— Ты должен был их взять! Должен! Ты же знал все!.. Глядя на брызжущего слюной старика, Трульд сам почувствовал, как в груди растет злоба. Этот дикарь, подобранный в лесу три года назад, этот ничтожный червяк пытался учить его. Того, по чьему приказу тысячи людей выходили на битвы, того, кого отмечает сам Император… Да, Император… Плащ опять кольнул его глаза светом.

Рука брайхкамера дрогнула. Напиток в бокале всколыхнулся. Несколько капель скатились по коже, обжигая ее. Гадкий запах перебродившего вина волной шибанул из кубков. Гнев еще крутился в нем, ища выход, но брайхкамер уже сжимал его мышцами живота, наслаждаясь своей властью над ним.

По большому счету колдун был прав. Он действительно упустил их. Ему было известно все — и место, и время, но… Хотя было сделано все, колдуны все-таки ушли. Вместе с этим проклятым Маввеем.

— Может быть, ты скажешь, что я ошибся?

— Нет. Все было так, как ты говорил. Мы выбрали правильное место, но…

— Но?

— У них было колдовство, о котором ты меня не предупредил…

Ударом ноги он выбросил из-под стола разрезанную наискось кирасу. Крови на ней уже не было, но она еще пахла ею. Край среза был покрыт волнистыми черными наплывами, словно великан отрезал кусок раскаленным ножом. Кое-где эти наплывы висели как капли, готовые сорваться вниз.

Он ждал вопросов, но колдун не спросил ничего. Он только водил пальцем по оплавленному краю. И брайхкамера вдруг словно осветило изнутри — колдун знал об этом!

Знал!

Словно в бреду. Всезнающий повторил несколько слов на непонятном языке.

— Ты знал?

В голосе Трульда было не просто осуждение. Когда он так спрашивал… Этот тон сулил смерть. Колдун не понял этого. Он охватил голову руками и опустился в кресло.

— Как они решились? Как? — пробормотал он.

— Ты знал? — повторил свой вопрос Трульд. Колдун молчал. Он даже не слышал Трульда. Брайхкамер опустил кубок на стол, обеими руками ухватил его за халат, поднимая в воздух.

— Восемнадцать человек. Восемнадцать полурыцарей не просто убиты, а убиты с помощью жуткого колдовства… Шестьдесят ослепших. Двадцать шесть переломанных рук и ног…

Лицо колдуна приблизилось, и Трульд увидел себя отражением в его глазах.

— Они не должны были… По всем правилам… Не должны… Как они…

Брайхкамер разжал ладони. Колдун выпал из них в кресло. Он с отвращением отбросил кирасу, словно она еще обжигала руки. Грохот металла оттолкнулся от пола и завяз в коврах, навешанных на стенах. Он остался сидеть, обхватив голову руками. Трульд пододвинул ему кубок:

— Пей. Нужно найти их… Колдун долго молчал, но все же ответил:

— Тебе их не взять. Если они решились на это… Нет.

— Почему?

Он задвигал руками, щелкнул пальцами.

— Есть определенные правила… Ты не поймешь… Пусти меня к ним! — Голос его был полон отчаяния. — Пусти!

— Тебя? К ним? Пустить?

Каждое слово, срывавшееся с языка Трульда, звучало и насмешкой, и оскорблением. Глупость колдуна и его отчаяние бальзамом пролились на душу брайхкамера, утихомиривая бушевавшие там чувства. Злоба ушла, растворившись в отчаянии Всезнающего.

— Не скрою, — насмешливо сказал он. — В жизни я сделал немало глупостей, и еще одна не будет лишней. Но только не эта!

Колдун сломался. Он жадно схватился за витую ножку кубка и залпом опрокинул его в себя. Дрожащими руками сжал горло, не давая драгоценному зелью вырваться назад, но уже не в кубок — слишком мало отверстие, — а на пол. Он закашлялся, налился кровью и требовательно посмотрел на Трульда.

Половина дела была сделана. Его половина.

Содрогаясь от отвращения, Трульд повторил его движение. Рука с кубком поднялась вверх и опустилась. Обжигающий комок скользнул вниз, в живот. Словно саламандра, он попытался вскарабкаться вверх, обдирая когтями внутренности рыцаря, но тот дважды ударил себя по груди, разбивая там столб холодного пламени на куски.

Это было мерзко, но это было неизбежной частью его счастья. Ключом к его власти над миром, к власти, которой он так жаждал…

Не торопясь, он бросил в жаровню несколько горстей опилок и две щепотки арского порошка. Пламя в жаровне вспыхнуло. Жирный чад поплыл по комнате, прилипая к лицу и вызывая видения… Головы Трульда и колдуна сблизились, и теперь уже ничего не могло остановить того, что должно было случиться.

