- Убедили, - повторил я. - Если не секрет, кого же из двоих вы убедили? Хольц улыбнулся и сказал:

- Глупый вопрос. Сразу видно, что из них двоих рыжебородый - более крепкий. Это делается самоочевидным, как только тебе начинают объяснять, что такое даром не пройдет. Ясно, что это не просто осел, но и слабак. Рыжебородый помалкивал, а его приятель надрывался, обещая нам страшные кары. Поэтому мы начали с него. Мы быстро его уговорили, и он рассказал нам все - или почти все.

- Чего же он вам не сказал?

- Он ничего не рассказал нам о вас, мистер Нистром. Что касается неодушевленных предметов, он был готов на все, а вот людей, как он выразился, предавать он не собирался. Тут уж возникал вопрос принципов. - Хольц издал короткий смешок и уставился на меня. - Эти молодые люди обожают рассуждать о принципах. Вы часом не страдаете от этого же недуга, мистер Нистром?

- Нет, конечно. Я потерял последние принципы много лет назад. А что вас интересует?

- Ошейник. Опять же из чистого любопытства. Хотелось бы знать, где он.

- Честное слово, не знаю, - сказал я, и это было почти правдой. Я мог строить догадки, но все же это были лишь догадки.

Хольц смотрел на меня с минуту, потом пожал могучими плечами.

- Ладно, поверим. Ну, а как насчет вашего настоящего имени?

- С удовольствием. - В конце концов, если он не узнает это от меня, то ему расскажет Либби. Я же могу, по крайней мере, заработать очко за откровенность. - Я Мэттью Хелм. А кодовое имя - Эрик.

- Ну, конечно, я чувствовал, что тут что-то знакомое...

Он замолчал. Наступило довольно долгое молчание. Пора бы ему, наконец, понять, что к чему. Мое профессиональное самолюбие получило удар. Я считал, что в кругах, в которых вращался Хольц, я был известен очень даже неплохо.

- Да, я о вас слышал, - наконец признал он. Я промолчал, и Хольц продолжил: - Насколько я помню ваше досье, вы не занимаетесь контрразведкой. Что же вас сюда принесло?

- Другой фирме понадобился двойник, чтобы заменить покойника. Им потребовался надежный агент ростом шесть футов четыре дюйма, вес сто девяносто фунтов, с голубыми глазами и светлыми волосами. Компьютер поднатужился и изрыгнул мое имя. Мне покрасили волосы, и вот я теперь Грант Нистром, к вашим услугам.

Хольц не перебивал меня, но и слушал без особого внимания. Прищурившись, он смотрел на меня и, похоже, нутром почуял, с какой целью я здесь оказался. Я также понял, что он не станет действовать, подчиняясь этому голосу души, потому как и у него была своя профессиональная гордость.

Самым естественным поступком для него было бы вытащить свой маленький пистолетик или зарядить пушку побольше и пристрелить меня на месте. Но если он решился бы на такое, я, расставаясь с жизнью, мог бы подумать, что он испугался агента по имени Мэтт Хелм. Или же он сам мог подумать, что боится меня, а это его не устраивало. Поэтому он решил не менять своей тактики. Что ж, у каждого из нас имеются свои слабости - будь то профессиональная гордость или собаки.

- А дама? - осведомился Хольц. Я рассказал ему то, что услышал от Либби, пытаясь понять, как он на это отреагирует.

- Она вроде бы работает на ту же фирму, к которой принадлежат рыжебородый и его разговорчивый приятель - они-то, собственно, и наняли меня сыграть роль. Кажется, ее внедрили в вашу сан-францисскую сеть. Она завербовала для них Нистрома - настоящего Нистрома. Подвергла его сексуальной обработке, и это принесло свои плоды. Она держала его под своим контролем и выдаивала из него всю ту информацию, которую не могла получить, оставаясь надежным членом ячейки. Когда его убили, возможно, она-то и предложила найти ему замену-двойника, но это мои догадки. Она поехала на север по своему почину, чтобы помочь мне лучше отыграть спектакль. В Сиэтле, как вы, наверное, знаете, она весьма выручила меня.

- Да, - сказал Хольц, - но наш человек Стоттман, кажется, не клюнул на это?

- Нет, не клюнул, - согласился я, - но ему сразу удалось довести эту информацию до вашего сведения - через Пита. Я не могу назвать вам настоящее имя дамы - она мне его не сообщала.

