— Погоди… Ты говорил, что выполняешь святой долг, что я когда-нибудь все пойму. В конце концов я дала тебе трубку, решив, что это все-таки лучше, чем раздражать тебя.

— Кому я звонил?

Он вспомнил одновременно с тем, как она ответила:

— Ривзу.

Это был его ногалесский компаньон и коллега, старый адвокат, неоднократно избиравшийся окружным судьей.

— В котором часу?

— Точно не скажу. Во всяком случае, за полночь.

Ривз, низкорослый, всегда холодный человечек, до педантизма любил порядок: самые мелкие привычки возводились им в ранг незыблемой традиции.

— Разговор заказала я. Там долго не отвечали. Мне пришлось попросить телефонистку повторять вызов в течение пятнадцати минут. Наконец Ривз сухо ответил, что спальня у него на втором этаже, а телефон на первом и что я вынудила его спуститься вниз босиком с риском наступить на скорпиона или ядовитого паука.

Ривз болезненно боялся любых животных.

— Я просил его внести за меня деньги, так?

Боже милостивый! Как трещит голова! И как все более мерзко становится у него на душе с каждым новым открытием! Хватит ли у него теперь мужества посмотреть Ривзу в лицо?

— Ему ты тоже повторил, что это вопрос жизни и смерти. Сказал, что сегодня же утром, как только рассветет, — последнее ты подчеркнул, — необходимо вручить определенную сумму какой-то сеньоре в Ногалесе, Сонора.

— Сеньоре Эспиноса?

— Возможно. Фамилия, во всяком случае, была испанская. Адрес ты дал.

— Я указал сумму?

— Ты все время менял ее. Ривз, видимо, возражал, но ты настаивал.

— Он, наверное, напомнил мне, что банк открывается только в девять?

— Похоже. Ты добавил, что нужен не чек, а наличные.

И все время горячился. Сперва вел речь о двухстах долларов. Потом о пятистах. Наконец заорал в трубку: «Пятьсот долларов, ясно, Ривз? Нет, тысячу! И можете справиться у Норы, в своем я уме или нет. Не спорьте. Это мое личное дело. Тут решаю только я. Повторяю: тысячу долларов».

— Ты говорила с ним после меня?

— Да. Ты передал мне трубку и с горечью бросил:

«Он думает, я пьян. Будь добра, успокой его».

— И ты его успокоила?

— Я сказала: «Сделайте, как он хочет. Так будет лучше».

— Ривз обещал?

— Он опять разворчался; он не обут, не одет, он не знает, где достать тысячу наличными раньше девяти утра.

Пи-Эм почувствовал, что наступает критический момент. Он понял это по напряженному молчанию Норы в перерыве между двумя затяжками.

— Скажи, Пи-Эм, кто это?

— Ты имеешь в виду женщину?

— Нет, его.

— Послушай, Нора. Мне сейчас нехорошо. Клянусь тебе, у меня есть серьезные основания для беспокойства. Где он?

— Не знаю. Я увезла тебя, как только ты поддался на уговоры.

— Ты держалась молодцом. Но это еще не все. Мне совершенно необходимо знать, где он.

— У Лил, конечно.

— Не позвонишь ли туда? Который теперь час?

Она подошла к двери и выглянула в гостиную — там на стене висели часы.

— Половина двенадцатого.

— Звони.

— После вчерашнего?.. А, ладно! Может быть, повезет — нарвусь на Дженкинса и все выспрошу.

К телефону действительно подошел Дженкинс. Говорил он вполголоса, словно боясь разбудить хозяев.

— Скажите, Дженкинс, приятель, который с нами был вчера… Да, именно… Он остался у вас?.. Как!.. Это точно?.. А он не уехал с Пембертонами или Кейди?..

Конечно, я понимаю, они спят… Нет, не будите ее…

Я позвоню еще… Благодарю, Дженкинс… Он в порядке, в полном порядке.

Пи-Эм тревожно уставился на жену.

— У Нолендов его нет. Кажется, после нашего отъезда разыгралась новая сцена. Его пытались уложить в комнате для гостей. Ему удалось вырваться. Он заорал:

«Все вы дурачье, никто мне не нужен — я и сам доберусь до Милдред!» Дженкинс недоговаривал, но я все поняла.

