Экс-продавца звали Роберт Джеллико. Он еле дотащился до «Эльдорадо», изнемогая под тяжестью резиновых костюмов, стальных баллонов и трех гарпунных ружей: так и не сумев остановить свой выбор на одном, он прихватил все три. Сомнения его были вполне объяснимы: до сих пор он стрелял только в рыбу.

Мистер Гордонс и двое других сидели за столиком. Тишину пустого бара нарушало лишь слабое гудение кондиционера.

Вид зала удивил Джеллико. "Странно, — подумал он, — кто-то не пожалел ухлопать уйму денег на интерьер, а стенка позади бара из простой фанеры.

Кстати, на этом месте отлично смотрелось бы большое зеркало".

— У меня вопрос, — сказал сержант Питульский, на этот раз облаченный в зеленый костюм, белую рубашку и синий галстук. — Каким образом мы пронесем это через таможню? — Он похлопал по окрашенному в цвет хаки сдвоенному баку огнемета.

— И это, — сказал Мо Алштайн, похлопав по висящей под мышкой кобуре револьвера.

— Со снаряжением для подводного плавания не будет никаких проблем, сказал Джеллико. — Многие везут его с собой в отпуск. И я брал. Много раз.

— У вас с собой не будет всех этих вещей, — сказал мистер Гордонс, в их нынешнем виде.

— Но мой револьвер особый, — заупрямился Алштайн, — и другого мне не надо.

— Я к своему снаряжению тоже приноровился, — поддержал его Джеллико.

— Ну а я могу работать с любым старым дерьмом, — сказал сержант Питульский. — Я из морской пехоты. Чем хуже снаряжение, тем лучше я его использую.

Мистер Гордонс велел всем замолчать, выйти и подождать снаружи, пока их не позовут. Алштайн заявил, что это его бар и он останется здесь. Мистер Гордонс взял Алштайна за шею и за ноги, перевернул вниз головой, отнес без видимых усилий к двери, вернул в нормальное положение и знаком приказал остальным не медлить, что и было тут же исполнено. Он запер за ними дверь, а через полчаса вышел и роздал каждому по коробке.

Самая большая досталась Джеллико. По размерам она была похожа на чемодан, но весила, как сундук. А точнее — коробка весила ровно столько, сколько весило его снаряжение: баллоны, резиновый костюм и гарпунные ружья.

Упаковка полегче досталась сержанту Питульскому. Была она достаточно объемистой, и внутри что-то плескалось. Самую маленькую коробочку, величиной с футляр для ожерелья, получил Мо Алштайн.

Перед вылетом на остров Святого Томаса, предъявляя свою ношу таможеннику, Джеллико увидел в своем багаже выгравированную на металлической доске картину с маленьким оранжевым солнышком в углу. Цвет солнышка был таким же, как и цвет баллонов его акваланга. Картина была заключена в раму из черной резины, и хотя Джеллико так и не смог сдать экзамен по инженерному делу на втором курсе колледжа, он сразу же определил, что это тот же материал, из которого был сделан его костюм для подводного плавания. Только материалу этому теперь придана совсем иная форма.

Такое, конечно, невозможно, но как быть, если он видит это своими собственными глазами? Мистер Гордонс смог каким-то образом сконденсировать материалы и сжать их до размеров небольшой гравюры. Джеллико почувствовал, как в животе у него задрожало и ослабли колени. Он увидел перед собой глуповатую улыбочку Гордонса и поспешил сообщить, что с ним все в порядке.

Ожидая других возле арки металлодетектора, Джеллико видел, как изумился Алштайн, обнаружив в своей коробке отлично выполненную хромированную фигурку Авраама Линкольна, и как поднял глаза к потолку Питульский, в багаже которого оказался стальной бюст Джорджа Вашингтона и пять стальных цилиндров с жидкостью.

— Что в них? — спросил инспектор.

— Никаких горючих жидкостей, — сказал мистер Гордонс, быстро подойдя к таможенной стойке. — И что еще важнее — снижение атмосферного давления во время полета не окажет на них никакого влияния.

— Хорошо, но все-таки что это?

