– Ага, все верно! – подхватил Грязнов. – Я тоже примерно так себе обрисовал ситуацию и, кажется, понял, откуда ветер дует. А подул он наконец из Кремля, где устали слушать дурацкие оправдания и хотят знать правду. Хотя бы для того, чтобы не краснеть перед всем миром. И поскольку Костя не пожалел тебя, болезного, а срочно велел нам обоим явиться пред его светлы очи, почти уверен, что он приготовил нам по старой дружбе просто замечательную подлянку. Потому что интуиция мне подсказывает: грязнее этого дела, которое он хочет навесить на наши плечи, я пока не видел. Не в том смысле, что разгребать, а в том, что нам все равно не позволят докопаться до сути. Будут водить за нос, предлагать очередные версии и так далее. А правды они боятся. Я имею в виду военных. Это же их головы под топором! Впрочем, возможно, я и ошибаюсь...
– Боюсь, что нет, – сказал Турецкий и выпил свою рюмку. – Кстати, спросить хотел... А Владька, он что, самоустранился, да? Почему ты оказался в центре внимания с этим чертовым академиком?
– Он звонил. Голос вялый. По-моему, кроме того материала, что добыл Дениска со своими сыскарями, так ничем дельным и не располагает. Спросил, что у нас. А мне-то скрывать нечего. И баллистическая, и судебно-медицинская экспертизы показали, что все факты говорят о возможности самоубийства. Почему – другой вопрос. Что им двигало, когда он хлопнул полбутылки виски безо всякой закуси, а потом достал из своего сейфа «макарова», лег поудобнее на кровать, приставил ствол к груди и нажал на спуск? Да, а перед этим отослал своего сторожа в Подольск за мангалом для шашлыка, который собирался приготовить вечером с какой-то компанией. И еще отключил Владькину систему слежения. Причем отключил в высшей степени профессионально. Там Владькины пацаны два дня возились, все прозванивали насквозь, пока не обнаружили закладку, которая напрочь отключила всю систему. Словом, там большой спец поработал. Таких даже в Первом департаменте Федеральной службы раз-два и обчелся.
– Значит, сам застрелился?
– Так получается...
– Кто дело-то ведет?
– Ты, по-моему, должен знать его. Мартынов из Московской городской прокуратуры.
– Это Зиновий, что ли?
– Ну да, он самый. Мужик он вроде ничего. Хоть не надоедает. А чего ты заинтересовался?
– Ты ж сам начал про этого академика... А с нашей аварией есть что-нибудь?
– По описаниям составили два фоторобота, разослали по отделениям. Только вряд ли клюнет, это ж не уголовники какие-нибудь. Дело так и висит на межрайонной прокуратуре и транспортной милиции. Глухарь. Я так думаю.
– Ну ладно, поговорили. Пойдем на кухню, слопаем по котлете, да собираться надо. Ах, Костя! А еще друг называется!..
– На него, между прочим, тоже давят... Твои звонили?
– Я сам звонил. Нинка захлебывается от восторга. Они там какого-то себе верблюда нашли, залазят на него, фотографируются. Скажи, откуда в Турции верблюды?
– Мало ли, может, из зоопарка... А ты уверен, что этот верблюд не разговаривает по-русски?
– Ща вот этой котлетой по лбу схлопочешь!
– Шучу, верблюды ж не разговаривают вообще. Но снимки ты все-таки потребуй... Сколько им осталось?
– Меньше недели. Пора домой перебираться.
– Успеешь. Вот давай послушаем сперва Костю, а там и решим, что нам обоим лучше...
Меркулов имел торжественный вид.
Трогательно осведомился о здоровье. Велел Клавдии Сергеевне, своей секретарше, накрыть на круглом столе в углу кабинета чай с чем-нибудь. Клавдия цвела от собственной заботливости, ласково поглядывая на Турецкого. Потом Костя сказал ей, чтоб не беспокоили, запер дверь и с явным значением достал из сейфа бутылку коньяка. Сели, разлили по рюмкам, выпили за здоровье пострадавшего. И стали пить чай с лимончиком и сладкими печеньями.
Грязнов помалкивал и, поглядывая на Александра, незаметно подмигивал ему. А тут и дурак бы все понял: Костя изо всех сил старался подсластить приготовленную им пилюлю, не иначе.
Главный разговор все не начинался.
– Как твои?
– Спасибо, отдыхают.