Хольц кивнул головой, похоже, удовлетворенный информацией. Потом на его лице появилась легкая улыбка.

- Вы опытный профессионал - и все же легко попались, мистер Хелм.

- Увлекся, - отозвался я, пожимая плечами. Тут он сказал очень странную вещь. Сказал тихим голосом, медленно:

- Одиночество - страшная вещь, дружище. Я не знал, что на это ответить. Какое-то время мы молчали. Я слышал, как ночной ветер шелестит листвой деревьев. Брезент палатки заколыхался, потом все успокоилось. Старик индеец подбросил в огонь хвороста и загремел заслонками, чтобы жар не уходил впустую.

- Однажды я оказался в тюрьме, мистер Хелм, - сказал Хольц. - Собственно, я бывал в тюрьмах не раз, но тогда это было сделано нами умышленно. Мне было поручено найти и успокоить одного заключенного. Сначала они посадили меня в одиночку - чтобы немножко понаблюдать. Тюрьма не отличалась чистотой и ухоженностью. Среди прочего там были крысы. Одна из них считала мою камеру своей территорией. Шли недели, и мы подружились. Это помогало коротать время. Однажды в камеру неожиданно вошел охранник. Моя подруга крыса за это время утратила страх перед человеком. Кроме того, она успела усвоить, что посетитель означает пищу. Крыса подошла к охраннику слишком близко, и тот прихлопнул ее ногой - одним ударом. Он пришел специально, чтобы лишить меня того общения, которое у меня было. Я за это его убил.

Я молчал. Вскоре Хольц заговорил опять:

- Я ничего не мог с собой поделать, мистер Хелм. Я нанес один-единственный удар, и этого было достаточно. Это был удар, который мне в моей роли вовсе не полагалось знать. Меня сразу же расшифровали. Это чуть было не стоило мне жизни, ну и, разумеется, я завалил задание. А все из-за маленькой грязной крысы.

Снова наступило молчание. Я по-прежнему не отвечал. Я был готов выслушать его до конца. Впрочем, я и так уже понял много. Я понял, откуда у него эта тихая грустная речь. Я понял, что имею дело с человеком, который слишком давно работает в нашей области. Он мягко сказал:

- Я просто объясняю вам, почему я понял, что вы отзоветесь на вой собаки, после того как провели вместе неделю. У нас печальная неблагодарная работа, мистер Хелм, и мы вынуждены довольствоваться тем обществом, которое имеем, не правда ли? - Немного помолчав, он быстро продолжил: - Сейчас Джек отведет вас в вашу палатку. Если вы не попытаетесь сбежать, то доживете, по крайней мере, до прибытия самолета - завтра днем. Не исключено, что кто-то захочет задать вам или вашей спутнице дополнительные вопросы. Ваш спектакль доставил им немало волнений. Возможно, кого-то из вас даже захватят с собой для новых допросов, но я бы не очень на это рассчитывал. Спокойной ночи, мистер Хелм. - Я подошел к выходу, возле которого, словно по вызову, тотчас же вырос Джек. Тут Хольц снова подал голос: - Да, еще одна мелочь.

Он подошел ко мне и с легкой улыбкой сказал:

- Я теперь вспомнил ваше досье. Пожалуй, мы заберем у вас ремень. Поскольку вы никуда не собираетесь, то у вас не будет проблем с брюками.

Что ж, этого следовало ожидать. В наши дни фокус с ремнем может одурачить разве что дилетантов, а он при всей своей печали был кем угодно, но не дилетантом. Вернувшись в палатку, я рассказал Либби все, что ей полагалось знать. Нас накормили и дали нам кусок брезента вместо простынь и пару одеял. Мы тесно прижались друг к другу, чтобы лучше согреться, и лежали так, слушая, как дождь барабанит по крыше палатки.

- Мэтт!

- Да?

- Он не спрашивал про ошейник?

- Спрашивал. Я сказал, что не знаю, где он.

- Наверное, он устроит мне утром допрос насчет ошейника, - вздохнула Либби. - Очень приятно... У тебя не появилось никаких гениальных соображений, как отсюда выбраться?

- Нет, - сказал я. - Чего нет, того нет. Теперь, когда я лишился ремня, возможности мои и вовсе уменьшились. Правда, можно было как-то воспользоваться слабостью, выказанной Хольцем в нашей беседе, но пока я никак не мог подобрать к нему соответствующий ключик.