Когда Джеллико услышал ответ — формулы базовых химических веществ, входящих в состав горючей жидкости для огнеметов, — он едва не грохнулся на пол. Покачнувшись, он тем не менее устоял на ногах, успев опереться на высокую напольную пепельницу. Джеллико объявил, что ему нехорошо, и оба мистер Гордонс и таможенный инспектор — разрешили ему вернуться в зал через арку металлоискателя.

Он шел, шаркая ногами, словно больной, пока стальные двери таможни не скрылись из вида, после чего бросился бежать. Джеллико все еще чувствовал слабость в ногах, но надеялся, что его легкие все же выдержат, если даже он пробежит так целую милю. Он будет дышать и бежать, дышать и бежать от охватившего его невероятного страха, от ужаса, который ему внушал тот, которого он согласился убить. Он не знал, кто был тот человек, но понял, что никто на свете не сможет с ним совладать. Если даже такой человек, как мистер Гордонс, не может сам, без посторонней помощи, прикончить его, то...

Да поможет им Господь!

У стойки авиакомпании Бранифф он свернул, пронесся мимо газетного киоска, юркнул в полутемный бар, заказал выпивку и прошел в туалет. Там он забрался с ногами на унитаз и стал ждать. До вылета оставалось двадцать минут. «Как хорошо, — думал он, — что пассажиров всех пролетающих вблизи Кубы самолетов проверяют металлоискателем! Иначе я бы не догадался, во что вляпался!»

Когда до отлета оставалось всего десять минут, в дверь кабинки постучали. Это было странно, поскольку никто не мог видеть из-под двери его ноги.

— Роберт Джеллико, выходите, не то вы опоздаете на самолет!

Это был голос мистера Гордонса.

Над аквамарином Карибского моря и его островами сияло жаркое тропическое солнце. Острова эти — не более чем выступающие из воды нагромождения скал, на тощих землях которых борются за свое существование люди, а в кустарниках рыщут коричневые, с удлиненным пушистым телом мангусты — потомки тех хищников, которые были вывезены в свое время из Индии, чтобы очистить острова от зеленых змей. На островах уже давно не осталось зеленых змей, зато возникла проблема с мангустами.

Об этом и о многом другом размышлял Мастер Синанджу Чиун.

— Эти острова для тех, кто хочет и может выжить, — говорил он. Здешнее солнце полезно для твоего плеча, морской соленый воздух — для легких. Мы нашли хорошее место, ты быстро поправишься.

— Надеюсь, папочка, — откликнулся Римо. Он полулежал в легком кресле на веранде снятого ими дома, смотревшего окнами на залив Меджен и состоявшего из трех крытых террас и жилой комнаты. Дом из дерева и стекла стоял на скалистом уступе — куда ни глянешь, непременно видишь плещущееся внизу море. С плавок Римо стекала вода: он только что проделал под наблюдением Чиуна ежедневный заплыв на четыре мили — две туда и две обратно. Когда Римо попробовал протестовать, заявив, что его плечу для заживания нужен покой, а не упражнения, Чиун презрительно усмехнулся:

— Ты напоминаешь этого вашего... четвертинщика.

— Кто это такой?

— Четвертинщик. Тот, что каждый год повреждает себе колено, и его отправляют отдыхать, а потом он возвращается и ломает суставы пуще прежнего.

— О чем ты? Если не можешь толком ответить, лучше помолчи — хватит того, что ты наговорил.

— Я говорю об игре, которую ты смотришь по телевизору. Ну, этой, где толстяки сшибают один другого и прыгают друг на друга.

— Футбол?

— Правильно. Футбол. Четвертинщик. Он очень смешно выглядит, смешно говорит. Когда его показывали, он, по-моему, был в женских чулках.

На этом дискуссия закончилась, и Римо, как был в мокрых плавках, уселся в кресло, а Чиун высказался в том смысле, что эти острова — острова выживших победителей.

— Не знаю, не знаю, — сказал Римо. — У меня такое чувство, что я здесь чужой. Мы как будто настроены в разных тональностях. Может, мне для быстрой поправки лучше вернуться туда, где я родился?

Чиун тихо покачал головой. Его седая редкая бородка качнулась от свежего ветерка, залетевшего с дальних невидимых отсюда островов.

— На этих островах могут выжить только агрессивные пришельцы и захватчики, вроде этих мангуст. Скажи, где сейчас карибские индейцы?