Софья Хромченко
Добрая память
Всем, чьи судьбы вдохновили меня писать эту книгу, посвящается.
Редактор: Сагалова Виктория Леонидовна
© Хромченко С.В., 2018
* * *
Век нынешний толкает к осмысленью
былого, в бывшем скрыты семена
грядущего.
Так правду же к прочтенью
позвольте изложить, сменивши имена
и обойдя фамилии молчаньем
иные.
Судьбы прежние встают
перед живыми, как напоминанье
о том, что жизнь – отрада, крест и труд.
От автора
Изложенная мной в стихотворной форме история – это, прежде всего, история моей семьи. В основе повествования, охватывающего события начиная с 60-х годов XIX века до современности, лежат семейные рассказы, позволяющие отнести его к жанру семейной хроники.
Жизнь героев моей книги тесно сопряжена с судьбой Родины. Здесь описываются события, происходившие в эпоху царской России, в годы Первой мировой войны, в пору революции, в периоды репрессий 30-х годов, во время Великой Отечественной войны, в послевоенное время, наконец, в перестройку и в 90-е годы… Частные, как правило, драматичные судьбы обычных людей переплетены с историей большой страны. Ее история, в широком смысле, состоит из таких судеб и пишется каждый день.
Книга познакомит читателя с представителями разных сословий, профессий и занятий, разных народов и вероисповеданий. Не случайно в ней затронута тема конфликтов на национальной почве, ведь это, к сожалению, тоже часть общей – и моей семейной – истории. Главная цель, которую я видела перед собой при написании этой хроники, – показать, что, несмотря на все различия, людей объединяет большее, чем разделяет, – принадлежность к человеческому роду. Все они рождаются, живут, любят, растят детей, умирают. И хорошо бы им жить мирно на одной Богом данной общей Земле!
Наверное, в глубине души каждый хочет прожить отпущенное ему время так, чтобы, вспоминая его, умершего, живые сказали о нем: «Добрая память!».
1. Николай и Маланья
Калужская губерния, Сухиничский уезд, село Меховое.
1867 год
В землю промерзшую гроб опускали –
Отмучилась жизнью нелегкой вдова.
Дети-сиро́ты вниз комья бросали,
Холодом их обдавала зима.
Слишком недавней была их потеря,
Чтобы поверить, чтоб вжиться в нее.
Молча стояли, душою не веря
В раннее злое сиротство свое.
Год лишь назад так отца хоронили –
Соли извозом зимой промышлял.
В путь, как обычно, его проводили,
Боле живым уж никто не видал.
Лошадь сама пришла с горькой поклажей –
Видно, замерз на обратном пути,
Видно, недальний остался путь даже,
Да не случилось увидеть семьи.
Так же январь был – зима лютовала.
Самый жестокий – бесснежный мороз.
Как об умершем вдова причитала!
Кто не поймет вдовьих горестных слез?!
Ведь не тоска одна сердце колотит,
Страхом нужды вдовье сердце болит,
И за умершим вслед вырваться хочет,
Да материнство терпеть жизнь велит.
Сжалился Бог – так об этом судили,
Год едва минул – в простуде слегла.
В точно такой же холодной могиле,
Что и супруг, свой приют обрела.
Жизнь сыновей с мужем им не дарила
И, уходя с этой бренной земли,
За дочерей трех родню попросила,
Чтоб не оставили, чтоб помогли.
«Что ж, не оставим», – родня отвечала,
Но как исполнить умершей завет,
Коль и своих детей в доме немало
И пропитания лишнего нет?
Потолковали родные, соседи…
Старшую замуж – решенье одно
Мужа ей в дом (в этом он не последний),
Тот и прокормит семейство свое.
Кто будет мужем, тогда же решили.
Тут подсобила жизнь словно сама:
В ближней деревне семью схоронили:
Померли тифом и муж, и жена.
Добрые были, бездетные люди.
Дал Бог когда-то приемыша им.
К счастью иль нет, кто об этом рассудит?
Мальчиком хилым, болезненным был.
Да и во отроках силой не вышел.
Брат мужа, с ними деливший избу,
С бабой своей был детьми не обижен
И невзлюбил с первых дней сироту.