Они выскочили в патио. Твой приятель воспользовался темнотой и дал тягу. А там поблизости загон, обнесенный колючей проволокой. Он бежал прямо на изгородь, но в последний момент заметил ее и перепрыгнул. Нагнать его не удалось — машинам там не пройти. Началось нечто вроде повального бегства. Ноленды остались одни.

— Звякни заодно Пембертонам.

Нора редко бывала такой послушной, как в этот раз, — вероятно, надеялась, что будет вознаграждена и муж удовлетворит ее любопытство.

Пембертон уже встал, принял ванну, растер себя с ног до головы, как растирают лошадь перед скачками. Разговор длился недолго.

— Тон у него был довольно сухой, — сообщила Нора. — Они объехали вокруг загона. Никого не заметили.

В загоне паслось десятка два кобыл с жеребятами, они были чем-то напуганы.

— Это все?

— Ты же слышал, я спросила, куда, по его мнению, мог деться твой приятель. Пембертон ответил: «Он был так возбужден, что наверняка попытался форсировать реку».

Пи-Эм никогда еще не было так плохо.

— Очень тебя прошу, звони Кейди, звони Смайли, даже Поупам.

— Нынче утром любезности ни от кого не дождешься. Ну да ладно!

Нора села на телефон. Смайли еще спали, и ей пришлось извиняться за то, что она разбудила их. Кейди уже уехал верхом на свою хлопковую плантацию — боится, что она пострадала; м-с Кейди ничего не известно.

— Спроси, на месте ли их самолет.

Почем знать, не владеет ли Доналд пилотажем? А вчера вечером шла речь об аэроплане Кейди.

— Она видит его из окна.

— Пусть не кладет трубку еще минутку. Посоветуй ей присматривать за ним или снять с него какую-нибудь деталь.

— Ты серьезно? Разве я могу ей это сказать?

— Да, ты права.

Остались только Поупы. Разговор тянулся нескончаемо. К телефону, без сомнения, подошла м-с Поуп, не отказавшая себе в удовольствии прокомментировать вчерашние события. Нора топала ногами от нетерпения.

Ранчо Поупов ближе всех остальных к Ногалесу.

Именно вокруг него Санта-Крус делает петлю, которая примыкает к горам и, так сказать, запирает долину. По прямой от него до границы не больше пяти миль.

Разговор все не прекращался. Нора успела почти целиком выкурить еще одну сигарету.

— Старая стерва! — выдохнула она, положив трубку.

— Что она сказала?

— Явно старалась вытянуть что-нибудь из меня. Задавала ехидные вопросы. В конце концов рассказала, что под утро лошади начали носиться вокруг ранчо, словно их кто-то напугал. И добавила, что, если твой приятель не найдется, она, учитывая, что ты наговорил о нем Лил и его вчерашнее поведение, позвонит в ногалесский пограничный отряд.

— Им тоже не перебраться через реку.

— Не забывай, у них два самолета и еще вертолет.

И, встав, она объявила:

— Пойду сварю себе чашку кофе. Сделать на твою долю? А потом ты, надеюсь, объяснишь, что происходит.

Следующим этапом было долгое сообщение Ривза по телефону.

Что касается Норы, она держалась прекрасно, гораздо лучше, чем ожидал Пи-Эм. Правда, не так, как вела бы себя, скажем, Милдред: та бы наверняка встревожилась или расчувствовалась.

— Я напущу тебе горячую ванну. Это поставит тебя на ноги. Я тоже приму.

Он ответил и оценил еще одну деталь: дверь, соединявшую обе ванны, она оставила открытой. Почему ее длинное мальчишеское тело наводит его на мысль о бойскауте? В деловитости ей, во всяком случае, не откажешь.

Когда он уже погрузился в воду, а ванна за стеной начала наполняться, Нора предложила:

— Как ты думаешь, не выпить ли нам пива, чтобы наладить желудок? Принести тебе сюда?

Ну и молодчина. Он слышал, как она расхаживает взад и вперед, хлопает дверцей холодильника, достает чистые стаканы, выдвигает ящики в поисках бутылкооткрывателя. Пи-Эм редко испытывал к ней такое товарищеское чувство, как сегодня.

К моменту разговора со своим компаньоном Ривзом он был уже почти в форме и чувствовал себя гораздо уверенней, чем мог надеяться, когда проснулся. Он побрился. Левый глаз раскрылся почти полностью. Под нижней губой, там, откуда вчера брызнула кровь, осталась, правда, небольшая ссадина, но он заклеил ее пластырем приятного телесного цвета.