Лэнгсон набрал в грудь воздуха, длинно выдохнул. Снова сплюнул.

– Я тогда лейтенантом был, – криво ухмыльнулся он. – Терра. Там дислоцировалась часть. Ну, четыре взвода. Каждому отделению положена броневая «крыса». И еще командирская на взвод. А на броневиках стоят орудия…

Свен молчал, уже подозревая, что именно сделал Джек.

– Они охотились, – сказал Лэнгсон. – Они входили в атмосферу на малых кораблях. Высаживали десант. Там кроме нас и ответить-то было некому. Рабочие. Строители. Научники. В общем… сам представляешь, что такое «крыса» против ай-аххара. Но «крыса» стреляет, а грузовоз – нет. Отвлекающий маневр. Капитан придумал. Водитель и стрелок, двое в каждой машине. Смертники. Капитан сам свою командирскую машину повел. Он классно водил. А меня оставил. Командовать.

Свен сглотнул.

– Рукопашная, – сказал Лакки и вдруг осклабился с неуместным весельем. – Во! Расписали меня – любо-дорого. Ты нож видел? Трофей! Я рукоятку обточил под себя, а все насечки оставил. Котик был – с двух меня, падла, кос десятка два, весь в золоте, клыки – во! Когти – во! А я на него!..

Свен закрыл глаза. Он три месяца изучал ксенологию. Джек лекций не слушал, зато прошел полный практический курс.

Многоукрашенный, многокосый рритский воин, обладатель бесчисленных боевых заслуг и нерядовой славы… Не каждому человеку такой оказал бы честь, убив его священным ножом, или, тем паче, собственными клыками и когтями. Только очень отважному, очень дерзкому, по-рритски пренебрегающему смертью, разъяренному до предела, действительно представляющему опасность человеку.

Страшная, горькая наука – ксенология.

– Меня уже в последний челнок втянули, – закончил Джек почти разочарованно и с хрустом потянулся. – Крайс, чертяка… а то бы я еще одного посчитал. В общем, понятно это. Охотятся они. Но тут же мобильная армия, гарнизон на орбите, сканеры, спутники, огневая, опять же, мощь…А их от силы голов пятьдесят. И разбитые корабли. Кому на кого тут охотиться?

Свен не торопился с ответом. Сапфировая звезда никла к дальним горам, заставляя ледники сиять невероятной иномирной лазурью. Лес заливала зелень. Вечерами все ждали особенных десяти минут, когда краски по максимуму совпадали с земными. На свежий взгляд разницы не было никакой, но стоило провести здесь с неделю, и ты тоже начинал видеть, понимать и ждать.

Лэнгсон сопел.

– А вот охотятся, – еще раз повторил Свен. – На крупную дичь.

Свен не стал распинаться перед Лакки. Сказал пару слов, напомнил, что завтра командир гарнизона ждет на совет, и перелил Лэнгсону на браслетник положенную инфу. Конфиденциальная, не под свободное распространение, сколько-то степеней защиты, допуск под красный маркер сержанта. От кого тут была вся эта защита и секретность, Свен понимал слабо. Но положено – значит, положено.

На карте хранилась голографическая проекция: трехмерная модель участка поверхности планеты. Военная съемка. Старая. Десяти лет не прошло, но карта старше войны – значит, старая.

Свен думал, что раньше была должность начальника разведки. Который понятно чем занимался. Спокон веку понятно, чем. Военный ксенолог – он, по сути, начальник разведки и есть. Обработает техник данные сканирования, а твое дело понять, что они значат…

Если боевая задача будет выполнена, командир гарнизона станет комендантом планеты.

Свен повременил немного и грузно поднялся.

Лакки остался сидеть.

…Здесь был сквер. Опоры тяжелой скамейки удержались на месте, давний взрыв только вырвал из пазов доски. Кто-то принес кусок пластиковой двери и положил вместо сиденья. Счастливчик смотрел на солнце, катящееся к закату, и вспоминал Птицу.

Он успел с ней попрощаться перед тем, как вернулся на «Миннесоту». Честно сказать, думал, что навсегда. Тогда думал, и во время сражения думал неоднократно, но, наверно, Птица помнила о нем, сидя на своей высокой ветке и выводя песни для адмирала. Или такова была звезда Лакки, что не здесь и не сейчас суждено ему было сложить голову.

На человеческой коже рритская кровь пачкается, как одуванчиковый сок. Запах ррит – сладкий, приятный, дурманный.

Джек давно знал.

Неделю назад это довелось узнать многим.

Венди шла по тропе меж рухнувших зданий. Местами тропа превращалась в дно каньона. Кое-где на блоках сохранилась облицовка, сверкавшая под лучами солнца всеми оттенками лазури и серебра. Рыжая шевелюра экстрим-операторши, озаренная лиловостью светила Третьей Терры, приобретала какой-то потусторонний оттенок.

Фафниру тропа не требовалась. Многометровыми прыжками он пробирался поверху, с руины на руину, с одного циклопического обломка людского логова на другой, перелетая туда-сюда над головой безмятежной Венди. Дракон нес тушу местного зверя, кинув ее за спину, нанизав на плечевые лезвия, точно еж на иголки. Казалось, что на длину прыжка груз не влияет никак.

День на Терре длинней земного на какие-то минуты. Год длиннее в десятки раз. По времени Терры не прошло и сезона с тех пор, как здесь шумел молодой Город.

Здесь, где руины и тишь.

Вот планета, на которой только одно поселение. Раз одно, незачем придумывать ему название. Даже если гордый первооткрыватель или первостроитель оптимистично наречет что-нибудь в свою честь, все равно Город станут именовать просто Городом. А потом появится Новый город или Второй город. По-настоящему много времени должно пройти, чтобы родились нормальные топонимы.

Когда в ООН приняли решение об экстренной эвакуации Третьей Терры, спасаться отсюда было уже некому. Топонимы не родились, но и не умерли: обожженный кусок земли, мусор и развалины по-прежнему звались Городом. Ррит разнесли его почти в пыль, и все-таки жить и прятаться здесь было удобней, чем заново расчищать джунгли. Жилые модули личного состава лепились к остаткам стен многоэтажных домов.

Кладбище.

Они топали тут по братской могиле, как ни верти.

…и ни страха, ни отвращения, ни трепета. Смерть успела выветриться из руин. Агрессивная биосфера Терры уничтожила все временное и непрочное, осталось лишь то, чем рассчитывали пользоваться десятилетия и века. Ни у кого здесь не погибли родственники. Никто не сожалел. Чувство было – точно они археологи на раскопках. Древние кости уже слишком древние для того, чтобы встать из могилы. Довоенный Город казался какой-то Атлантидой. Неважно, что лет прошло не так много – то была другая историческая эпоха, строили совсем другие люди. Не теперешние.