Бьет, говорили, его окаянный!
(Тот после тифа стал вдвое слабей.)
Совестно выгнать, женить будет радый.
Только венчать молодых поскорей!
Выслушал батюшка всё терпеливо.
Ведь жениху-то четырнадцать лет!
Надобно бы восемнадцать, вестимо.
Да и невесте шестнадцати нет.
Ну, хоть пятнадцать. По виду невеста,
Впрочем, готовая мужу жена:
Наперекор всем несчастьям известным
Прелестью девичьей дышит она.
Статная, кровь с молоком, как в народе
О таковых испокон говорят.
Вся собой молвит о крепкой породе.
Ей хоть теперь родить можно ребят.
А вот жених… Ну чего с него спросишь?
Мальчик с ней рядом. И стыд их венчать.
И наказанья проступку не хочешь –
Этак нетрудно и сан потерять!
Просьбе – отказ. А родня ее снова:
«Смилуйся уж, повенчай! Бог зачтет!
В дом мужа ей не найти нам иного,
Да и его «дядя» в землю сведет.
Сам отпевать станешь». Воспоминали,
Что в допетровы еще времена
В возрасте этом как раз и венчали,
Венчают и ныне – всему есть цена.
Батюшка речью такой не прельстился,
Вновь отвечал, что не может венчать.
В третий же раз уже в крик возмутился:
Совести ль нет, без конца донимать!..
И вдруг задумался… Махнул рукою…
Зря ли прожил свои семьдесят лет?
Знал, что Господь творит волю порою
Там, где закон налагает запрет.
«Мне все равно помирать! Приводите, –
Молвил негромко. – Толпы никакой
Не потерплю я. Молвы не ищите.
Впрочем… Не сладите, знаю, с молвой.
Только вот… С отрока много ли проку
Станет в хозяйстве? Не шибко силен». –
«Жаль его, батюшка. С Господом Богом
Авось как-нибудь и управится он».
Даром венчать обещал сирот пастырь.
С вестью – к невесте. Маланья была
Разумная девка – венчаться согласна.
Свадьбы своей она с детства ждала.
Счастья хотелось ей. Как оно будет
С мужем-то жить? Любопытно. А что
Хилый он, молвят, с нее не убудет.
Зато ей из дома нейти своего.
Сестер не бросать и причуд не мириться
Свекра-свекрови. Век будет жалеть
Мужа, коль выпало слабым родиться, –
Вот весь ее крест. Даже мало терпеть!
Прежде венчанья друг друга не знали.
В неодолимом волнении дня
И не опомнились, как повенчали.
Пала им в память народу толпа,
Батюшка, голосом строгий и грустный, –
Было ему их венчать тяжело,
И полумрак церкви маленькой тусклый.
Обвенчав, молвил батюшка – в память легло:
«Коли нужда заставляет – живите,
Но яко брат с сестрой. Четверо зим
Вы, чем супругами жить, обождите.
Это не я – сам Господь вам судил».
Об руку вышли из церкви. Взглянули
В первый раз молча друг другу в глаза.
И неизвестности страхом кольнули,
Будто ножом, оба взгляда сердца.
Чувство испуга лишь длилось мгновенье
Перед судьбой. Муж был бледным, худым,
За робкой улыбкой таил он смущенье,
Что Маланья с тех пор замечала за ним.
Светловолосый супруг, светлоглазый,
Ей показался приятен собой.
Как поглядела – пал на душу сразу.
И подивилась удаче такой.
В добром предчувствии сердце сжималось.
Слова не молвил, а мил уже ей.
Вскладчину к свадьбе еда собиралась –
Чем иных си́роты хуже людей?
Надо чтоб праздник был! Мужу налили.
«Что такой пасмурный? Свадьба твоя!»
До полусна за столом опоили.
(Больше в рот капли не брал со стыда.)
Ласково мужа жена уложила.
Гостей проводила. Легла рядом с ним.
Сердце готово любить ее было –
Природой означенный срок подступил.
Жить им до гроба… Поутру проснулись.
Имя спросил муж (он прост был нутром).
