— Вась, ты чего? — спросила я.

— Я буду пылесосить, — ответил ребенок, — в своей комнате. Только ты дверь закрой. Не мешай.

— Какой ты у меня молодец, — сказала я, помогла ему прикрепить щетку и вышла, аккуратно прикрыв дверь.

Няня варила суп, я работала, мирно гудел пылесос.

— Что-то он долго возится, — сказала няня.

— Наверное, хочет, чтобы было чисто.

— Может, посмотреть? — предложила она.

Мы зашли в комнату. Вася сидел над разобранным до последней трубы пылесосом.

Пакет с мусором был вывален на ковер. Рядом аккуратной стопкой лежали тетради.

Вася внимательно разглядывал внутренности пылесоса.

— Вась, ты чего? — спросила я.

— Тетрадь не пролезает. По русскому, — ответил ребенок, — наверное, потому что пылесос маленький. А бывают большие?

— Бывают. А зачем ты тетрадь в пылесос запихнул? — ахнула я. Из одной трубы торчала скрученная в трубочку тетрадка.

— Она все равно дальше не проходит. Застряла, — объяснил ребенок.

— Зачем?

— Да надоели мне эти домашние задания. Пишешь, пишешь, а тетрадь не заканчивается.

— А ты думаешь, что если тетрадь закончится, то и домашние задания не надо будет делать?

— Ну да.

— Нет, Васенька. Когда одна тетрадь заканчивается, заводят новую.

— Правда?

— Правда.

— Какой ужас.

Так я обычно говорю: «Какой ужас». В устах ребенка это звучит действительно впечатляюще.

Тетрадь вытащили. Пылесос убрали. Вася сел за уроки. Зашла через некоторое время. Он сидел за столом, держал в руках фигурки рыцарей и долбил одного рыцаря другим.

— Почему ты уроки не делаешь? — спросила я.

— Ручка не пишет, — ответил он.

— Возьми другую.

Согласно требованиям учительницы, у Васи в пенале всегда лежат две ручки и на письменном столе еще три. Сын взял другую ручку и склонился над тетрадью. Я вышла. Захожу еще через пять минут. Рыцарь продолжает долбить копьем недруга.

— Вася, ну в чем дело?

— Опять не пишет, — ответил он.

— Не может быть. Что ты выдумываешь?

— Сама попробуй.

Я взяла ручку. Попробовала на листочке — правда, не пишет. Другая писала, но плохо.

— А эти?

— Тоже не пишут.

Ручки писали замечательно.

— Ничего подобного.

— Дай мне другую ручку. Папину.

Спорить мне не хотелось — проще было дать ручку.

— Она неудобная. Толстая, — сказал Вася.

Дала свою.

— А этой нельзя. Она как фломастер. Светлана Александровна не разрешает.

— И что ты предлагаешь?

— Ну, раз ручки не пишут, значит, я не могу сделать домашнее задание. Я же не виноват, что у нас в доме нет нормальной ручки. — Вася картинно показал на гору сваленных перед ним ручек, взял рыцарей и продолжил сражение.

— Они пишут, — сказала я, — делай уроки. Вот смотри, пишет, и эта тоже, и эта.

— Они на твоем листочке пишут, а в моей тетради не хотят. Вот, смотри.

Вася взял ручку и начал выводить букву «Ч». Ручка не писала. Наконец до меня дошло. Это же мой способ! Любимый! Кусочком мыла намылить тетрадь!

— Вася, признавайся, ты мылом намылил? — спросила строго я.

— Мылом? — искренне удивился сын. — Нет. Я руки мыл без тетради.

Еще через минуту меня осенило. От ладони, не отмытой после котлет, блинов или конфеты, тетрадь засалилась.

— Отступи и пиши рядом, — сказала я, — и подложи под руку другой листик. Тогда все будет писать.

Вася со стоном опять принялся за букву «Ч». Я вышла из комнаты.

— Вася, ты пишешь? — крикнула я из кухни, чтобы лишний раз не вставать.

— Нет, тетрадь мою, — ответил сын.

Вставать все-таки пришлось. Вася сидел и с усердием тер тетрадь мылом. До этого он ходил в ванную, но я не придала этому особого значения.

— Мама, ты правду сказала. От мыла ручка не пишет, — с восторгом доложил ребенок. — Я сначала не понял, почему ты про мыло спросила, а теперь понял.

