– Конец оборван, – определил Индиана. – Наверное, там самое интересное осталось.

– Ну, как вам такой документ? – напористо спросил Питерс, как будто речь шла о перехваченной шифровке противника. Он крутил обе бумажки, разглядывая их сбоку и на просвет.

– Вы уверены, майор, что это не немецкая шифровка, стилизованная под старину?

– До сих пор немцы предпочитали цифровые системы кодирования. Хотя, не исключен вариант, что этот текст – условный сигнал.

– Или, может, заурядная подделка? – предположил Джонс, почесывая шляпу. – Нынешние немецкие умельцы, кстати, сочинили чуть ли не половину так называемых стихов Нострадамуса. Кроме того, я в основном имел дело с бесписьменными цивилизациями Месоамерики, поэтому мои комментарии будут далеко не полными. Но если принимать все это всерьез, то «апокриф Питерса» – можно, я так буду называть ваш документ? – пожалуй, создан в Европе тринадцатого или четырнадцатого века, во Франции или Италии. Причем христианами, имеющими отношение к альбигойской ереси или даже к ордену тамплиеров.

Питерс, мучительно морща лоб в поисках знакомых ассоциаций, наконец нашел что сказать.

– Альбигойская ересь?

– Об этом свидетельствует весьма заметное дуалистическое, я бы даже сказал, манихейское начало. А также упоминание о светлом воине-монахе. Письменных источников такого рода мы имеем немного, поэтому я не буду настаивать на своем мнении. Но, в общем-то, содержание этого фрагмента соответствует настроениям определенных сект того времени.

Офицер разведки запротестовал:

– Послушайте, мистер Джонс, вы можете выражаться не на этом птичьем языке! Пусть там и сказано что-то о женщине-птице. Объясните по-человечески, что здесь написано? Или вы специально темните?

Несколько мгновений Индиана не понимал причин недовольства. Затем стал оправдываться.

– Извините, майор. Это все из-за латыни, она переключает мозги не в тот режим… В чем сложности?

– И этот перевод, и ваши комментарии – вроде нормальные фразы, но смысл ускользает. Как мыло в воде…

Майор жаловался, а Индиана наливал себе «Бифитер». На два пальца заполнил стакан и принял внутрь, не разбавляя – по-славянски.

– Одни и те же слова, мистер Питерс, имеют разный смысл в разные времена. Самые простые – «вода», «хлеб» – и то весьма изменчивы. Возьмем, к примеру, наше пророчество. Даже в случае подлинности документа, оно представляет для вас весьма малый интерес. По большому счету, для разведки все это – полный ноль. По-моему, такой вывод мог сделать любой эксперт, например, ваш эрудированный сержант.

– Много знает, да мало понимает, – пренебрежительно отозвался разведчик о своем сыне и с прискорбием уткнул взгляд обратно в листок. – «Нарушится равновесие между Божественным и Дьявольским». Чушь какая. Неужели все-таки немецкая шифровка?

– Скорее всего дуалистические представления, – перебил его Джонс. – Согласно им, все вокруг нас является полем битвы между Божественным и Дьявольским. Ангелы во плоти по одну сторону фронта, и бесы в телесной оболочке – по другую. Причем бесы ведут себя более нахраписто, поэтому то и дело хотят ухватить в свой оборот всю территорию земного шара, а также гидросферу, атмосферу и недра… Надеюсь, теперь я выражаюсь достаточно просто, Билл?

– А этот самый… который Посланец?

– Посланец Антихриста из страны гуннов, то есть Самый Вредный, хочет уничтожить силу Божьих Заповедей, тогда как положительный персонаж, светлый воин-монах из страны у больших озер, старается сделать злодею подножку. Ну, и какое это имеет отношение к нашему, точнее, к вашему делу, мистер Питерс?

Тот покивал:

– Очевидно, никакого. Но ведь это все, что осталась нам от Орлоффа…

Майор отдал бумажки «эксперту» и зашелестел тапочками вдоль и поперек конуры (габариты разведчика вполне соответствовали ее размерам). Лишь спустя минуту он смог внятно сформулировать вопрос.

– К какому времени относится само пророчество? Не к нашему ли?

