Бастард Орлеанский собрал военный совет, на котором было решено перейти к действиям. Победа не только уничтожила бы маленькую армию, составлявшую эскорт, но и лишила бы противника провианта. Случай был тем более благоприятный, что неподалеку находилась французская армия – четыре тысячи человек во главе с графом де Клермоном, которые готовились двинуться в Орлеан из Блуа. Достаточно было передать им, чтобы они направились к Шартру. Осажденные со своей стороны сделали бы вылазку, соединились с графом де Клермоном, и у полутора тысяч англо-французов не останется ни малейшего шанса против подобного численного перевеса.
Так и произошло. 10 февраля из Орлеана выступила тысяча человек под командованием Бастарда: пятьсот французских всадников с маршалом де Сен-Севером, Ла Иром, Ксентраем и пятьсот шотландских всадников, ведомых коннетаблем Джоном Стюартом.
Изидор Ланфан находился в числе французов. Впервые он шел в бой с тех пор, как покинул Вивре. Он ехал на Безотрадном, в доспехах Анна, с флажком «пасти и песок» на копье. Его сердце готово было выскочить из груди…
Им удалось беспрепятственно пройти через английские линии и взять направление на северо-запад.
Обе французские армии увидели друг друга у Рувре-Сен-Дени, неподалеку от Шартра, в субботу, 12 февраля 1429 года. Они заметили также и вражеский обоз, который практически не продвинулся вперед. Однако, несмотря на приказы, переданные ему через гонцов, граф де Клермон необъяснимо отказался соединиться с войском Бастарда. Он удовлетворился тем, что остановился на некотором расстоянии и наблюдал за развитием событий.
Англо-французы тоже заметили противника. Сначала они дрогнули, поскольку кавалерийская атака наверняка раздавила бы их. Но, удостоверившись в том, что никто на них пока не нападает, и немало удивленные столь нежданной отсрочкой, они стали поспешно готовиться к обороне: поставили повозки в круг, впереди наклонно вбили заостренные колья, направив острие на высоту конской груди. Между повозками и кольями заняли место лучники. Рыцари же встали в середину круга, под надежной защитой, чтобы контратаковать в подходящий момент.
Казалось бы, дело ясное: в таких условиях атаковать невозможно. Из-за непонятного поведения графа де Клермона благоприятный момент упущен. Оставалось только вернуться в Орлеан, надеясь, что когда-нибудь представится и другой случай. Но пылкость Бастарда Орлеанского, а также тщеславие и глупость коннетабля Шотландии привели к катастрофе.
Между ними завязался яростный спор. Бастард жаждал немедленной кавалерийской атаки. Джон Стюарт соглашался: да, следует напасть; однако, ко всеобщему удивлению, намеревался сделать это в пешем строю. И ничто не могло заставить его прислушаться к голосу рассудка. Напрасно Бастард горячился, угрожал – тот в ответ упрямо твердил:
– Я коннетабль в своей стране. У вас нет права мне приказывать!
В конце концов, договорились так: пусть каждый нападает как ему угодно. Вот таким образом и завязалась битва…
Пока граф де Клермон и его четыре тысячи солдат наблюдали за происходящим, тысяча человек из орлеанского гарнизона бросилась на англичан. У них и без того уже было мало шансов против полутора тысяч противника, надежно укрепившегося за повозками. Двинувшись на врага наполовину пешими, наполовину верхом, они могли прийти только к собственному разгрому.
Герольды Бастарда отправились передать приказ французским всадникам. Заслышав их, Изидор вздрогнул. Настал высший миг. Он, скромный простолюдин, понесет в бой цвета своих господ, как он надеялся, навстречу победе! Он молился, чтобы к вечеру этого дня Бог дал ему победить или погибнуть.
Конечно же, он, как и все остальные, понятия не имел о ситуации. В гуще войска ничего не знают ни о замыслах военачальников, ни об общем плане сражения. Видят только тех, кто впереди да по бокам. А что до противника, то он появляется лишь в самый последний миг…
Французская кавалерия ринулась вперед с неописуемым гамом и грохотом. Изидор Ланфан кричал во весь голос:
– Мой лев!
Так он выполнял торжественный наказ Франсуа де Вивре, пожелавшего, чтобы боевой клич и девиз Вивре в последний раз прозвучал в бою. У Изидора мелькнула мысль об Анне, но всеобщая безудержная скачка увлекла его вперед.
