– Хочешь сказать, ты лег бы с нею в постель?

– А почему бы и нет? Знаешь, чувствуешь себя очень одиноко, когда сидишь и ждешь твоего звонка, а его все нет и нет. Я, конечно, понимаю тебя… правда, понимаю. Но она была вот Здесь, в этом самом кресле, в котором сейчас сидишь ты, свернулась калачиком и ворковала, что просто обожает мужчин старше себя. Что я должен был делать? Выставить ее отсюда прочь, в это раскаленное пекло на улице?

Анна рассмеялась.

– Ну-ну, Лайон, не такой уж ты беспомощный.

– Нет, но эти представительницы современного поколения, эти молодые барракуды, они застигают человека врасплох. – Он подошел к ней, приподнял, поставил на ноги. – А вот ты, – прекрасна, очаровательна и опасна, но я все-таки чувствую себя с тобой в полной безопасности. – Он поцеловал ее и привлек к себе. Телефонный звонок заставил их разомкнуть объятия. Анна улыбнулась:

– Барракуда.

Лайон снял трубку. Она увидела, как у него сузились глаза. Холодным тоном он произнес:

– Предлагаю вам поговорить с ней Самой. – Повернувшись к Анне, он протянул ей трубку. В ответ на ее невысказанный вопрос, он отчетливо произнес:

– Кевин Гилмор.

– Я не хочу говорить с ним. – Она попятилась назад.

– Советую поговорить, – возразил он, и до ее сознания вдруг дошло, что во время обмена этими репликами он не прикрыл трубку рукой. Кевин все слышал.

Она взяла трубку с опаской, словно это было живое существо.

– Кевин?

– Анна! Анна, прости меня! Я сказал сейчас Лайону Берку, что на меня сегодня что-то нашло. Я сошел с ума. Анна, сегодня между нами ничего не было. Все, что я наговорил – неверно. Анна, ты слушаешь?

– Кевин, не надо. Все кончено.

– Анна, пожалуйста… возвращайся домой. Я совсем не то имел в виду, когда бросал тебе в лицо те оскорбления. Можешь продолжать работать… Можешь делать все, что пожелаешь… – Голос его срывался. – Я женюсь на тебе завтра же или когда сама захочешь. Просто буду рядом с тобой, можешь приказывать мне, отдавать любые распоряжения. Все выполню. Ради бога! Я увидел, что ты такая несчастная из-за того, что он был с той девушкой – ты такой никогда не была – и сошел с ума. Хотел причинить тебе боль, как ты причинила мне. – Он уже рыдал в трубку. – Пожалуйста, Анна… понимаю, я стар. Если хочешь встречаться с Лайоном Берком на стороне, я даже на это согласен, только мне не говори. Можешь делать все, что угодно, только прости меня и не уходи из моей жизни. – Он начал задыхаться.

– Кевин, с тобой что-то случилось?

– Нет. Наверное, шел слишком быстро. Я звоню от тебя. Всю дорогу бежал. Анна, пожалуйста… Для Лайона ты всего-навсего одна из многих, но для меня… ты – вся моя жизнь!

– Кевин, мы поговорим завтра.

– Анна, я не усну. Особенно в эту ночь, когда ты у него и я знаю, чем ты занимаешься… – Она услышала, как он опять глубоко вдохнул воздух, – Анна… ради бога. Сегодня… вернись домой сегодня. Позволь мне спать на другой кровати, просто так, чтобы я знал, что ты вернулась. И с этого момента я не буду следить за тобой. Только не уходи от меня. Ну, пожалуйста, Анна… я не могу с ним соперничать: у меня нет ни его молодости, ни его здоровья. Пожалуйста, ну, пожалуйста!

– Хорошо, Кевин. – Трубка в ее руке словно налилась свинцом.

– Так ты возвращаешься? – Надежда, прозвучавшая в его голосе, рвала ей душу еще больше, чем его рыдания.

– Да… прямо сейчас. – Положив трубку, она повернулась к Лайону.

– Опять колеблешься? – Он стоял к ней спиной, наливая себе второй бокал.

– Лайон, что мне делать? Он пожал плечами.

– Я бы сказал, что это зависит от того, кому ты стремишься угодить: себе самой или же своей совести. К чему ты стремишься? К счастью или к душевному покою?

– А разве это не одно и то же?

– Нет. Душевный покой часто бывает совершенно несовместим с любовью. Уверен, что с Кевином у тебя всегда был бы душевный покой и чистая совесть. А со мной тебе пришлось бы перебарывать эту самую совесть. Но ведь любовь – это всегда борьба, разве нет?