– Не хочется отказывать вам в проницательности, но вряд ли к нашему. Перенос в будущее или прошлое – всего лишь прием иносказания. Гонимым и уничтожаемым альбигойцам тринадцатого века, естественно, хотелось скорого вмешательства сверхъестественных сил и покарания мучителей. Вообще, большинство апокалиптических пророчеств относится к тому времени, в котором проживают их авторы. Уже потом, когда прорицание не сбывается, его начинают подгонять совсем к другим периодам истории.

– Понятно… А предположим, этот апокриф лежит на столе какого-нибудь нацистского бонзы, и он, вслед за своими учеными, относится к нему на полном серьезе. Не связана ли в таком случае археологическая активность нацистов в Сирии, Египте, Тибете, Индии с этой бумажкой? А намечавшаяся поездка Орлоффа в Непал?

– Немцы всегда были романтиками, что не мешало им потреблять кровяную колбасу и пиво в неумеренных количествах, – лениво возразил доктор Джонс, снова потянувшись к «Бифитеру». – Впрочем, и в пиве есть своя музыка, особенно после третьей кружки. Нацисты, судя по всему, самые романтичные из немцев, поэтому я, как трезвый и скучный тип, не перевариваю ни их романтику, ни их колбасу.

– А «кулон»? – почти заорал Питерс. – «Кулон»-то на что им сдался?

– Я не знаю, какое место занимает этот предмет в умозаключениях, вернее умопомрачениях немецких вождей. И тем не менее. Нам с вами денег на билеты еле хватает, а они роются своими пятаками во всех центрах древних цивилизаций. Методом «случайного тыка» они вполне могут наткнуться на чтонибудь стоящее, например, на «кулон», который, возможно, что-то из себя представляет… Билл, с вашего позволения я бутылку с собой заберу. Все равно благородного напитка там осталось чисто символическое количество.

– Вы куда? – встрепенулся майор.

– Туда, – Индиана неопределенно махнул рукой, однако объяснился, заметив взгляд типа «буравчик» со стороны майора. – Хочу снова пообщаться с мисс Кэмден. – Гость встал и решительно поскреб свою щетину. – Грелку ей поставлю, чтобы она поскорее оттаяла…

Лилиан отдохнула часок после алкогольного марафона и, присмотрев за слугой, кое-как наводящем порядок в харчевне, вынула нечто из маленького ящичка, прячущегося за пузатыми бутылками. Две полукруглые пластинки из серебра с добавлением золота. Меж ними кварцевый кристалл, радужно сияющий по краям даже от света керосиновых ламп. Посмотрела Лилиан и положила обратно, думая о том, что завтра этой красивой вещи у нее не станет. Три тысячи долларов Индианы Джонса, предоставленные ей на обустройство новой жизни, она спрятала в более надежное место, которое, конечно же, располагалось где-то на ее теле.

Женщина знала, что случится завтра. Но она не имела никакого понятия, что произойдет через полчаса. Когда дверь харчевни открылась, на пороге появилось сразу пятеро: двое европейцев в одинаковых плащах и шляпах плюс трое азиатов, о которых сказать было нечего – обычные наемные головорезы. Один из европейцев поблескивал стеклышками очков и улыбался сладко-сладко.

– Добрый вечер, фройляйн, – елейно произнес нежданный гость, и стало ясно, что этот человек – немец.

– Я сомневаюсь, что он будет для вас таким уж добрым. Закрыто, – грубо отозвалась Лилиан и подошла к гостям, не скрывая желания немедленно выпроводить их вон.

– Мы не хотим пить или есть, – сказал очкарик.

– А чего же вам тогда требуется? – опешила хозяйка харчевни.

– Что и вашему другу, доктору Джонсу. Надеюсь, вы не успели загнать ему одну занятную вещицу?

– А вы, надо полагать, дадите куда больше? – спросила Лилиан с вызовом, которого немец не заметил.

– Ну, разумеется, – почти пропел он, а женщина выпустила дым от сигареты ему прямо в лицо, вызвав приступ кашля. Откашлявшись, очкарик уточнил: – Значит, эта вещь все еще в вашем распоряжении?

– Нет. Впрочем… Скажем так: вам не стоит о ней беспокоиться.

Лилиан отошла подальше от малоприятного человека и встала за стойку. Трое из нежданных гостей, как привязанные, двинулись вслед за ней, двое остались на месте.