– Да… – проговорил Грант, пытаясь как-то осмыслить услышанное. – Невероятно.

– Совершенно невероятно. Я проконсультировался у одного человека, который обычно сидит рядом со мной в библиотеке. Он историк и очень мне помог с нашим делом. Я все забывал вам рассказать. Так вот, он ни разу не встречал ничего подобного. Я показал ему две записи в «Хронике Генриха VII», и он никак не мог оторваться от них.

– Так, – сказал Грант, как бы подводя итоги. – Шестнадцатого июня Тиррел получает полное прощение. Шестнадцатого июля он получает второе полное прощение. Примерно в ноябре Елизавета Вудвилл возвращается в Лондон, а в феврале ее обрекают на пожизненное заточение в монастыре.

– Наводит на размышления?

– Еще как!

– Вы думаете, это сделал он? Тиррел?

– Возможно. По крайней мере, очень подозрительно: стоит нам найти спущенную петлю, как тотчас появляется Тиррел – новая дыра. Когда в первый раз распространился слух об исчезновении мальчиков? Я имею в виду явный, широко распространившийся слух.

– Насколько я помню, в самом начале царствования Генриха.

– Хорошо. Что ж, это снимает все наши недоумения.

– То есть?

– Теперь понятно, почему не было шума по поводу исчезновения принцев, а ведь это удивляло всех, даже тех, кто верил в виновность Ричарда. В самом деле, Ричард никак не мог это сделать. В его время оппозиционеры были сильны и многочисленны, к тому же они были на свободе и разъезжали по всей стране, развозя любые слухи, которые им нравились. Вы только представьте себе реакцию всех Вудвиллов – Ланкастеров на исчезновение принцев! А чего бояться Генриху? Его оппозиция надежно упрятана за тюремные стены, и только в теще он мог видеть угрозу. За это он отправил ее в трюм и задраил люк.

– Похоже. Вы думаете, она могла что-то сделать? Например, если долго не получала вестей от мальчиков?

– Она, скорее всего, даже не подозревала, что дети могут быть убиты. Предположим, Генрих ей сказал: «Я не желаю, чтобы вы с ними виделись. Вы плохо на них влияете. Зачем вы вернулись в Лондон и позволили вашим дочерям посещать приемы, которые устраивал Ричард?»

– Что ж, возможно, он не мог ждать, пока ее подозрения созреют, и вынужден был действовать быстро. «Я недоволен вами и потому отправляю вас в монастырь. Только так я могу спасти вашу душу от зла, а ваших детей – от пагубного влияния».

– Правильно, – согласился Грант. – Что же до остальной Англии, то никогда ни один убийца еще не был в большей безопасности. После того, как Генриху пришла в голову счастливая идея насчет «измены», вряд ли кто осмеливался спросить о мальчиках, ведь все ходили по острию ножа. Никто не знал, что он еще придумает, за какие мнимые грехи будет гноить людей в неволе и забирать себе их имущество. Нет, время не располагало к любопытству, тем более что удовлетворить его все равно не было возможности.

– Пока мальчики еще жили в Тауэре?

– Пока, согласно официальной версии, мальчики жили в Тауэре. Ричард руководствовался принципом живи-сам-и-давай-жить-другим, который был чужд Генриху, не желавшему альянса Йорков и Ланкастеров. Те, кто служили в Тауэре, были людьми Генриха VII.

– Вы, несомненно, правы. Кстати, вы знаете, что Генрих VII был первым королем, который обзавелся личной охраной?.. Интересно, что он сказал жене о ее братьях?

– Да, интересно. Впрочем, не исключено, что он сказал ей правду.

– Генрих? Никогда! Нет, мистер Грант, признать, что дважды два четыре, он мог только после мучительной внутренней борьбы. Вспомните краба, который от природы не способен к нормальному движению.

– Если он был садистом, то мог и сказать, ему это ничем не грозило. Что она могла сделать, даже если бы и захотела? А она вряд ли бы захотела. Женщине, которая совсем недавно родила одного ребенка и уже готовилась дать жизнь другому, не до бессмысленной борьбы. Она должна была думать о себе.