– Ты говоришь, что любишь меня? – спросила она.

– Боже мой, ну неужели эти слова нужно писать неоновыми буквами, чтобы они дошли до тебя? Конечно, я люблю тебя!

– Но откуда же мне это знать? За две недели ты ни разу не позвонил, не пытался признаться мне в этом.

– Я говорю о любви, – горячо воскликнул он. – А не о выпрашивают! Любовь не должна делать из человека попрошайку. Я не хотел бы любви, которую мне пришлось бы вымаливать, обещая вместо нее что-то взамен, или клясться в ней до гробовой доски. И я презирал бы женщину, которая стала бы выпрашивать у меня любовь. Любовь – это нечто такое, что нужно отдавать, ее нельзя купить словами или жалостью. Я никогда не стану просить тебя, Анна. Я люблю тебя. Ты должна это знать. И всегда буду любить…

– Лайон, ты знаешь, что я люблю тебя. Всегда любила… Всегда буду любить…

– Так почему же мы стоим здесь и пустословим на эту тему? Ты – здесь, и я хочу тебя. – Он улыбался, но так и не подходил к ней.

– Но ты возвращаешься в Англию…

– А Кевин остается в Америке. – Он улыбнулся. – Я говорил о любви, ты же говоришь о географии. Все Это сильно смахивает на что-то.

– Но любить… означает строить совместные планы… быть вместе.

– Любовь – это чувство, а для тебя – это контракт с приложенными к нему детальными правилами и всяческими оговорками, заключаемый между двоими несгибаемыми идеальными людьми. – Он взял ее за руки. – Анна, сейчас для этого уже слишком поздно. Да, я вернусь в Лондон, я выработал там свой образ жизни. Здесь у тебя все, что ты имеешь. Наверное, ты должна идти к Кевину, он вписывается в твой образ жизни. Максимум, что я могу предложить тебе, это еще несколько недель.

– А может быть, мне понравился бы Лондон, Лайон. Тебе это не приходило в голову?

– Анна, я писатель. Может быть, не самый лучший, но стремлюсь к тому, чтобы стать таким. А ты уже не порывистая двадцатилетняя девчонка, которая когда-то печатала мои рукописи. Тебе там быстро надоест, и ты возненавидишь все это.

Резко повернувшись, она бросилась вон из номера, бегом пронеслась по коридору и нажала кнопку лифта. А может, он бежит за нею? Если да, то… Дверцы лифта раздвинулись. Она обернулась, увидела закрытую дверь его номера и вошла в кабину.

Домой Анна шла медленно, а дойдя, она прошла мимо входной двери: ей нужно было все обдумать. Лайон любит ее, но не предлагает никакого будущего. Кевину она нужна, и он предлагает ей свою преданность на всю жизнь. Кевин все облекает в форму контрактов, с любыми оговорками, какие она только пожелает. Но что можно ждать от контракта, выражающегося в преданности, которая абсолютно ей не нужна? А Лайона она всегда сама подстегивала, удерживала его. Ну ,и что из того, что он не просит ее ехать в Лондон? Она сама в любое время может доехать туда за ним. Ведь Лондон не край света. Но это означало бы «выпрашивать» – Лайон возненавидел бы ее. Любовь нужно отдавать – не навязывать. Она опять подошла к своему дому. Кевин там, наверху, и он нуждается в ней. Ну как она может нанести ему такой удар ради всего нескольких недель счастья? Но внезапно в ее сознании всплыли все впустую потраченные годы, прожитые с ним, – и все годы, которые ей еще предстоит с ним прожить, после того как уедет Лайон.

…Но сейчас-то Лайон здесь, и она может быть с ним. Да, вот в чем решение: не удерживать Лайона – взять те несколько недель, которые он может ей дать, и пусть да этом все закончится. А потом, если Кевин захочет быть с нею – ладно: они останутся, как он выразился, двумя отвергнутыми и брошенными. Но пока-то Лайон здесь! Д она хочет быть с ним – каждую минуту, каждую секунду столько, сколько сможет.

Анна повернулась и быстро пошла, потом побежала. Она бежала до самого отеля Лайона. Лифт поднимался мучительно медленно. Он открыл дверь, обнял ее и крепко прижал к себе. Она прильнула к нему.

– Лайон, пока ты здесь, я тоже здесь. Никаких вопросов, никаких «завтра»