Учитывая, что одни были пешими, а другие конными, французское войско немедленно распалось на две части. Рыцари добрались до повозок гораздо быстрее, и это была истинная катастрофа…
Для Изидора Ланфана все промелькнуло так стремительно, что он едва успел понять, что произошло. Он вдруг увидел перед собой кол, на который Безотрадный непременно должен был напороться. Он резко вскинул скакуна на дыбы. Со всех сторон он слышал мяуканье невидимых стрел. Но конь потерял равновесие и приземлился неудачно, с силой ударившись грудью о повозку. Изидор вылетел из седла и кувыркнулся в нее головой вперед.
Он оказался в чем-то липком и удушающе зловонном. Он ничего не видел, только скользил и задыхался. Наконец, ему удалось высунуть голову из кучи сельди. И как раз вовремя, чтобы увидеть какого-то англичанина, бросившегося к нему с кинжалом в руке. Изидор вышиб врага из телеги ударом кулака в железной перчатке, захотел выбраться и сам, но поскользнулся на рыбе и растянулся во весь рост.
Это падение спасло ему жизнь. Один из лучников пустил стрелу, и Изидор услышал, как она просвистела над его головой.
Он и сам не понял, как оказался снаружи. Вокруг уже шла сплошная резня. Лошади со вспоротыми животами ржали от ужаса и боли, повиснув на кольях. Упавших всадников топтали, истребляли массами. Чудом уцелевший Безотрадный оказался рядом – верный друг словно ждал своего всадника. Приходилось спасаться бегством. Другого выбора не было.
Лишь исключительная быстрота скакуна позволила Изидору прорваться. Он слышал у себя за спиной яростные крики, но его не догнали. Он придержал коня, лишь поравнявшись с отрядом Ла Ира, который тоже бежал, но сохранив строй, окруженный своими людьми…
Вопли, которые доносились до Изидора во время его бегства, были боевым кличем английской кавалерии, перешедшей в нападение. Пока лучники добивали французских всадников, напоровшихся на колья или разбившихся о повозки, рыцари атаковали пеших шотландцев и устроили им кровавую баню.
Некоторое время спустя подсчитали убитых. Итог оказался удручающим. В столкновении погиб Джон Стюарт Дарили, шотландский коннетабль, ставший первой жертвой собственной глупости, а с ним пали и много других дворян, разделивших его участь: Гильом д'Альбре, Жан Шабо, Луи де Рошешуар. Только Ксентрай и Ла Ир, прикрывшие отступление, помешали довершению катастрофы.
Но для Изидора Ланфана она была полной. Возвращаясь в Орлеан, он пережил самое безысходное отчаяние в своей жизни. Ведь он познал гораздо худшее, нежели поражение, он познал стыд и бесчестье. А еще кричал: «Мой лев!» – уж лучше бы отрезал себе язык! По его вине боевой клич Вивре сделался посмешищем.
Но все бы это еще ничего… Он бежал, как трус, как презренный трус, бросив все. Он оставил там стяг Вивре! Его удостоили такой чести, а он бросил его в телеге с селедкой! Флажок «пасти и песок» сейчас погребен под кучей вонючей рыбы!
Изидор Ланфан пожалел о том, что лишился оружия. Иначе он убил бы себя.
Как раз в это время разразилось крестьянское восстание в Гатине. Оно готовилось давно и имело ту же цель, что и битва, закончившаяся плачевным разгромом: прервать подвоз продовольствия англичанам.
Главную роль взял на себя Анн. Подобно отцу Сильвестру, деревенские священники были самыми ревностными сторонниками дофина. Они же были единственными, кто умел читать, и Анн писал для них наставления и проповеди, с которыми те обращались к своей пастве на богослужениях, поскольку юноша из Иерусалима изъяснялся гораздо лучше, нежели любой из них.
Было решено, что великопостная проповедь станет одновременно призывом к восстанию. Анн вложил в нее всю свою душу. В простых, доходчивых словах он говорил о том, что Бог справедлив и не сможет долго выносить такую несправедливость, как присутствие англичан на французской земле. Так стерпит ли крестьянин, чтобы чужак захватил его дом, спал в его постели, овладел его женой и дочерью, ел сало его свиньи и яйца, которые снесла его курица? В иных случаях Бог не только дозволяет взяться за оружие, но даже и повелевает сделать это. Пусть же они поднимутся против супостатов, и Господь обеспечит им победу!