– Да... там сейчас хорошо... море.
– Ага. Средиземное. Ну что, может, хватит финтить, господин заместитель генерального прокурора? – Турецкому уже надоела эта церемония.
– Фи! А еще генеральский погон!.. Что я вам расскажу, друзья мои! Сегодня я был в Кремле!
– Эка радость! – Турецкий не удержался от ерничества, но Костя, кажется, впервые не обратил на это внимания.
– Нет, ты не понял. Мне дали аудиенцию!
Опять непонятно: острит он так или всерьез.
– Раньше ты говорил иначе: вызвали на ковер.
– Саня, дорогой, заткни свой язык... ты меня понял?
– Еще как!
– Вот на это я и рассчитывал... Давай, Вячеслав, еще по одной и – будет... Нет, в самом деле, разговор был толковый. Во всяком случае, мне показалось, честный.
– Так ты один был? Или вместе с генеральным? – продолжал допытываться Турецкий.
– А какое это имеет значение?
– Очень большое. Объясняю, – передразнил Меркулова Александр. – Если был один – это честь. А если вдвоем – значит, групповуха. И вам элегантно вставили по хорошей клизме. Другими словами, красивая мина при скверной игре. Про «Сокол», что ли?
– Как ты все, однако, умеешь...
– Я – пошляк, Костя. Этому меня наше время научило. Да и Славку тоже. Грязнов, чего молчишь? Подтверди.
– Я пока слушаю, Саня, – вежливо улыбнулся Грязнов.
– Вот! – оживился Костя. – Вячеслав правильно поступает. В отличие от тебя, босяка. Ладно, – вздохнул Костя, – слушайте, как вы любите повторять, сюда...
Речь у президента действительно шла о «Соколе» и всех трагических последствиях, связанных с этой крупнейшей за последнее время катастрофой на флоте... Значит, все-таки катастрофа! И президент оказался достаточно информированным о ней. В отличие от всего того, что говорилось по телевидению и писалось в прессе. Что ж получается? Две правды? Одна для узкого круга, а другая для общественности? А когда бывало иначе?..
– Можно говорить, ребятки, все, что угодно, но я сообщаю вам абсолютно честно, – помрачнев, говорил Меркулов, – последствия оказываются более трагичными, чем предполагалось поначалу. И о чем так упорно говорили, и в чем убеждали нас военные. Президент откровенно сказал, что вероятность спасения экипажа чрезвычайно мала. А ведь там, на борту, более сотни моряков. Но проблемы спасения, подъема затонувшего судна, обеспечение радиационной безопасности, на которой зациклились западные державы, – это уже заботы конкретных специалистов. Перед нами же – я имею в виду себя и вас – стоит более серьезный вопрос: нужна причина катастрофы. Версии, высказанные в печати, известны всем поголовно. Но пока ни одна из них не нашла подтверждения, хотя каждая вполне могла бы иметь место.
– Нам предложено спуститься вместе с водолазами на дно Баренцева моря? – невинно спросил Турецкий.
– А зачем? – слегка удивился Костя.
– А иначе как же мы выясним причину?
– Спускаться будут другие, Саня. Там уже не только наши работают, иностранные фирмы тоже, и довольно успешно, если судить по тем сведениям, которые докладывают президенту. Да, они добудут нам недостающие факты. Однако специалисты говорят, что трагедии подобного рода, как правило, не имеют одной какой-то причины. Этот «Сокол» – по современным понятиям – суперкорабль. И вероятно, здесь сработала целая цепь случайностей, или причин, называйте как хотите, которые вам предстоит расследовать.
– А что будет делать Главная военная прокуратура? Их что, увольняют? Или как?
– Они передадут тебе, Саня, все, что потребуется. Вез всяких отговорок.
– Понятно, опять, значит, я один. А Вячеслав как же? Он-то чего мучается? На фига ему ненужная информация? Или ты просто так, по старой памяти, за компанию?
– Не торопись. Твоя горячая забота о друге мне приятна. Найдется и Вячеславу работенка. И если ты не будешь некоторое время перебивать меня, я постараюсь объяснить... Дело в том, что, по мнению президента, которое он нам и высказал, причины катастрофы следует искать не столько в воде, точнее, под водой, сколько на грешной земле. И в этой связи он поставил вопрос так: есть ли у нас в Генеральной прокуратуре толковый аналитик? Если есть, надо и поручить ему это дело.