– Генрих не был садистом, – сказал юный Каррадин, и в голосе у него звучала грусть, ибо ему очень хотелось защитить Генриха. – Наверно, даже наоборот. Ему не нравилось убивать. Чтобы привыкнуть к мысли об очередном убийстве, он долго обдумывал его, обряжал в законные одежды. Вы ошибаетесь, если считаете, что он хвастал по ночам Елизавете своими расправами и таким образом возбуждал себя.

– Что ж, может, вы и правы, – сказал Грант и надолго замолчал, поглощенный мыслями о Генрихе. Не меньше десяти минут прошло, прежде чем он заговорил снова. – Мне только что пришло в голову слово, которое очень подходит Генриху. Он был жалкий. Жалкое существо.

– Пожалуй. У него и волосы были тонкие и редкие.

– Я не это имел в виду.

– Знаю.

– Весь он был какой-то жалкий. Если подумать, то и «вилка Мортона» – не лучший способ увеличить доход. Не только его жадность была жалкой, все в нем было жалким.

– Да. Не мешало бы доктору Гарднеру увязать его поступки с его характером. А вам понравился доктор?

– Восхитительное чтиво. Должен сказать, доктор Гарднер вполне мог быть преступником.

– Много жульничает?

– Совсем не жульничает. Он честен, как ясный день. Просто ему не по силам обосновать переход от Б к В.

– Ничего не понимаю. Объясните.

– Любому ребенку доступно решение типа, как от А перейти к Б. Многие взрослые в состоянии одолеть и переход от Б к В, но уже не все. И тех, кто не может, очень много, вы не поверите, как много. Я знаю, все вы думаете, что преступник храбр и умен. Нет, как правило, он глуп. Вы даже не представляете, как глуп. И конечно, не поверите, пока не увидите с мое. До Б он добирается, а вот прыгнуть в В не в состоянии! Положит две несовместимые вещи рядом и будет в недоумении глазеть на них! И вам никак его не убедить. Если у человека нет вкуса, он набьет куски фанеры на фронтон «под эпоху Тюдоров» и будет себе любоваться, что бы вы ему ни внушали. А как дела с вашей книгой?

– Что вам сказать? Набросал начало… Я знаю, как мне надо ее написать, но, боюсь, вы будете против.

– Это почему?

– Потому что я хочу написать все, как было. Помните, я к вам пришел и мы в общем-то случайно занялись Ричардом, еще толком ничего о нем не зная? Потом мы докопались до фактов, которые никак не стыковались с более поздними описаниями, искали и находили незаметные на первый взгляд накладки в старинных узорах, где начиналось сотворение зла. По-моему, мы были похожи на искателей жемчуга.

– Великолепная идея.

– Правда?

– Правда.

– Ну и хорошо. Буду работать дальше. Мне кажется, у нас маловато фактов о Генрихе, а мне хотелось бы пройти с ним через всю книгу, чтобы читатели сами сделали выводы. Вы знаете, что Генрих придумал Звездную палату? [26]

– Опять Генрих? Нет, может быть, и знал, но забыл. «Вилка Мортона» и Звездная палата. Да он просто классический пример диктатора! Думаю, у вас будет много трудностей в описании столь несхожих характеров. С одной стороны, «вилка Мортона» и Звездная палата, с другой – право поручительства и запрещение под страхом наказания влиять на присяжных.

– Это вы о Ричарде? Боже мой, мне еще читать и читать, а Атланта уже со мной не разговаривает, и вас она ненавидит. Она заявила, что девушке от меня столько же проку, сколько от прошлогоднего «Vogue». А если серьезно, мистер Грант, то с вашей помощью я в первый раз в жизни испытал нечто, перевернувшее мою душу. Я хотел сказать, нечто важное. И это было не потрясение во имя потрясения. До этого меня потрясла Атланта. Она сумела… Нет, не то… Вы меня понимаете?

– Понимаю. Вы нашли для себя дело, которым стоит заняться.

– Да, да! Я нашел дело, которым стоит заняться. И я собираюсь довести его до конца. Вот что замечательно. Для меня, конечно. Для маленького сына миссис Каррадин. Я приехал сюда за Атлантой. Моя так называемая научная работа была нужна мне всего лишь в качестве алиби. Я занялся ею, чтобы успокоить папочку, а теперь я миссионер. Неужели она вас не волнует, мистер Грант? – спросил Брент, не сводя с него изучающего взгляда. – Вы совершенно уверены, мистер Грант, что не хотите написать книгу? Я вас не понимаю.