— С тех пор как из-за скверной погоды он все время сидит дома и не выезжает на охоту. Верно, в голове у него один вздор!

— Не так ли происходит со всеми мужчинами! — вставила одна молоденькая служанка. У нее был чудный ротик, яркие глаза и на щеках следы какой-то болезни. — Фастрада, я отнесу плащ наверх его светлости. Он мне нравится, так пусть он поделится со мной тем медом, который накопил, чтобы моя семья могла купить необходимое приданое для моей сестры.

— Будь осторожна, Уота, смотри не попади в пылающий огонь, который сожжет тебя, — спокойно ответила Фредерун.

— Не слышала о том, что ты была так скромна, — гневно парировала Уота, — до того времени, как лорд Уичман взял тебя ради своего удовольствия. Говорят, ты соглашалась довольно легко, если лорд был королевского рода.

— Ш-ш-ш, Уота! — прикрикнула на нее Фастрада, хотя Фредерун ничего не ответила, только тяжело опустилась на скамью рядом с Анной. — Ты здесь совсем недавно. Ты не знаешь, что нам пришлось пережить…

Уота взяла плащ и выпорхнула из комнаты.

— А сейчас, — начала было Фастрада, когда другие служанки отвернулись, создавая видимость секретности, хотя среди служанок не было никаких тайн. — Фредерун…

Молодая женщина подняла руку, пресекая все дальнейшие комментарии. Вскоре Фастрада удалилась проверить, как три служанки отполировали серебряное блюдо.

Анна смотрела на Фредерун с интересом и жалостью. Ей казалось, что у них есть что-то общее, у нее и у молодой служанки: они пережили тяжелые времена, но сейчас у них неплохая, даже благополучная жизнь — есть теплая кровать и еда каждый день; еще она увидела на лице Фредерун выражение того недовольства, которое испытывала она сама, непонятное и таинственное. Почему она просто не может радоваться жизни, как это делает Маттиас?

Маленькая Хелен внезапно взглянула вверх, вытащила из-за уха розу и протянула ее Фредерун.

— Спасибо, малышка! — Слезы хлынули у нее из глаз. Она поднесла розу ближе и понюхала ее, с сожалением улыбнувшись. — Весь аромат исчез. Где же ты нашла это сокровище?

Анна начала показывать жестами, насколько могла, а Фредерун, в отличие от многих людей, внимательно следила за ее руками, пытаясь понять, что Анна хочет сказать.

— У городской стены? Нет, здесь, у стены дворца. Да, конечно. Это одно из приношений, которые оставляют люди. — На лицо ее набежала тень, она смотрела спокойно и вдумчиво, касаясь деревянного Круга, свисающего с шеи. — Что-то действительно сложно забыть, — пробормотала она, поглаживая увядшие лепестки розы, как вдруг стряхнула с себя это наваждение, помотав головой. — Сошьет ли твоя тетя такой же прекрасный свадебный плащ для своего нареченного, дубильщика, за которого она выходит замуж весной?

Анна улыбнулась и кивнула, но было трудно понять, что за чувство отразилось на лице Фредерун. Боль? Тоска? Зависть?

— У нее все хорошо. Никто лучше меня не знает, что она пережила в Стелесхейме в руках лорда Уичмана. Я помню, как жалела ее. Разве могла я знать, что со временем то же самое случится и со мной? — Она резко выпрямилась, нахмурившись. — Бессмысленно оплакивать прошлое, не так ли, сестренка? Ты страдала больше, чем я, бедное дитя, не имея возможности произнести ни слова. — Она вытерла следы сажи с лица Хелен. — И это бедное создание, что ее ждет, с таким очаровательным личиком, когда она подрастет?

Хелен блаженно улыбнулась Фредерун, поскольку она была самым счастливым из созданий, пока была накормлена и чиста. Острая боль пронзила сердце Анны, услышавшей горькую правду в словах Фредерун. Возможно, красота Хелен не принесет ей со временем ничего, кроме печали.

— Пойдемте, — оживленно добавила Фредерун, — закончите есть, и я вас отпущу домой, а то госпожа Сюзанна будет беспокоиться, уже почти стемнело.

Поднявшись, она было повернулась к одной из служанок, как вдруг открылась дверь, не без помощи мощного порыва ветра, и внутрь вошли два охранника главы города, с обледеневшими бородами, похлопывая рука об руку, чтобы согреться.

