Я переступила через порог. Стены здесь бледно-голубые, темно-коричневая древесина, отделка в белых и серебристых тонах.

На кровати моих родителей лежал сверток из красной парчи, создавая яркое пятно на белом одеяле. Он был связан плетеным шелковым шнурком с кисточками кремового цвета, и был так близко, что его можно было коснуться.

Мама снова забрала меч из оружейной. Вероятно, из-за вмешательства фейри и на тот случай, если ей понадобится защищать Дом. Сегодня она его с собой не взяла; Дом будут защищать остальные охранники, а я часть группы Дюма. А она сегодня будет дипломатом.

У меня в груди грохотала магия, пульсируя, как чужое биение сердца.

Я зашла в спальню, развязала шнурок и развернула ткань, обнажая блестящие красные ножны.

Визуально она выглядела тем, чем была — катаной в ножнах. Не было ничего необычного в лаке или шнурке, который обматывает рукоятку, и я знала, что лезвие будет выглядеть мастерски изготовленным и смертельно острым.

Все дело было в магии, силе, связанной с мечом, и ее отпечатком, который остался внутри меня.

«Я здесь, наедине с ним. Если придет расплата, то сейчас самое время». Поэтому я сжала руки в кулаки, закрыла глаза и ослабила ментальные барьеры, которые выставила против клича магии.

Они взывали друг к другу. Не потому, что хотели соединиться внутри меня или внутри меча, а потому, что хотели освободиться, чтобы распространить свой гнев по городу.

— Этого не будет, — проскрежетала я.

Его реакция была мгновенной и болезненной. Монстр взбунтовался, по моей коже, подобно огню, пробежала вспышка ярости, достаточно горячая, чтобы остался ожог.

Я, запнувшись, отступила назад, потянувшись к стене позади себя, чтобы удержаться на ногах, вокруг меня собрался зеленый шелк, мое сердце быстро колотилось, пока магия пыталась дать отпор. Я с трудом сглотнула и присела, потом снова поднялась.

— Ты не главный, — проговорила я и сделала шаг вперед.

Снова накатила волна гнева, и я вдохнула сквозь сжатые губы, чтобы с ней справиться, но из моих глаз все же хлынули слезы.

— Я тебе не принадлежу, — сказала я, делая еще один шаг вперед и глядя вниз на инертный металл. — И никогда не буду. Поэтому сделай нам обоим одолжение и прекрати бороться.

Я пришла высказаться и сделала это. Мне понадобились оставшиеся силы, чтобы снова завернуть ножны в шелк, завязать шнурок и расправить одеяло под свертком. Почему-то казалось важным, чтобы одеяло было расправлено.

Я отступила назад, сдавленность в груди ослабла, поскольку я установила дистанцию между собой и мечом. Но я чувствовала пульсацию под ребрами, отказ сдаваться.

Я выиграла эту битву. Но война продолжится, и мы все увидим, кто победит.

* * *

В ванной, пристроенной к моей спальне, я прижимала влажную ткань к шее, пока мое сердце не замедлилось, а глаза снова не стали зелеными. Пока я не почувствовала себя Элизой.

Потом я бросила полотенце в стирку и вышла из комнаты, последний раз окинув взглядом апартаменты, прежде чем закрыла дверь. Монстр не беспокоил меня в детстве, пока я не стала достаточно взрослой — или он стал достаточно взрослым — чтобы привлечь мое внимание. Больше это не соответствует действительности.

Не уверена, что буду делать, когда подойдет к концу моя служба Дому Дюма. Я думала об этом, и у меня почти девять месяцев на раздумья. Но кое-что кажется очевидным.

Я не смогу жить в Доме Кадогана.

Не тогда, когда здесь живет магия.

* * *

Кабинет моего отца такой же изысканный, как и все остальное в Доме. В нем хранятся его тщательно отобранные памятные подарки среди красивой мебели: письменного стола, зоны для переговоров с креслами и длинным столом для совещаний, где он может обсуждать проблемы со своим персоналом.

Он сидел за своим столом, нахмурившись глядя на что-то на гладком стекле экрана, расположенного перед ним. На нем был идеально подогнанный черный смокинг, волосы были завязаны на затылке.

