Когда мы вышли наружу, обе стражницы, приставленные к Дее Торис, выскочили за нами и, по-видимому, намерены были снова конвоировать ее. Бедняжка прижалась ко мне, и ее маленькие ручки крепко ухватились за мою руку. Я сделал женщинам знак удалиться, объяснив им, что отныне за пленницей будет смотреть Сола и при этом предупредил Саркойю, что она поплатится самым неприятным образом, если позволит себе какие-нибудь жестокие выходки по отношению к Дее.

Моя угроза была бесплодна и причинила Дее Торис больше вреда, чем пользы, потому что на Марсе, как я впоследствии узнал, мужчина не может наказать женщину смертью, равно как и женщина не смеет убить мужчину. Поэтому Саркойя ограничилась лишь злобным взглядом и ушла строить против нас козни.

Вскоре я нашел Солу и попросил ее сторожить Дею Торис так же, как она сторожила меня. Я объяснил Соле, что просил бы ее подыскать другое жилище, где бы им не пришлось бояться Саркойи, и что я сам намерен поселиться среди мужчин.

Сола взглянула на воинские знаки, которые я нес в руках и на плече.

– Теперь ты великий вождь, Джон Картер, – сказала она, – и я рада это видеть. Воин, чьи знаки одеты на вас, был молод, но это был славный боец, и благодаря своим победам достиг положения непосредственно за Тарс Таркасом, который, как вы знаете, уступает лишь Лоркас Птомелю. Вы одиннадцатый – в общине всего десять вождей, доблестью равных вам.

– А что, если я убью Лоркас Птомеля? – спросил я.

– Тогда вы будете первым, Джон Картер. Но вы можете добиться этой чести лишь в том случае, если ваш поединок будет назначен волей всего совета. Главным образом, если Лоркас Птомель нападет на вас, вы можете убить его в состоянии самозащиты, и этим также завоевать первое место.

Я рассмеялся и переменил разговор. У меня не было особого желания убивать Лоркаса, и меньше всего я хотел бы стать джедом тарков.

Я сопровождал Солу и Дею Торис в их поисках новой квартиры, которую удалось найти в здании более изысканной архитектуры и расположенной ближе к приемному залу, чем наше прежнее жилище. В этом здании мы нашли настоящие спальни со старинными металлическими кроватями тонкой чеканной работы, спускавшимися на гигантских золотых цепях с мраморных потолков. Стены были украшены картинами, на которых я заметил изображения людей, чего не встречалось на фресках других зданий.

Это были люди, такие же как я, и гораздо светлее Деи Торис. Они были одеты в величественно ниспадавшие одежды, богато украшенное драгоценными металлами и камнями. Их пышные волосы были чудного золотистого и бронзово-красного оттенка.

Мужчины были без бороды, и лишь немногие из них были вооружены. На картинах был изображен, большей частью, светлокожий светловолосый народ, занятый какими-то играми.

Дея Торис с восклицанием восторга всплеснула руками при виде этих прекрасных произведений искусства, созданных давно угасшим народом. Напротив, Сола их, как будто, и не замечала.

Мы решили занять эту комнату, находившуюся на втором этаже и выходившую на площадь, для Деи Торис и смежную комнату позади – для кухонных и хозяйственных надобностей. Затем я отправил Солу за постелями, пищевыми припасами и необходимым мелким скарбом, причем обещал ей посторожить Дею Торис до ее прихода.

Когда Сола ушла, Дея Торис с милой улыбкой обратилась ко мне:

– Куда же убежала бы ваша пленница, если бы вы покинули ее? Ей оставалось бы только молить вас о защите и просить у вас прощения за те жестокие чувства, которые она питала к вам в последние дни.

– Вы правы, – ответил я, – для нас нет иного спасения, как держаться друг друга.

– Я слышала вызов, брошенный вами этому ужасному Тарс Таркасу, и мне кажется, я понимаю ваше положение среди этих людей. Но я никак не могу освоиться с мыслью, что вы сами не с Барсума.

