Анн еще не решил, как поступит. Убивать Берзениуса он не собирался, разве что окажется под угрозой его собственная жизнь. Может, задаст ему трепку, которую тот запомнит надолго. Но в любом случае посчитается с ним!
– Добрый вечер, мэтр Берзениус…
Тот вскрикнул от удивления, но не растерялся и тотчас же юркнул в церковь.
– Назад! Не входите, не трогайте меня, не то будете прокляты!
Анн, взбешенный оттого, что добыча ускользнула, замер на пороге, оставив дверь приоткрытой.
– Я оставляю вам жизнь, мэтр Берзениус. В отличие от ваших убийц, которые без колебаний разят тех, кто отдается под защиту Божью.
Настала тишина. Анн улыбнулся. Он только что придумал, как отплатить священнику-предателю.
– А знаете, почему я захотел прийти вместо вашего шпиона, которого постигла та же участь, что и всех предыдущих? Чтобы сказать вам кое-что… Я хочу поблагодарить вас.
– Поблагодарить меня? За что?
Голос Берзениуса невольно выдал сильнейшее любопытство.
– За мое счастье, мэтр Берзениус! Величайшим блаженством моей жизни я обязан вам – и никому другому. Ведь это вы женили меня на женщине моей мечты, и она испытывает ко мне такую же страсть, что и я к ней.
– Правда? Так она с вами?
– Она в безопасности. Мы снова встретимся, когда придет время. Неужели вы не рады своему успеху, мэтр Берзениус?
Что-то свистнуло, раздался вскрик, послышался шум падения. Анн резко обернулся. Прямо за ним стояла Филиппина Руссель с луком в руке. Тетива еще трепетала.
– Филиппина! Что ты наделала!
Девушка не ответила. Все так же неподвижно стояла она, держа лук, и была бледна.
Анн заглянул в церковь. В полумраке одного из приделов на полу можно было рассмотреть неопределенную продолговатую массу… Но оттуда не доносилось ни звука.
– Ты же убила его! Теперь попадешь в ад!
– Я не жалею. Я должна была… ради матери, ради братьев.
Вдруг она разрыдалась и бросилась к нему на грудь. Он мягко высвободился.
– Ты ведь не из-за этого его убила, верно? Ты слышала, что я ему сказал…
Она молчала, прижавшись к Анну. Потом провела пальцами по обручальному кольцу на его левой руке и прошептала:
– Золотое кольцо…
На следующий день Изидор Ланфан отправился встречать Жанну д'Арк. Среди посланных навстречу Деве были главные защитники Орлеана. Все они двинулись в Блуа, где находилась тогда армия дофина. Жанна, выехав из Тура, направлялась туда же. Была среда, 20 апреля 1429 года. Завтра, в четверг, он впервые увидит Девственницу!
В первый раз после ужасного «Дня селедки» Изидор оседлал Безотрадного. Как все изменилось с того холодного январского утра, когда он надеялся покрыть себя славой в злополучном бою! У него больше не было стяга с цветами Вивре – знамя его господина было постыдно оставлено в куче рыбы. Изидор мог бы изготовить себе другое – из двух кусков красной и черной ткани, но не захотел. Отныне он станет безвестным воином. Ничего другого он не достоин.
Однако унынию не удалось сломить Изидора. Да и могло ли быть иначе? Подобно всем остальным он чувствовал, что переживает незабываемые мгновения. Подобно всем остальным, едва услышав о Девственнице, почувствовал, что в его жизни наступает великий поворот.
По дороге в Блуа все только о ней и говорили… На какое-то время Изидор прибился к отряду бретонцев. У него не было веской причины находиться среди них, ведь сам он – парижанин и теперь уже не представляет род Вивре, но привычка – вещь стойкая.
Бретонцев возглавлял знатный вельможа, о чьем могуществе немало говорили великолепные доспехи с золотой насечкой, число оруженосцев и блеск их одеяния. Жиль де Л аваль и де Краон, сеньор де Ре, владетель обширных земель близ Нанта, был, наверное, самым богатым человеком королевства. Он только что прибыл на войну.
