Пытаясь остаться героем, Саша процитировал несколько строчек из «Оды к зубной боли» Бёрнса, чем привёл мистера Сазерленда, уроженца Эдинбурга, в полный восторг, и он тут же пообещал, что не отпустит Сашу, пока не избавит от всех проблем в полости рта.
Саша сел на самый прочный стул, какой только нашли. Он открыл рот, запрокинул голову, зажмурился. Лицо стало настолько бледным, что Джейн даже не верила, будто этот парень способен краснеть.
На левой скуле Саши виднелась еле различимая отметина от удара плетью. Джейн решила, что тогда, стоя у церковного крыльца с саблей, и позже, рубясь с Сабуровым, он не терял самообладание до такой степени.
Началась пытка. Сазерленд с профессиональным азартом исследовал все зубы, после нескольких ошибок вычислил больной. За это время Джейн услышала лёгкий хруст: пальцы Саши вцепились в стул, а в глазах его было такое чувство, что она деликатно отвернулась.
В эту минуту хирург вспомнил про Сашины именины и чуть ли не насильно заставил его сделать дезинфекцию, на один большой глоток. Затем, считая анестезию достаточной, взял зубной ключ…
Джейн отвернулась. Потом поняла, что из чувства такта ей следует заткнуть уши. Потом она даже приготовилась выйти, но тут Сашины стоны заглушил победный возглас мистера Сазерленда, вздымающего к полотняному потолку окровавленный зуб.
– Ллучч-шшшее… Лучше десять раз штыками, – дрожа проговорил Саша. Доктор велел ему продезинфицировать горло ещё одним глотком, отхлебнул сам. Потом предложил вспомнить, какие зубы ещё болят, и вылечить их. Саша взлетел со стула, пряча за спину дрожащие и вспотевшие руки.
Джейн глядела с сочувствием. До этого ей приходилось расставаться лишь с молочными зубами – операцию выполняла миссис Дэниэлс посредством нитки и дверной ручки. Видя бледное лицо Саши и вспоминая недавнее постное пиршество, она подумала, что взрослые, не дающие детям сладкое, «так как от него портятся зубы», не такие и жестокие.
Мистер Сазерленд убедился, что другие зубы пациента не беспокоят, и начались именины.
Джейн, составляя праздничное меню, старалась украсить стол блюдами, одновременно и привычными Саше, и такими, чтобы были ему по зубам. Кроме пирога с вареньем из местных абрикосов, были поданы котлеты из рубленого мяса, паштет и прежде незнакомое, но, по уверению торговца, любимое русское блюдо – кавьяр, или ikra. Лавочник также сообщил, что бочонок этого деликатеса ему продал матрос с английского парохода, прибывшего из захваченной Керчи (папин корабль ещё не вернулся). О том, что Саше предложен трофейный продукт, Джейн деликатно умолчала.
Кроме Джейн и мистера Сазерленда, на именины были приглашены миссис Клушка и Болтушка. Как и предполагала Джейн, они засыпали Сашу деликатными вопросами о России. Джейн не без самодовольства ощутила, что на большинство из них смогла бы ответить сама.
Мистер Сазерленд был менее деликатен, да и Саша, после анестезии и дезинфекции – двух глотков виски на голодный желудок, – пустился в споры о политике. Хирург утверждал, что русские героически сражаются за тирана, хотя и знают об этом. Саша отвечал, что император Николай уже почил, поэтому союзники с февраля воюют против России, уже не находящейся под тиранической властью. «Даже если война и началась с того, что мы напали на Турцию, мы ведь от неё уже отстали, когда же союзники отстанут от нас?»
Для упрощения спора мистер Сазерленд предложил выпить ещё раз. Долго искали подходящий тост. Наконец, Джейн и мистер Сазерленд его нашли. Они решили, что после окончания войны какой-нибудь талантливый английский или французский писатель, желательно ещё и врач, напишет книгу, которая бы называлась, скажем, «Севастопольские рассказы». Одновременно русский автор (шотландец узнал от Саши, что в России тоже есть писатели) напишет книгу с таким же названием. Если это будут честные книги («Как война была на самом деле», – заметил хирург), тогда будущие министры прочтут их и никогда никому не объявят войну.
– За последнюю войну в Евррропе, – подытожил мистер Сазерленд со своим хрустящим эдинбургским акцентом. Против такого тоста не возражал никто. Правда, миссис Клушка и Болтушка выпили уже уходя. Они и так задержались после своей смены, и настала очередь дежурить Джейн.
