Он считал себя никем, одним из сотни сирот в приюте святой Кариссы, потом — одним из воспитанников школы Тейна. С именем, которое дает священник в монастыре или писец в приюте, с фамилией, выдуманной на авось или по святцам — для благозвучия и в надежде на то, что святой или святая помогут подкидышу выжить.
Три седмицы к нему обращались "молодой господин", и вместо привычного "С.В.", скромного, как подобает простолюдину, на ткань письма или счета ложилось с трудом выведенное "Алессандр Гоэллон", украшенное вензелем. Удовольствия молодой господин от этого испытывал мало, слишком мало. Ему было хорошо в той роли, к которой он привык сызмальства, а как вести себя в новой? Не знай он, что дражайший дядюшка уехал на север по приказу короля, Саннио решил бы, что это одна из его шуток. В очередной раз бросить щенка в ручей и смотреть, как тот барахтается…
Хорошо еще, что и слуги, и Кадоль обращались к нему не по новому, церковному имени, а так, как молодой человек привык. Герцог Гоэллон согласился с тем, что дома племянник может зваться, как ему удобно: в конце концов, его самого полным именем называли лишь в официальных документах.
Богат и знатен; казалось бы — чего еще хотеть? О чем еще мечтать недавнему сироте? Саннио же пытался понять, за какие заслуги — или, скорее уж, в наказание за какой проступок, — Сотворившие подшутили над ним, вознеся с обочины на вершину, и что теперь делать на этой вершине? Он уже не раз позавидовал господину Ларэ, который был управляющим королевского поместья. Наследник рода тоже хотел бы управлять каким-нибудь поместьем. В Эллоне, подальше от столицы, там, где можно разбираться с доходами и расходами, урожаями и выплатами арендаторов, а в свободное время просиживать штаны в библиотеке.
Вместо этого каждое утро ему приходилось фехтовать с Бернаром Кадолем, потом с ним же ездить на прогулки верхом, потом выслушивать доклады Никола, который явно решил загнать молодого господина в гроб сотней вопросов на самые дурацкие темы — от того, что подавать на обед и какое вино где закупать, до того, менять ли обстановку в гостевых покоях, и если менять, то на какую именно. По некоторому лукавству на длинной физиономии домоуправителя Саннио понимал, что девять из десяти вопросов тот способен решить самостоятельно, более того, и должен решать сам, но Никола взбрело в голову таким "ненавязчивым" образом приучить новоявленного наследника к ходу жизни в благородном доме.
Бернар Кадоль тоже имел свои представления о том, что должен уметь благородный юноша. Если раньше Саннио учился за компанию с воспитанниками герцога, и некоторые промахи, а также отсутствие усердия, ему прощались, теперь капитан охраны взялся за наследника всерьез. Вероятно, он решил за пару девятин вложить в ученика все то, чему его ровесники учились лет с семи-восьми. Настойчивостью в этом отношении Бернар не уступал дядюшке, да и требовательности у него было не меньше.
Апофеозом кошмара стал учитель танцев. В школе мэтра Тейна будущие секретари учились многому, но вот танцевать их, слава Сотворившим, не учили, ибо в обязанности не входило развлекать господ танцами. Когда Саннио попытался отбрыкаться, Кадоль строго объяснил ему, что и это нужно уметь тоже, ибо наследнику и будущему герцогу предстоит посещать приемы, в том числе и во дворце, а на приемах, беда такая, приходится порой танцевать. Даже если не хочется. Все равно надо. И очень некрасиво было бы опозорить своего дядю, отдавив дамам ноги и забыв фигуры…
В свободное от издевательств, проходивших под девизом "вы должны уметь", время Саннио занимался тем, чем хотел сам: прятался от Бернара, Никола и Ванно в библиотеке. Ничего другое ему пока что в голову не приходило, а библиотека, как ни странно, надоесть не успела даже после того, как ему пришлось законспектировать и вдолбить в троих учеников весьма значительную ее часть. До сих пор у него едва хватало времени на труды историков. В том и состояло единственное преимущество нового положения: юноша мог читать хоть в библиотеке, хоть в постели, и никто ему не перечил. Если же случалось так, что нужного свитка не находилось, то господин наследник отправлял посыльного в книжную лавку за копией и не думал о том, можно ли позволить себе такую роскошь.