— Работаешь допоздна?

Он улыбнулся, но не отводил взгляда от экрана.

— Просто заканчиваю проект, — ответил он, а потом провел пальцем по стеклу и посмотрел на меня. — Разве ты не прекрасна?

Он встал, подошел и поцеловал меня в лоб.

— Моя умная, добрая и красивая девочка.

Он любит это говорить, повторял это годами, и всегда ставил «красивую» последней. Независимо от того, правда это или нет, он говорил мне, что это наименее важное из трех.

— Ты умная, — говорил он. — Ты должна быть доброй. И если будешь доброй, то всегда будешь прекрасной.

— Спасибо. Дом выглядит великолепно. Люк проделал отличную работу по подготовке.

Люк был Капитаном охраны Дома, но его повысили, когда Малик стал Мастером собственного Дома. Келли заняла место Люка.

Папа усмехнулся.

— У него необычайно легкая рука по части украшений. А Келли проделала отличную работу на его поприще безопасности.

— Как думаешь, сегодня будут проблемы?

— Не знаю. Офис Омбудсмена так не считает.

— А ты как считаешь?

На его лице появился хитрый взгляд.

— Я считаю, что решение проблем — их работа, и доверяю им вести расследование. А вместе с тем, внутри и снаружи Дома у нас размещены охранники.

— Я видела. — Я окинула комнату взглядом и посмотрела на памятные подарки, которые он решил держать на виду. Некоторые стояли на блестящих, белых подвесных полках под защитным стеклом. — Ты когда-нибудь по этому скучал?

— Скучал по чему? — спросил он.

— По приключениям.

Он улыбнулся и сунул руки в карманы.

— Это не всегда были приключения. Чаще всего это было нечто ужасающее, вынуждающее или приводящее в ярость. Тяжело быть врагом, Элиза. Это выматывает.

— А теперь вы уже не такие враги?

— Правильнее будет сказать, что мы не лезли в ситуации, в которых могли бы причинить вред — даже косвенно — этому городу. И, что важнее, мы нашли другое приключение. — Он улыбнулся мне. — Но не менее ужасающее… или приводящее в ярость.

— Это ваш переход в испытания и превратности родительства?

Он выгнул золотистую бровь, излюбленный прием моего отца. Он им спугнул пару моих бойфрендов-людей.

— Меньше испытаний, чем превратностей, но да. Мы хотели быть родителями и хотели уберечь тебя. Мы пытались это сделать.

Он посмотрел на меня, размышляя.

— Ты задумывалась над тем, чем бы хотела заняться после Парижа?

— Как раз обдумываю это, — уверила его я.

— Дом всегда принимает на работу, — сказал он со знающей улыбкой. — И у тебя есть связи с Мастером.

— Никакой протекции родне. Мы уже об этом говорили. Я сама прокладываю себе дорогу.

Он подошел ко мне и взял за руку.

— Я не думал, что смогу тобой гордиться, но потом увидел, как ты сражаешься у Эйфелевой Башни за тех, кто этого не может. Вот кто ты, Элиза. Тебе просто нужно понять, что ты хочешь с этим делать.

— Я не помешаю?

Мы оглянулись и увидели в дверях Малика Вашингтона, в безупречном темно-синем костюме, в карман которого был всунут полосатый платок. У него темная кожа, бритая голова и бледно-зеленые глаза.

— Дядя Малик!

Мы пошли друг другу навстречу, встретившись посередине.

— Поздравляю с образованием Дома! — сказала я, когда мы обнялись. — И прости, что не смогла приехать на прием.

Он улыбнулся.

— Спасибо. Мы благодарны за открытку и макарони. Они были просто превосходны.

«Хотя бы тут с подарком угадала».

— В Париже макарони делают превосходно. Как жизнь в качестве Мастера?

— Как-то стало больше бумаг. Вампиры и бюрократия — странные союзники.

— Папа всегда так говорит. Как тетя Алия?

— Хорошо. Занята своим делом.

— Она всегда работает, — сказала я с улыбкой, которую он вернул.

— Она передает тебе привет и надеется, что мы сможем встретиться, прежде чем ты снова уедешь.