— Хорошо, что хоть не доску в школе и не свечкой, — сказала я и прикусила язык. Но, по-моему, было уже поздно.

Пошла забирать сына из школы. Все вышли, а его нет.

— Можно, я зайду мальчика заберу? — попросила я охранника.

— Забирайте любого, — ответил он и показал на мальчишек, бегающих по вестибюлю.

Вася сидел на лавочке перед раздевалкой и никуда не спешил.

— Вася, я тебя уже полчаса жду. Почему ты не одеваешься? — спросила я.

— Я один ботинок потерял, — сказал он.

— А я юбку потеряла, — пожаловалась девочка в колготках, сидящая рядом на лавочке.

— Ладно, сейчас найдем.

Полезла под лавочку. Там было несколько ботинок без пары.

— Что вы тут ползаете? — спросила меня уборщица.

— Ботинок ищу, — ответила я ей, выглядывая из-под лавки.

— Что ж за люди пошли? — возмутилась уборщица. — То под лавками ползают, то в туалет школьный ходят. Как будто дома сходить не могут. Я же не хожу к ним в квартиры в туалет, а в школе, значит, можно.

— Я в туалет не ходила, — сказала я, вынырнув и ударившись головой.

— Вы не ходили, а другие — ходят.

В школе я всегда чувствую себя виноватой и из-за этого тупею и теряюсь. Под лавкой было много обуви, причем стоял или только правый, или левый сапог, ботинок или кроссовка. Все ботинки казались мне одинаковыми, и приходилось брать по одному, подносить к Васиной ноге и сравнивать.

— Это мой ботинок! — закричал на меня мальчик постарше.

— Ты уверен? — уточнила я. Уж очень он был похож на наш.

— Да, отдайте!

— Извини. Вася, где ты видел свой ботинок в последний раз? — выползла я из-под лавки.

— Не помню. Здесь, — ответил он.

— А моя юбка? — спросила девочка в колготках.

— Что твоя юбка?

— Вы ее не нашли?

— Нет, а ты где ее видела в последний раз?

— Не помню. Здесь.

— Ладно, сидите, пойду в раздевалке посмотрю.

Я зашла в раздевалку. Сверху на вешалке лежали утерянные вещи — одна синяя перчатка, серый шарфик, черная шапка и спортивные штаны. Ни юбки, ни ботинка.

— Нету, — сказала я, выходя.

— Конечно, нету, — хмыкнул сын, — это не наша раздевалка. Наша соседняя.

— А что ж ты раньше не сказал? — Мне уже было жарко и хотелось домой.

— Ты не спросила.

Зашла в соседнюю раздевалку. Получила сменкой по попе от мальчика. Хороший мальчик — натянул куртку на голову и, размахивая мешком, крутился на месте.

— Больно же, — обиделась я.

Он даже не остановился. Пришлось уворачиваться, чтобы не получить еще раз.

— Не знаю я, где ваши вещи, — вышла я из раздевалки. Вася с девочкой были заняты разговором.

— А я нашла юбку, — сказала девочка, — я на ней сидела.

— И на моем ботинке, — подхватил Вася, — ботинок в юбке оказался.

— И почему вы не одеваетесь?

— Мама, иди, не мешай. Видишь, мы разговариваем, — заявил сын. Правда, девочка стала послушно натягивать юбку.

— Давайте одевайтесь и пошли, — велела я.

— И я тоже? — спросила девочка.

— И ты тоже. Тебя уже заждались, наверное. Кто тебя забирает — мама, бабушка или няня?

— Бабушка.

— Пойдем найдем твою бабушку.

— Только мы сначала на кучу-малу пойдем, — заявил сын.

Куча-мала — это у них традиционное послешкольное развлечение. Маленькая ледяная горка во дворе, с которой они скатываются друг на друге.

— Ладно, только недолго, — разрешила я.

Мы оделись и вышли. Вася с девочкой — так я и не спросила, как ее зовут, побежали на горку и съехали в обнимку. Даже не в обнимку, а в обжимку.

— Где твоя бабушка?! — крикнула я вслед девочке. Но она меня не услышала. Я стояла с двумя портфелями и двумя сменками. Замерзла.

— Вася, пойдем домой! — позвала я через десять минут.

— Сейчас! Последний раз! — крикнул он и скатился, метясь ногами в голову новой подружке.

Они прибежали запыхавшиеся.