Долго посидеть втроём тоже не удалось. С темнотой русские артиллеристы начали стрелять часто и метко, некоторое время спустя в госпитале появились свежие раненые. Мистер Сазерленд дважды выскакивал, отдавал приказы санитарам, но потом сказал, что без его труда не обойтись, и шепнул Джейн: минут через десять ей хорошо бы вернуться к своим обязанностям.
Джейн вздохнула и, глядя в спину уходящему хирургу, обратилась к Саше:
– Пожалуйста, не делай вид, будто ты сыт. Хотя бы при мне!
Саша сказал, что вырванный зуб такой же враг аппетита, как и больной, но все же начал есть и котлеты, и сыр, и пирог, неплохой для полевых условий, хотя и подгоревший.
Десять минут пролетели как ракета. Саша, казалось их отсчитывавший, поднялся.
– Спасибо, Джейн. Это самые удивительные именины в моей жизни.
Джейн грустно улыбнулась. А про себя подумала: она уже провела на войне больше трёх недель, и нет числа злым эпитетам для этого явления. К примеру, война – это такая гадость, когда человек даже не может доесть пирог, испечённый в честь его именин.
Впрочем, это можно поправить. Джейн собрала оставшуюся провизию, заставила Сашу забрать. Отложила два куска пирога для солдат-конвоиров. Недолгая служба стюард-боем на «Пасифике» приучила её к заботе о людях, оказывающих мелкие, но важные услуги.
Вышла с Сашей из палатки, вздохнув, сказала, что из-за русских артиллеристов не может проводить его до тюрьмы. Попрощалась с Сашей, угостила пирогами конвоиров.
Сначала пехотинцы поворчали – ждали долго. Но они так давно не ели пирогов с абрикосами, что поблагодарили и Джейн, и Сашу. Один из них принюхался и, уловив лёгкий аромат виски, заметил:
– Эх, Стив, не повезло нам. Тюряга, пожалуй, последнее место здесь, откуда можно попасть в госпиталь. А в нем, глядишь, и кормят хорошо, и наливают.
Пирог они решили съесть на месте – ходить с примкнутым штыком, пленным и пирогом в руке неудобно. К тому же уже спустилась непроглядная ночь, и Стив начал зажигать фонарь, предусмотрительно захваченный с собой.
Товарищ Стива, уверенный, что военная тюрьма – последнее место, вблизи которого можно заработать рану, оказался неправ. Они не прошли и половины расстояния, как услышали впереди громкие крики. Несколько секунд спустя к ним прибавились и выстрелы. Теперь уже нельзя было сомневаться: стреляют со стороны тюрьмы. Между выстрелами можно было слышать зов рожка, конское ржание и крепкий свист.
Конвоиры остановились. Минуту спустя рядом пробежал солдат-вестовой. Увидев пленника под охраной, он крикнул на бегу:
– Не ведите его туда! Нападение на тюрьму!
– Пленные взбунтовались? – спросил Стив.
– Если бы! Внешнее нападение! – крикнул солдат, убегая.
– Хорошо, что нас там не было, – вздохнул Стив, – спасибо мисс санитарке за её пироги.
После чего прислонился к палатке: хоть и имитация стены, но все же. Напарник поступил так же, слегка подтолкнув Сашу – стой рядом.
«Кстати, – подумал Саша, – я ведь здесь, как и на корабле, не обещал оставаться в плену. Рвануть… Пожалуй, выстрелить не успеют».
Но тут же подумал, что, если сбежит в этот вечер, неприятности будут у шотландца-зубодёра, пригласившего его в госпиталь, не говоря уже о Джейн. Поэтому остался стоять, жадно дыша свежим ночным воздухом и разглядывая в небе подзабытые звезды.
Стрельба прекратилась, крики тоже уже были не караульно-пронзительными, а относились к обычному лагерному переполоху. Потом вдали послышался резкий свист. Саша решил, что англичанам свистеть ни к чему, а значит, кому-то из напавших удалось скрыться и он перекликается с товарищами.
«Жаль, меня там не было, – подумал Саша, – но, может, хоть кто-нибудь ушёл. Хорошо бы, если всех вывели. Приятно понимать, что кому-то в эту ночь досталась свобода, хотя мне – только пирог. Да ещё зуб вырвали».