— Эй, госпожа Фредерун! — крикнул один из них громким голосом, превозмогая свист ветра. — Большая группа солдат и благородных лордов прибыла только что верхом. Просят лорда Хродика принять их.

Фредерун застыла, как кролик, заметивший тень пролетавшей над ним совы.

— Кто это может быть? Не лорд ли Уичман вернулся?

— Нет. Они прибыли с запада. Едут на восток сражаться с куманами. У них нет никакого флага, и я не разговаривал еще с ними. Выйдите в зал, посмотрите, кто это может быть.

У Фредерун не было времени даже ответить, поскольку трое взволнованных слуг поспешили в зал через дверь, выкрикивая приказания лорда Хродика.

Анна взяла последний кусочек пирога и с жадностью проглотила его, после чего подхватила на руки сверток ткани и начала подталкивать Хелен к выходу. Зимний ветер сбивал с ног, когда они вышли во внутренний двор. Мужчины что-то кричали друг другу в конюшнях, и весь двор был похож на улей потревоженных пчел. Два только что прибывших человека болтали с конюхом, на них не было никаких отличительных знаков, указывающих на то, какому благородному семейству они служили. Никто не обратил на них никакого внимания, между тем как они с Хелен прошли через западные ворота. На улице все было спокойно, никаких военных отрядов. Они прошли через городскую площадь, за собор и вернулись с другой стороны дворца. Восточные ворота представляли собой груду камней. Не один ребенок уже сломал себе руку или ногу, взбираясь по этим развалинам. Позади рынка, где было так тихо зимой, за исключением палатки мясника, располагались многочисленные постройки: небольшое скопление домов, мастерских и дворовых сооружений, окруженных стеной.

Анна с Хелен, следовавшей за ней по пятам, пересекла рынок и открыла ворота, за которыми находилась мастерская, ее она теперь называла своим домом: мастерская принадлежала женщине, которую все называли ее тетей Сюзанной. Когда-то известная всем в Стелесхейме как племянница госпожи Гизелы, в Генте она была просто ткачихой, хотя, конечно, в таком большом городе, как Гент, население которого, по заявлению епископа, составляло пять тысяч человек были и другие ткачи. Но ни к одному из них не обращались с заказами на прекрасный плащ или тунику для лорда, живущего во дворце главы города.

Во внутреннем дворе рядом с корытом тихо стоял осел, настораживая уши при каждом порыве ветра. Раймар распиливал бревно на доски, его светлые волосы были перехвачены тонким кожаным ремешком. Ему стало жарко, так что он снял с себя зимнюю одежду и остался только в летней тунике. Легкая ткань облегала его широкие плечи. Опилки разлетались во все стороны, опускаясь на твердую землю у его ног бледно-золотистой пылью.

Молодой Аутгар удерживал другой конец бревна. Фальшивя, он напевал что-то о боли, терзающей его сердце, поскольку дня три назад видел прекрасную пастушку; странно было слышать такие песни от Аутгара, который два года назад в Стелесхейме женился на одной из ткачих Сюзанны и уже стал отцом двух замечательных детишек.

Раймар резко засвистел, и они отложили бревно в сторону. Он с улыбкой обернулся к двум девочкам.

— Отнеси это в комнату, где занимаются шерстью, Анна. Сюзанна только что спрашивала о тебе. Я вижу, на твоих губах еще остались крошки от пирога. Я же говорил ей, что ты будешь обедать во дворце!

Анна улыбнулась ему в ответ, а Хелен бросилась вперед — посмотреть на пузырящийся горшочек, сегодня пряжу окрашивали в желтый цвет.

Анна оставила Хелен на улице, а сама зашла в мастерскую — длинную, низкую комнату, окутанную туманной дымкой. В мастерской стояли четыре ткацких станка, за которыми работали три помощницы Сюзанны, рядом с каждой из них сидела маленькая девочка, обучаясь будущей профессии. По комнате носился малыш, покрикивая от удовольствия, тут же в колыбели спал младенец, укачиваемый одной из девушек.

Анна прошла мимо них и скрылась за боковой дверью, которая вела в темную комнату с закрытыми ставнями, где лежали в свернутом виде овечье руно, необработанная и очищенная шерсть, мотки спряденной шерсти, а также хранилась непроданная ткань. Тяжелый аромат шерсти, насыщенный и едкий, подействовал на нее успокаивающе. Сюзанна стояла за столом, торгуясь с фермером с Западных Ферм по поводу мотков пряжи, которые он ей принес.