– Во имя моего первого предка, – продолжала она, прошу, вас, скажите, откуда же вы? Вы и похожи и не похожи на людей моего народа. Вы говорите на моем языке, а между тем, я слышала, как вы сказали Тарс Таркасу, что изучили этот язык только в последние дни. Все барсумцы от покрытого льдами юга и до покрытого льдами севера говорят на одном и том же языке, хотя и пишут различно. Лишь в долине Дор, где река Исс вливается в потерянное море Корус, существует по предположениям, другой язык. Но если не считать сказаний наших предков, то ни один барсумец не вернулся еще вверх по реке Исс, от утесов Коруса, по долине Дор. Не говорите мне, что вы вернулись оттуда! Если бы это была правда, вас немедленно убили бы, где бы вы ни показались на всем Барсуме! Скажите мне, что это не так!

В ее глазах появился странный таинственный блеск, в голосе звучали умоляющие нотки, а маленькие ручки прижимались к моей груди, как будто желая исторгнуть из моего сердца успокоительные слова.

– Я не знаю ваших обычаев, Дея Торис, но у нас в Виргинии джентльмен не станет лгать для своего спасения. Я никогда не видел загадочной реки Исс, потерянное море Корус останется, поскольку это касается меня, потерянным. Вы верите мне?

И вдруг я заметил, что мне очень и очень хочется, чтобы она мне поверила. Не то, чтобы я боялся ее уверенности в моем возвращении из барсумского рая или ада. Нет, но в чем же дело? Почему меня интересовало, что она подумает? Я взглянул на нее, на ее обращенное ко мне прекрасное лицо, и в ее глазах для меня раскрылась вся глубина ее души. И, встретившись с ней глазами, я понял и… содрогнулся!

Волна подобных чувств, казалось, обуревала и ее. Она со вздохом отодвинулась от меня, и серьезно взглянув, прошептала:

– Я верю вам, Джон Картер. Я не знаю, что значит «джентльмен», и никогда раньше не слышала про Виргинию. Но в Барсуме не лжет никто. Если человек не хочет сказать правду, он молчит. Где эта Виргиния, где ваша родина, Джон Картер? – спросила она, и гордое имя моей горной страны никогда еще не звучало так прекрасно, как из этих совершенных уст, в этот давно минувший день.

– Я из другого мира, – ответил я, – с великой планеты Земля, обращающейся вокруг нашего Солнца внутри орбиты вашего Барсума, который мы называем Марсом. Я не могу вам рассказать, как я попал сюда – этого я и сам не знаю. Но я здесь, рад, что мое присутствие может быть полезно Дее Торис.

Она долго и вопросительно посмотрела на меня грустными глазами. Я хорошо знал, что поверить моим словам трудно, и не надеялся, что она поверит, как ни жаждал я приобрести ее доверие и уважение. Я предпочел бы не говорить с ней о моем прошлом, но никто не мог бы заглянуть в глубину этих глаз и отказать ей в малейшем желании.

Наконец она улыбнулась и сказала, вставая:

– Мне придется поверить, хотя я и не понимаю. Я могу представить себе, что вы не принадлежите к современному Барсуму. Вы такой же, как мы, и в то же время другой… Но зачем ломать голову над загадкой, когда сердце говорит мне, что я верю, потому что хочу верить!

В этом была логика – хорошая, земная, женская логика, и если она удовлетворяла ее, то не мне было придираться к таким рассуждениям. В сущности, это была единственно правильная точка зрения в этом вопросе. Наш разговор перешел на общие темы, и с обеих сторон посыпались вопросы. Она расспрашивала об обычаях моего народа и высказала удивительное знание земных событий. На мой удивленный вопрос она рассмеялась и воскликнула:

– О! Каждый барсумский школьник знает географию и осведомлен о фауне и флоре, а также и об истории вашей планеты так же основательно, как и о нашей. Разве мы не можем видеть все происходящее на вашей «Земле», как вы ее называете? Разве не висит она на небе на виду у всех?

Должен признаться, что ее слова поразили меня не меньше, чем мои заявления должны были ошеломить ее. Я ей это и сказал. Тогда она объяснила мне в общих чертах устройство приборов, которые применялись ее народом и совершенствовались в течение веков, приборов, позволяющих отбрасывать на экран точное изображение происходящего на любой планете и на многих звездах. Эти изображения, сфотографированные и увеличенные, так точны в деталях, что на них легко различать предметы не крупнее стебелька травы. Впоследствии я увидел в Гелиуме много таких снимков, а также и те приборы, с помощью которых они изготовлялись.