– Не удивлюсь, если и здесь будет какая-нибудь ономатопея.

– Что?

– Звукоподражание. Как Кот и Мышь. Помните?

– Вы о чем?

– Ну, помните, Кот и Мышь, стишок, рифма. Такое злобное стихоплетство.

– Да, да, помню.

– Слово «драгун» тоже вызывает у нас неприятные чувства. А на самом деле это просто полицейские, только тех времен.

– Ага, моторизованная пехота.

– Ну, что касается меня, и не только меня, драгуны – это ужасно. По крайней мере, в современном восприятии.

– Понимаю. Forcemajeure. [22] Правительство располагало лишь горсткой полицейских на огромной территории, следовательно, преимущества были на стороне ковенанторов. Во всех смыслах. Драгун, то есть полицейский, не мог никого арестовать, не получив ордера на арест. Он даже не мог поставить свою лошадь в конюшню, если хозяин был против. Однако ковенанторам никто не мешал прятаться в зарослях вереска и стрелять в драгунов. Что они и делали. А теперь мы читаем горы литературы о бедненьком замученном ковенанторе и злодее-драгуне, исполнявшем свой долг.

– Похоже на Ричарда.

– Похоже. Кстати, а как наш с вами Тоунипанди?

– Никто не пишет, зачем Генриху понадобилось уничтожать акт. О нем долго не вспоминали, пока случайно не обнаружили черновик в архивах Тауэра. В 1611 году его напечатали, а затем его полный текст был помещен в «Истории Великобритании».

– С актом все ясно. Ричард преуспел благодаря ему, а все, что написал Томас Мор, гроша ломаного не стоит. Елизавета Льюси была ни при чем.

– Кто? Какая Елизавета Льюси?

– Ах да, я забыл. Мы же с вами об этом не говорили. Мор пишет, что Ричард объявил, будто Эдуард был женат на своей любовнице Елизавете Льюси.

Выражение гадливости всякий раз появлялось на юном лице Каррадина при упоминании имени Томаса Мора.

– Ерунда.

– Очередное измышление Томаса Мора.

– А зачем он прячет Элеонору Батлер? – спросил Каррадин, уже догадываясь об ответе.

– Затем, что она-то и была женой Эдуарда, и из-за нее его дети стали незаконнорожденными. А коли дети незаконные, никто не станет на защиту их прав, следовательно, Ричарду не надо было их опасаться. Вы обратили внимание, что вторжение Вудвиллов – Ланкастеров проходило под знаменем Генриха, а не детей, хотя там был и Дорсет, их сводный брат? И началось оно прежде, чем до него могли дойти слухи об их смерти. Что касается вождей восстания Дорсета – Мортона, то дети и тут ни при чем. Они делали ставку на Генриха, ибо в случае победы трон переходил к мужу сводной сестры Дорсета, а сама сестра становилась королевой. Неплохая комбинация для нищего беглеца.

– Да, да. В этом все дело. Правильно. Дорсет сражался не за своего брата. Но, знаете, будь хоть малейшая возможность вернуть трон принцу, он поддержал бы его. Я кое-что нашел для вас. Королева и ее дочери вскоре покинули свое убежище. Вы заговорили о Дорсете, и я вспомнил. Они опять стали жить, будто ничего не произошло. Их приглашали на все балы во дворце. А знаете, чем королева заплатила за это?

– Нет.

– Это было уже после убийства принцев. Да-да. Я скажу вам больше. Когда злодей дядя покончил с племянниками, она написала письмо своему старшему сыну Дорсету во Францию, в котором просила его вернуться в Англию и помириться с Ричардом. Она обещала, что он не сделает ему ничего плохого.

В палате воцарилось молчание, нарушаемое только монотонным шумом дождя. Воробьи попрятались.

– Ваш комментарий? – спросил Каррадин.

– С полицейской точки зрения, – сказал Грант, – Ричарда не в чем обвинить. Я не преувеличиваю. Против него нельзя возбудить даже самого незначительного дела.

– Не могу с вами не согласиться, особенно если учесть, что все люди, имена которых вы мне дали, были живы-здоровы и совершенно свободны, когда Ричард погиб в сражении. И не только свободны, но и материально обеспечены. Дети Эдуарда плясали на балах и получали пенсии. Ричард даже выбрал себе из них наследника, когда умер его сын.