«Крестили Меланией, – молвила, хмурясь, –
Кличут Маланьей. Забыл ли о том?»
«Забыл…» – «Ничего, – улыбнувшись, сказала. –
Ты Николай? А давно сирота? –
Молча кивнул. – Я лишь в церкви узнала
Имя твое». – «И я, верно, тогда».
Тут засмеялись. «А сестры – Лукерья
Да Марфа. Запомнил?» – «Не осрамлюсь». –
«Ты мать-отца помнишь?» – «Родных? Нет». – «Теперь я –
Семья твоя. Глянь-ка! Пригожей кажусь?»
Ответить стыдился. Сиротские слезы
Николай повидал еще этой зимой.
Крепкие долго держались морозы.
Впроголодь жили они всей семьей.
Поровну всем, что есть в доме, делились
Им помогала, чем можно, родня.
И меж собою в нужде этой сжились,
Дождавшись, хранил Бог, весеннего дня.
Мужа Маланья безмерно жалела:
Силой не дюж, но душой терпелив,
Он до заката трудился умело,
Сил недостаток упорством покрыв.
Грубого слова в дому не слыхала,
Сестрам как брат был. О лучшей судьбе,
Замуж идя, она и не мечтала.
Девкою видной считалась в селе.
Мужу завидовать стали, смеяться,
Пошлый навет распускать про нее
(Как прогоняла, постыдно признаться).
Ей не припомнил о том ничего.
То ли не слышал, а то ли не слушал.
Силой привычки за́ год-другой
Крепко Маланья вошла ему в душу –
Был на земле он ей нужен одной.
Ласку жены и заботу приметил
И, хоть не сразу, на нежность ее
Небезразличием сердца ответил.
Не было больше родных у него.
К ней потянулся. Характером кроткий,
Мучился мыслью он срок сократить
Данный священником. Ведь не короткий!
Прошла молва: могут-де их разлучить:
Жить не живут как должны муж с женою.
И венчаны рано. Кто пару венчал
Был уж в земле, а спросить про такое
Нового батюшку стыд удержал.
Так и легли. Как молвы ухватились,
Словно соломинки, лишь оттого,
Что сами друг друга познать уж стремились,
Потом меж собою сознались про то.
Время бежало. Молясь терпеливо,
Бремени долго Маланья ждала.
Как ей хотелось родить мужу сына!
Нет сына, считалось: дурная жена.
Сестры Маланьи уже обвенчались,
Та ж всё бездетная. Впрочем, детей,
Видно, от юности лишь не дождались.
Двадцать два года исполнилось ей.
Тяжко бездетность свою ощущала,
Будто старуха. Пал жребий служить
Тут Николаю. Жена зарыдала:
Нешто сумеет он жизнь сохранить?
Он такой слабенький! Молвить тут к слову,
Очень окреп Николай при жене –
Не угадать в нем парнишки былого.
Ждать в одинокой осталась избе.
Трудно жила – ни отца нет, ни брата
Нету, ни свекра, ни деверя нет.
(Та родня, что помогала когда-то,
Нынче почила.) Одна на весь свет.
Даже дитя Николай не оставил.
Счастье одно: что не как в старину
Двадцать пять лет ждать, – царя Бог наставил,
Рекрутов он упразднил посему[1].
Быть ей солдаткой четыре лишь года[2],
Может, и свидятся. Кабы война,
Вдовство свое принимала бы твердо,
А нет войны, так надежда была.
Миновали года. Николай воротился.
С доброй улыбкой спешил по селу.
Так возмужал, что народ подивился.
Всякий был рад повстречаться ему.
Что же Маланья? Худая, упала
Мужу на грудь. Заревела она.
В тяжком труде надорвавшись, увяла
Прежняя бабья ее красота.
В хворях, в заботах истаяли силы.
«Родненький, жив!» Жену крепко обнял.
Ей повинился о мысли ревнивой:
Может, кто мил по разлуке ей стал?
«Правду скажи!» – Поседел он до срока. –
«Как бы на свете я белом жила,
Коли тебя б не ждала одиноко?
Совесть в могилу меня бы свела!»
Тем успокоился. Жили как прежде.