— Вам нужно общаться с ровесниками, причем — равными вам по происхождению, — изрек как-то Бернар.
Саннио посмотрел на него исподлобья, прикидывая, не войдут ли теперь в перечень измывательств еще и визиты к столичным господам и дамам, потом мрачно съязвил:
— Съездить в приют святой Кариссы, да?
— Можете и съездить, — серьезно согласился Кадоль. — Вы могли бы пожертвовать на содержание приюта или на монастырь.
Саннио представил себе, как въезжает во двор скромного монастыря на границе между Эллоной и Сеорией. При полном параде и с увесистым кошелем на поясе. Общается с настоятельницей, гуляет по еще памятным коридорам в сопровождении монахинь, показывающих жертвователю, как сестры заботятся о бедных сиротках. Он помнил таких гостей — чужих, казавшихся надменными и равнодушными, со скукой на холеных лицах. Вернуться туда, где вырос, таким же высокородным чужаком… Юношу передернуло. Это было бы неправильно.
Потом он подумал о совсем другом монастыре, в разоренной войной Лите. Там — его мать. Женщина, когда-то родившая его, а потом отправившая со служанкой в приют, и ни разу не вспомнившая о том, что у нее есть сын. Интересно, у нее были другие дети? Она ведь была замужем… Дядя об этом ничего не сказал, но, возможно, у Саннио есть единоутробные братья или сестры. Удивительное дело: у него есть семья. Две семьи: отца и матери. Только вот никого, кроме дяди Руи, не интересует его судьба. Мать даже не хотела разговаривать с герцогом Гоэллоном, обеты для нее были важнее.
Владетели Свенлинги из Литы… Саннио разыскал сведения об этой семье — те, что можно было раздобыть, не отправляя запросов на север. Довольно большая семья. Богатая: несколько поместий на побережье, стеклодувные мастерские, каботажные и рыболовные суда, торговля. Совершенно чужие люди со своей жизнью. Заставили они девицу Эудрейд избавиться от незаконного отпрыска, или та сама так решила? Да что теперь гадать — и дело прошлое, и почему-то не интересно…
Отец тоже так и остался для Саннио лишь человеком с портрета. Бернар ничего не смог о нем рассказать: они никогда не встречались, — а дядюшка лишь недовольно нахмурил брови и пообещал поговорить об этом позже. Теперь "позже" означало "после возвращения", которое было вилами на воде писано, хоть молодой человек старался и не думать об этом.
Только на один вопрос герцог ответил… если это можно было считать ответом.
— Как вы думаете, если бы отец не умер, он женился бы на моей матери?
— Ох, Саннио, ну и вопросы у вас… — Гоэллон изумленно встряхнул головой, потом надолго уставился в окно. — Я не знаю, племянник. Арно был таким же, как я, таким же, как вы. Его нельзя было заставить сделать то, чего он не хочет. И нельзя было отговорить, если он хотел что-то сделать…
Юноша настолько опешил от подобной характеристики собственной персоны, что не сумел задать следующего вопроса, и разговор увял сам собой.
— Но, вообще-то, я говорил о другом, — продолжил педантичный Бернар. — Вы уже проигнорировали два приглашения.
— Я не проигнорировал. Я вежливо поблагодарил и объяснил, что не смогу принять приглашение, — еще более мрачно уточнил Саннио, потративший по часу на каждое послание: для составления отказа по всем правилам он сверялся с письмовником.
— Разницы-то… — капитан охраны и штатный надзиратель за наследником герцога состроил недовольную гримасу. — Рано или поздно вам придется это сделать.
— Лучше поздно. Вот вернется дядя…
— У герцога на хвосте, конечно, проще, — подмигнул Бернар.
Он попал в точку. У новоявленного наследника не было ни малейшего желания общаться с благородными господами Собры, не имея возможности в любой момент спрятаться дядюшке за плечо. Герцог их всех знает в лицо и по именам, представляет, от кого чего ждать, и в любой момент сможет осадить любого шутника. Один раз Саннио уже побывал в изысканном обществе, и воспоминаний ему хватило надолго. Следующий "куст сирени" юноша без лишней болтовни вызвал бы на дуэль, а вот этого дядюшка просил не делать. Весьма настоятельно просил…