– Кого же?

– Сына Георга.

– Значит, он отменил закон, который касался и сына его брата?

– Да. Помните, он был против приговора?

– Даже Святой Мор не отрицает, что Ричард был против. Итак, все «наследники» были свободны и делали что хотели во времена Ричарда III Злодея…

– Более того, они занимали высокое положение в обществе. И не только как члены семьи. Я читал записки некоего Дейвиса из Йорка. И юный Варвик, сын Георга, и его кузен, юный Линкольн, были членами Совета Город послал им письмо. Это было в 1485 году. И еще. Ричард произвел Варвика в рыцари одновременно со своим сыном и устроил прекрасный праздник в Йорке.

После недолгого молчания Каррадин неожиданно спросил Гранта:

– Мистер Грант, вы собираетесь писать книгу?

– Книгу? – удивился Грант. – Боже упаси! Зачем?

– А я бы не возражал заняться этим. Интереснее все-таки, чем крестьянское восстание.

– Ну и пишите.

– Понимаете, мне хотелось бы что-нибудь показать папе. Он думает, я глупый, потому что не интересуюсь мебелью, рынком и сбытом. Если бы я мог показать ему написанную мной книгу, он поверил бы, что я не совсем безнадежен. Так или иначе, она бы мне пригодилась.

Грант поглядел на Каррадина с одобрением.

– Забыл спросить, как вы нашли Кросби-плейс?

– Прекрасно! Замечательно! Если бы Каррадин Третий увидел его, то обязательно утащил бы и поставил где-нибудь в Адирондаксе.

– Если вы напишете книгу о Ричарде, он наверняка так и сделает. А как вы ее назовете?

– Книгу?

– Да.

– Название я нашел у Генри Форда: «История – это ложь».

– Великолепно.

– Мне еще многое надо прочитать. Да и на поиски уйдет немало времени.

– Это уж точно. Мы ведь пока не касались главного вопроса.

– Какого?

– Кто на самом деле убил мальчиков.

– Ну конечно.

– Если они были живы, когда Генрих явился в Тауэр, то что случилось с ними потом?

– Я понял. А мне еще очень хочется узнать, почему Генриху было так важно уничтожить акт.

Каррадин поднялся со стула и тут увидел лежавшую на тумбочке фотографию. Он взял ее и с великой осторожностью поставил так, как она стояла прежде.

– Стой тут, – сказал он Ричарду. – Я верну тебе твое законное место. – С этими словами он двинулся к выходу.

– Погодите, – окликнул его Грант. – Я только что вспомнил историю, которая не была Тоунипанди.

– Правда? – Каррадин застыл на месте.

– Резня в Гленко.

– А она была?

– Была. Брент, подождите!

Брент просунул голову в дверь.

– Что-нибудь еще?

– Человек, отдавший приказ о резне, был ковенантором.

Не прошло и двадцати минут после ухода Каррадина, как появилась нагруженная цветами, сладостями, книгами, сияющая от радости Марта, но Алан Грант едва обратил на нее внимание, погруженный в события пятнадцатого века в изложении Олифанта. Марта же, надо сказать, не привыкла к такому отношению.

– Если бы твой деверь убил обоих твоих сыновей, приняла бы ты от него пенсию – и довольно приличную?

– Думаю, вопрос чисто риторический, – ответила Марта, освобождаясь от цветов и оглядывая заполненные вазы, чтобы выбрать наиболее подходящую.

– Честное слово, все историки сумасшедшие. Вы только послушайте: «Трудно объяснить поведение вдовствующей королевы. То ли она боялась, что к ней применят силу, то ли ей надоело пребывание в Вестминстере, то ли ей вообще все надоело, но она решила воссоединиться с убийцей своих детей».

– Боже милостивый! – только и выговорила Марта, застыв на месте с фаянсовым кувшином в одной руке и стеклянным цилиндром в другой. Она подозрительно посмотрела на него.

– Кажется, они не думают о том, что пишут.

– Кто эта вдовствующая королева?

– Елизавета Вудвилл. Вдова Эдуарда IV.

– Ах вот оно что. Когда-то я ее играла. Это была маленькая роль в пьесе об Варвике Делателе Королей.