С мужем оправилась хворей своих –
Бабы живучи. Со страстной надеждой
Деток молила. Бог вспомнил про них.
В этот же год понесла она дочку.
Вот была радость! Легко родила.
Чуть опечалившись, что не сыночка,
Всё же дитя не жалеть не могла.
Как поглядела раз, как приложила
Только к груди, так о дочке своей,
Что не мальчонка, ничуть не тужила –
Дочь дождалась, подождет сыновей!
Муж думал так же. Дитя Евдокией
Батюшка в церкви по святцам нарёк.
А через год снова дочку крестили –
В сыне опять им отказывал Бог.
Ну, не беда! Дочь Глафирою стала.
Меньшую дочку весьма тяжело,
Так уж случилось, Маланья рожала.
Долго болела потом оттого.
И понести не смогла она боле.
Муж не корил. Понимала сама:
За нею вина, что неплодна. Без воли,
А все-таки горькая сердцу вина.
Ей Николай ни полслова упрека.
Она вздыхает: пойдут под венец
Дочери, станет в избе одиноко.
Нужда да тоска с мужем ждут под конец.
Хуже тому, кто из них овдовеет, –
Страшная участь. А дочки росли
Что колоски в поле пахаря зреют,
И незаметно невесты взросли.
Кроткие, добрые. Вот уж и сваха.
Старшую сватать. Авдотья[3] была
Собой неприметна. Не чуяла страха,
Впрочем, что век свой окончит одна.
К семнадцати ле́там приданое сшила.
(Еще и не зная, пойдет за кого.)
Дабы готово заранее было.
Так и сестра. Где взять в спешке его?
Худого в судьбе не умела бояться.
Видно, ни разу не довелось
Ей в людях жестоко еще ошибаться
И горя изведать от них не пришлось.
Ждала под венец идти: муж не обидит.
Хоть за кого, а, когда отдадут,
Дело само собой доброе выйдет.
Свадьба родителей помнилась тут.
Детям они всё как было сказали
По простоте. И чего тут скрывать?
Дочек в любви и в труде воспитали.
В правде. Откуда напасти им ждать?
Разве что голод… Потерпят, ведь было.
На жениха поглядев своего,
В ту же секунду Авдотья любила.
Сватали важно, красиво ее.
И сватовство было очень приятно.
Крепкий сельчанин из дальних родных,
Ради невесты одетый нарядно,
Ласковых глаз не сводил голубых.
Выбрал родитель, конечно, невесту
Сыну – пора повенчаться ему.
Чтоб жизнь прожить и толково и честно,
Всякому надобно в жизни жену.
С невестой жених однолетками были.
С самого раннего детства они
Знали друг друга, поблизости жили,
А угадать жребий свой не могли.
Не примечали друг друга нисколько.
Как в первый раз и увиделись тут.
Стало на сердце и сладко и горько
Вдруг у Авдотьи. Глаза ли ей врут?
Это ль Матвей? Незнакомый, красивый
Ей показался. Она со стыда
Вновь убежала на двор торопливо
(Чтоб показаться, пришла со двора).
И по обычаю ей полагалось
Избу оставить. О чем говорят
При сватовстве, для невесты считалось
Слышать негоже – не сговорят.
Бойкая сваха Авдотью хвалила:
Ладная, смирная. О женихе
Пуще того добрых слов говорила,
Было их больше чем капель в реке.
Правду сказать, даже слушать устали
Сваху родители, зато Матвей
Очень гордился собой, хоть едва ли
Знать он не мог, что уплачено ей.
Вдовая женщина хлеб добывала
Та сватовством. Говорили, она,
Будет удачной ли пара, смекала
Сердцем вперед – прозорлива была.
С нею совет семьи часто держали
В деле нелегком. Матвея судьбу
Хоть за него по обычью решали,
Сам торопил в мыслях свадьбу свою.
Рад бы с любою тот был повенчаться.
Что ж так? Достигнув достаточных лет,
Плоть торопила его миловаться,
А без венца – держать Богу ответ.
Стыдно. К тому же отец его строгий
Так упреждал-устращал сыновей:
«Коли узнаю за кем грех тот многий,
Сразу прибью!» Ждать венчанья верней.
