Почувствовав ее взгляд, он поднял глаза. Повернувшись к ней над Зоиной головкой, он одними губами изобразил – я люблю тебя.

Она улыбнулась и в ответ беззвучно проговорила те же слова, охваченная буквально осязаемым ощущением счастья.

Тонкий голосок Зои разносился по освещенной свечами детской, тихое воркование младенца звучало в ответ на разглагольствования сестры. С улыбкой на губах Ставр снова склонился, чтобы выслушать, как Зоя разъясняет своей кукле, что красное платьице надевают только по праздникам.

Татьяну переполняли нежные чувства. Вся семья снова в сборе, любовь ее жизни вернулась, избежав смертельной опасности. Какое же это счастье!

Позже, когда в доме воцарилась тишина и дети уснули, Татьяна и Ставр, взявшись за руки, направились вниз по коридору в ее спальню. Он тяжело ступал, его хромота поздним вечером стала более заметной, но улыбка оставалась по-прежнему завораживающей.

– Я не говорил тебе, как я благодарен тебе за сына? – Он крепко сжал ее руку.

– Пожалуй, не больше тысячи раз.

Он хмыкнул.

– Я вижу, что был недостаточно уважителен.

Она рассмеялась и, остановившись перед дверью спальни, коснулась губами его щеки.

– Ты сможешь повторить это еще тысячу раз завтра. А сейчас я уложу тебя в постель. Ты выглядишь совершенно измученным.

Он взглянул вверх и вниз, словно ища опору в окружающей обстановке, а затем тихо вздохнул.

– Подумать только, мы отправляемся спать, как все нормальные люди.

– Чудеса действительно случаются, – прошептала она.

Он кивнул, притянул ее к себе и крепко обнял. И две родные души, еще совсем недавно пребывавшие в полной безнадежности, ощутили всю сладость самого обычного эпизода каждодневной жизни.

– Кстати, о чудесах, – пробормотал он, отступив на шаг, выражение его лица изменилось на ее глазах, став несколько смущенным. – Первым делом завтра утром я позову священника, который обвенчает нас.

Она удивленно вскинула брови – в его голосе появилась излишняя резкость.

– Если ты, конечно, согласна, – добавил он быстро, заметив настороженность в ее глазах.

– Почему ты заявил об этом таким образом? – Его резкий голос напомнил ей Игоря.

Он опустил глаза, а когда снова посмотрел на нее, то не смог встретить ее взгляда.

– Прости. Я не знаю почему.

Охваченный бурей чувств, причем отнюдь не добрых, он пытался разобраться в мотивах своего поведения. Может, страх. Или инстинкт собственника. Вероятно, он слишком долго был гетманом.

– Ты мог бы попросить или предложить, но не утверждать или сообщать мне о твоем решении. – После еще столь свежего в памяти несчастного первого замужества она с опаской относилась к диктаторским замашкам мужчин. – Как вдова, я обладаю определенной независимостью. И не желаю больше выслушивать приказы. Категорически не желаю.

– Я понимаю. Прости меня. Я, наверное, просто устал.

Она пристально взглянула на него и произнесла:

– Что ж, ладно.

Он вдруг с раздражением погрузился в неожиданные размышления.

Повисло неловкое молчание.

Хотя он и собирался сделать ее своей женой, на мгновение его охватило необъяснимое беспокойство, и ему вдруг захотелось отказаться от своего намерения. Женитьба всегда казалась ему далекой, возможно, даже маловероятной и весьма сомнительной перспективой, и после ее снисходительного «Что ж, ладно» все его прежние холостяцкие убеждения вспыхнули с новой силой.

«Не будь глупцом, – возразил голос разума. – Вспомни, что именно любовь к Татьяне дала тебе волю и силы, чтобы выжить, спасла от неминуемой гибели».

Несмотря на все убеждения прежней жизни, он любил ее всем сердцем – это он знал точно.

Он сделал серьезное лицо, пригладил пальцами волосы и выпалил одним словом:

– Выходизаменязамуж!

Она прищурилась. Его сомнения невозможно было не заметить.

– А ты уверен, что хочешь этого?

