитесь, пожалуйста.

Брент опустился в большое кожаное кресло напротив письменного стола красного дерева, за которым обычно сидел Джеймс Милсом, и обвел взглядом отделанный темными панелями кабинет.

— Я хорошо помню письменный стол, и эти картины, — проговорил он. — Вы по-прежнему выставляете своих лошадей на скачки, сэр?

— Да, действительно. Вот новая картина. — Милсом указал на изображение чалого жеребца для скачек на короткие дистанции. — Его звали Снаряд.

Бедняга подох несколько лет назад. Хорошо, что удалось сделать его портрет. Думаю, это к лучшему — он на скачках сломал ногу. Ну да хватит об этом.

— Начиз изменился, — заметил Брент. — Новые здания, шумные причалы, больше судов на реке.

— Да. — Милсом покачал седой головой. — Пароход, на котором вы когда-то уплыли — «Леди Фортуна», — несколько лет назад взорвался. Идиот капитан поднял пары, чтобы похвастаться скоростью. И угробил человек пятнадцать. Как я понимаю, вы недавно женились. Примите мои поздравления.

— Благодарю вас, сэр.

Джеймс Милсом сел за письменный стол и теперь внимательно изучал сидевшего напротив молодого человека. Совсем мужчина, подумал, он словно стряхивая с себя воспоминания о красивом самоуверенном юнце, каким тот запомнился ему.

— Ваш отец пожалел о том, что произошло, Брент, — сказал он напрямик, без предисловий. — Конечно, не сразу, уж очень он был рассержен. — От старика не укрылось движение Брента, машинально тронувшего пальцами шрам на щеке.

— Он вам обо всем рассказал?

— Да, и только я один знаю, что тогда произошло.

Простите меня, Брент, за то, что я позволяю себе бередить старые раны. Но вы же пришли ко мне, чтобы поговорить об отце, не правда ли?