Руку отца сыны твердую знали.
И уж, понятно, слова проверять
Эти на деле, все трое, не стали,
Впрочем, детей торопился венчать.
Вдаль не откладывал – чтоб не блудили.
Меньшим Матвей был. Два брата его
С женами верно да ласково жили.
Младший тайком нагляделся всего!
Нравились многие девки Матвею.
Всех не сочесть, а Авдотья была
Им не замечена. Свидевшись с нею
Нынче ж, нашел, что весьма недурна.
Как проглядел? Что родней доводилась,
Ум не смущало. Почти все село
В разном родстве меж собой находилось.
Сваха и род похвалила его:
«Пьющих, калек али каторжных нету.
Смело отдайте Авдотью свою!
Не пожалеете!». – Прежде ответа
Взял Николай срок подумать ему.
Как соглашаться, не думавши, сразу?
Скажут, что дочь хочет сбыть со двора.
Но уж понятно, что быть тут отказу
Вряд ли – на выданье дочка была.
Самое время венчать. К Николаю
Власий – Матвея отец подходил
Прежде еще и, ему намекая,
О сватовстве наперед упредил.
Теперь отказать – весьма стыдное дело, –
Дорого сваха за речи берет.
Ну и, понятно, Авдотье хотел он
Счастья. Пущай за Матвея идет!
Парень он добрый, простой, работящий.
Сызмальства помнил его Николай.
Вот сорванец в детстве был настоящий!
А говорливый! Терпенья Бог дай!
Понял: жених приглянулся Авдотье.
«Тятенька, что?» – воротившись, она,
В избу, спросила. – «Зачем мне быть против?
Я не неволю. Решай уж сама».
Рукобитьё у икон совершили
Вскоре отцы. Сговор был по весне.
Осенью – свадьба; венчать не спешили,
Прежде чем весь урожай на столе:
Надобно праздник. Милее невесты
Стало едва ли возможно сыскать,
Радость души целомудренно честной
Счастьем умеет лицо украшать.
Дотоль неприметное, вдруг засияло
Отрадой сердечной, и столь хороша,
Чувству доверясь, Авдотья вдруг стала,
Что лучше не сыщешь, венчаться спеша.
Очень Матвею она полюбилась,
Он на других и глядеть перестал.
А жениха-то совсем не дичилась:
Сладко украдкой ее целовал.
(Хоть и просватаны, зорко глядели
За ними родители.) В том, что сродни,
Батюшка семьи корил. Приглядели
Пару иную бы детям они.
Было бы это весьма добронравно.
«Детей не неволим мы, – Власий сказал. –
Сами венчаться желают». – «Аль правда?» –
Родство матерей троюро́дное знал.
Впрочем, законно венчаться возможно
В дальнем колене. Сыграть на селе
Свадьбу чужим, понимал, весьма сложно
В крае глухом. Обвенчал в октябре.
В день на Покров[4]. В праздник тот, у иконы,
Благословляя Авдотью, отец
Кротко вздохнул над коленосклоненной:
Старшую дочь отдает под венец.
Жизнь прожита, почитай! А Маланья
Дочке сказала: «Счастливая ты.
Благословенье отца на венчанье –
Радость для дочери, боль сироты.
Я такового вовек не имела.
Тетка икону же эту взяла
Благословить, да сама заревела,
Что ни словца уронить не могла.
С чем и сравнится отцовское слово?
Помни, Авдотья, про счастье свое.
В мужнем дому сбережет от худого.
Мне было легче в стенах своего».
Мать уж невеста почти не слыхала.
Что там ей молвит? Настолько она
В счастье, в мечтах о венце пребывала,
Доверия к жизни душою полна.
Ни на секунду в ней не было страха.
Так и венчалась. Был праздник потом,
Сытный да шумный, – гуляли с размахом!
Батюшка первый был гость за столом.
Пуще крестьян, почитай, веселился!
Из одного лишь почтенья к нему,
Шибко никто за столом не напился,
Чтоб до беспамятства, – мил был селу.
К свахе домой молодых проводили,
Там и легли те, а утром пришли
Власий с роднею да их побудили.
Девство невесты – почет для семьи.