Ему было не больше двадцати пяти лет; несмотря на свой малый рост, он сразу же привлекал к себе внимание. Его лицо окаймляли иссиня-черные волосы и борода, но особенно интриговал его взгляд. Он был так пронзителен и оживлен столь странным пламенем, что наблюдателю поневоле становилось не по себе… [15]
Изидор Ланфан часами слушал, как тот с каким-то невероятным религиозным пылом рассуждает о Девственнице. Он называл ее «Лазурной Девой» и ожидал от нее всего. Для него, как и для всей страны, она являлась единственной надеждой, единственным путем спасения. Он говорил о ней как о самом Господе Боге.
Через некоторое время к отряду присоединился Потон де Ксентрай. У смельчака был более земной взгляд на вещи. Выходец из народа, выслужившийся в капитаны из простых солдат, сорвиголова, но благородное сердце, он мечтал только о драке. Для него самым важным оставалось то обстоятельство, что благодаря Жанне можно как следует всыпать годонам. А прочее, в том числе и всякая мистика, его ничуть не заботило.
Еще чуть позже бретонцы увидели подоспевшего Ла Ира и его гасконцев, окруженных смазливыми крестьянками, следовавшими за ними повсюду. Тут уж послышались совсем другие речи. Перемежая крепкие ругательства полными стаканами вина, Ла Ир божился, что поставит на место эту девчонку в штанах, которая, в конце концов, всего лишь баба. И он заключил, раскатисто хохоча:
– А бабье место, разрази меня Бог, в постели!
Изидора Ланфана совершенно не коробило от подобных речей. Наоборот, он улыбнулся…
Девственница заставляла шуметь, бурлить целое войско. Все эти люди, такие разные, представляли ее по-своему и говорили о ней каждый на свой лад, но она уже находилась среди них. Изидор был уверен, что завтра, когда она, наконец, появится во плоти, начнется великая эпопея, и всех их подхватит могучим ураганом…
На следующий день, 21 апреля 1429 года, Жанна и защитники города Орлеана встретились.
Когда они прибыли, армия дофина стояла лагерем под стенами Блуа. В первый раз с тех пор, как Изидор покинул город, отправляясь в Вивре, он вновь увидел эти крепостные стены. Но его радость была бы куда более полной, если бы, как и прежде, рядом был Анн.
Он искал Девственницу глазами, но не видел ее. Какое-то время он кружил по лагерю. Заметив вдалеке толпу, он сообразил, в какую сторону ехать. Изидор пришпорил Безотрадного и вскоре оказался перед плотной группой всадников, над которой возвышался белый стяг.
Он был треугольный, очень вытянутый, на высоком древке. Легкий ветер развевал его, позволяя видеть попеременно обе его стороны. На одной, усеянной лилиями, был вышит восседающий на небесном престоле Бог-Отец и слова «Иисус Мария»; на другой два ангела держали лазоревый щит с белой голубкой.
Толпа заколыхалась, и ее движением Изидора вытолкнуло в первые ряды. Жанна верхом на белом боевом коне сидела спиной к нему. Она держала свой стяг в правой руке, уперев древко в стремя. Ее доспехи, совсем новехонькие, были, без сомнения, сработаны лучшим оружейником. Тщательно отполированная сталь ослепительно сверкала.
Изидор Ланфан был немало удивлен внушительностью ее эскорта. Жанну обеспечили военной свитой, достойной самого высокопоставленного вельможи. Ее окружали: оруженосец Жан д'Олон, крепкий гасконец лет тридцати, оба ее пажа, четырнадцатилетние подростки Луи де Кут и Реймон, герольды Амблевиль и Гиень. Не меньше дюжины лошадей было предоставлено в ее распоряжение: пять рысаков и семь боевых коней.
– Едемте, мой милый герцог. Познакомимся с храбрыми жителями Орлеана!
Жанна, чье лицо Изидор Ланфан по-прежнему не мог видеть, обращалась к всаднику, находившемуся рядом. Голос был свежий и спокойный. Она пришпорила своего коня, ее собеседник сделал то же самое.
Тот, кого она величала «милый герцог», звался Жан д'Алансон. Этот белокурый ангел несравненного изящества был наделен всеми дарами природы. Ему было ровно двадцать два года, но из-за войны он уже познал бурную, полную тревог и опасностей жизнь. Когда он был совсем юным, его отец пал в битве при Азенкуре, а сам он получил рану в битве при Вернее, в которой участвовал еще подростком.
15
Позже Жиль де Ре был обвинен в чернокнижии, изуверстве и колдовстве. В 1440 году сожжен. Послужил прообразом Синей Бороды. (Прим. перев.)