Мир вокруг расплылся, сделался зыбким и… исчез, уступив место видениям.

Пламя жаровни стало выше, превратившись в пламя лесного костра. Он разгонял темноту шага на два-три вокруг себя. Огненные ладони, казалось, отодвигали темноту от сидевших рядом людей, но та, словно упругая лягушачья кожа, возвращалась назад, едва огонь слабел.

Люди полулежали у огня, расслабленные от тяжелого пути. Лица их были серыми от усталости. Их было трое. Маввей и двое колдунов. С еще не притупившимся любопытством брайхкамер «смотрел» на них, отыскивая черты сходства с Всезнающим.

«Люди как люди, — подумал он. — Запах разве только, а поди ты…»

Один из них поднялся. Вслед за ним поднялся и Маввей.

— Нужно идти, — сказал он. — Нужно…

Не говоря ни слова, второй колдун тоже поднялся и, забросив чудной квадратный какой-то мешок, наверное с колдовскими принадлежностями, пошел вперед.

Трульд напрягся. По лбу словно провели чем-то горячим. Поляна с костром провалилась куда-то вниз. Огонъ превратился в точку, и теперь все было видно далеко окрест. Несколько мгновений он видел их так, словно стоял рядом и в то же время сверху. Света Мульпа хватило на то, чтобы разобраться, куда они идут; Мир вокруг колебался, расползаясь клочьями. Его воля еще пыталась удержаться там, но мир трещал по швам.

Трульд зарычал, но действие зелья уже заканчивалось. Волшебство теряло силу. Лес сдвинулся со своего места, закружился, вспыхнул, расплылся какой-то слякотью, и Трулъд снова ощутил себя в замке. Теперь он знал. Теперь оба они знали.

— Река. Они будут там до полуночи, — сказал колдун. Он схватился за горло, и его вырвало прямо на ковер.

Кричать уже не было сил, и брайхкамер коснулся тонкой бронзовой пластины. На мелодичный звон в дверях возник слуга.

— Начальника Проникателей сюда, — прошептал брайхкамер, — Немедленно.

…То, что река где-то близко, первым учуял Маввей. Охотничий навык не подвел, и когда ветер стал самую малость прохладнее, он снисходительно подбодрил шатавшихся от усталости колдунов:

— Еще немного. Река совсем рядом.

Невидимый ими в темноте, Маввей в который уже раз усмехнулся. Без смеха на них глядеть было невозможно. Грязные и шатающиеся, они были похожи на парочку конюхов, загулявших в отсутствие хозяина и теперь спешивших вернуться в теплую и сухую конюшню.

Сам он, часто развлекавшийся охотой, и то с трудом продирался сквозь заросли, а колдуны… Это было печальное зрелище. С лицами, исхлестанными ветками, они ощупью пробирались там, где не было никакой опасности, и падали в тех местах, где, на взгляд Маввея, легко прошли бы и слепой, и одноногий. Первые поприща он с большим удовольствием смотрел на их муки — их неумение ходить по ночному лесу и незнание очевидных вещей позволяло ему испытать притупившееся за последнее время чувство собственной значимости, а потом, когда усталость взяла свое, пришло уважение. Колдуны безропотно шлиследом, не жалуясь и не прося поблажек.

Этот путь через ночной лес был неимоверно труден и, наверное, никому не нужен. Можно было бы остановиться, отдохнуть до рассвета, но Хэст гнал их вперед, доказывая и колдунам, и самому себе, что не только на колдовстве стоит мир, но и на силе, на храбрости и на дворянской удали.

Когда лес кончился, до реки осталось совсем немного. Сергей облегченно вздохнул. Как бы там ни было, их ждал заслуженный отдых, хотя бы на те несколько мгновений, пока Мартин будет извлекать лодку, активировать ее… Он представил все это в подробностях — как Мартин присаживается, его суставы хрустят, и он застывает на несколько секунд, чтобы боль, опоясывающая спину, успела утихнуть, потом он медленно непослушными пальцами роется в чреве своего НАЗа, — и блаженно улыбнулся. Усталость тягуче переливалась из мышцы в мышцу. С тупым удивлением он вспоминал ночной переход, недоумевая, что они еще живы. Хэст вел их без дорог, напрямую, словно знал, что такое компас и что такое азимут. Если перед ними оказывался овраг или ручей, он не искал обходных путей, а бросался в него и уже с той стороны предупреждал попутчиков о том, что их ждет. Он, как кабан, шел напролом, и в хрусте ломающегося кустарника Сергею отчетливо слышалось чавканье, словно Маввей, скрытый темнотой, жрал ветки и листья.