– Нет, то есть, Господи, конечно же, да. Я именно это имел в виду. – Он пожат плечами. – Я никогда…

– Не собирался жениться таким молодым? – мягко спросила она.

– Нет, то есть да, да, но это совсем другое, – выговорил он, заливаясь краской, словно неловкий подросток. – Господи, прости меня. Правда. Я совершенно уверен.

Она посмотрела на него долгим, изучающим взглядом. Она ни разу не видела, чтобы он терял самообладание, уверенность в себе, и, любя его всей душой, конечно же, ждала не меньшего чувства от него. Но еще в начале прошлого лета он говорил обо всем, что собирался сделать, о военных кампаниях и дальних странах, о радости, с которой скакал в атаку во главе дружины, о ликовании после одержанных побед. Может, именно поэтому он не был так уверен сейчас? Сомневается ли она в его любви к ней? Может ли она представить себе жизнь без него? Захочет ли даже рассматривать возможность подобного существования?

Она спросила быстро и уверенно:

– Твой священник или мой?

Он удивленно вскинул брови.

– Это имеет значение?

– Мой священник ближе.

– Тогда твой. Договорились. – На его лице читалось явное облегчение.

– Без обсуждений условий венчания или помолвки? – весело заявила она, входя за ним в спальню.

– Наш сын, возможно, будет против долгой помолвки, – шутливо продолжил он в том же духе, преодолев сомнения. Он закрыл дверь и оперся на нее спиной. – Что касается материальных условий брака, пусть все достанется тебе – мне все равно, пока у меня есть ты.

– Как мило. – Она прищурила глаза. – И неосмотрительно.

– Это не имеет значения в сердечных делах.

– Сердечное дело – в единственном числе, если не возражаешь.

– Конечно. Я мог бы потребовать того же от тебя. – Его улыбка при тусклом освещении показалась бледной. – И не обижайся. Вспомни, как мы встретились с тобой.

– Ты прав. Одно-единственное. Я согласна, – зарделась она.

– Итак, до утра. – Лукавая искорка промелькнула в его глазах. – Значит, у нас есть бездна времени…

– Абсолютно нет! – Она подняла руку в предостерегающем жесте. – Ты едва держишься на ногах. Тебе необходимо отдохнуть.

– А я так не думаю. – После того как он едва избежал могилы, сон не стоял в первых строках списка его приоритетов.

– Тебе нужно еще несколько дней, чтобы восстановить силы, милый, – мягко проговорила она, словно убеждая заупрямившегося ребенка. – Ты укладывайся, пока я распущу волосы, а потом мы обсудим этот вопрос.

Его охватило озорное веселье: надо было скакать две недели с самого Днепра, чтобы теперь спать одному.

– Мы, конечно, могли бы рассмотреть это сейчас, – пробормотал он, падая на постель. – У меня до сих пор не было случая обсуждать дела, занимаясь любовью. Ты всегда чересчур спешила.

– Очень смешно, – парировала она, усаживаясь за туалетный столик и стараясь не казаться не в меру самоуверенной. – Однако сейчас я никуда не тороплюсь, но ты слишком слаб, чтобы даже думать о подобных занятиях. Хотя бы один из нас должен быть практичным, здравомыслящим, наконец.

– Практичным… – повторил он, растягивая слово. – Интересное словечко. – Не то чтобы оно очень подходило для его первой ночи дома, но он хотел дождаться, когда она вытащит все свои заколки из волос. И пока свечи мерцали, а ночной ветер завывал среди деревьев, он чувствовал себя счастливейшим из людей, растянувшись на постели и наблюдая, как она вытаскивает янтарные шпильки и заколки из волос и снимает одну за другой драгоценности – жемчужные серьги и скифские кольца, золоченую цепочку для ключей с пояса, инкрустированный рубинами греческий крест с шеи. Она улыбнулась ему в зеркало, расчесывая волосы, и послала воздушный поцелуй.

Ловко подхватив его, он сделал вид, будто сунул его в карман.

– Ничего лучше быть не может в жизни, – прошептал он.

Повернувшись в кресле, она посмотрела на него, а глаза ее наполнились слезами.

– Я не знала, что можно быть такой счастливой. Я никогда не подозревала, что так может быть.