Потом позвали меня. Я вылез на сцену к микрофону (такое количество людей уже не охватывается просто голосом, хотя я читал без микрофона лекции на 300 и 600 человек). Стараюсь говорить медленно и ясно, потому что это звучит по окраинам большого стадиона. Таджикского народу собралось, я вижу, немало.
— Добрый день, друзья! — сказал я. — Я путешественник, много раз был у вас в Таджикистане. Хочу поблагодарить вас за вашу удивительную страну, за ваше гостеприимство. За ваши горы, за ваши фрукты, и конечно же за ваш народ. Самый гостеприимный во всём Союзе. Низкий поклон вам!
А ещё. Я хочу попросить у вас прощения, за наш русский народ. За наших ментов, которые у вас постоянно спрашивают регистрацию, собирают штрафы и взятки…
(Громкий тысячеголосный вой и крики отовсюду).
— …Которые заставляют вас регистрироваться, и каждые девяносто дней ездить на границу в Кяхту за новым въездным штампом… За наших чиновников, за наше отношение, которое вы встречаете повсюду в России. За всю нашу бюрократически-ментовскую страну. Мне стыдно за это. Простите нас!
Мои неожиданные слова поглотились в овациях всего стадиона. Российские чиновники уже сбежали, сказав своё бюрократское слово по бумажке, поэтому обошлось без скандала. Ведущая слегка вспугнулась.
— И ещё, я добавлю. Народы многому учатся друг у друга. К сожалению, русские научили пить все соседние народы. Даже в горах Памира, нередко, жители угощаются водкой по «панджо» (50 грамм). Это привычка нехорошая. Перенимать её у русских не надо!
И ещё раз, — спасибо вам!
После этого опять выступали борцы и певцы, устроили викторину и лотерею. Викторина была с очень простыми вопросами (с какими странами граничит Таджикистан? И подобные). В ходе викторины я выиграл электрический чайник для избы. А таджики, продававшие там же всякие фрукты и сладости, стали заваливать меня бесплатными виноградами, бананами, хурмой, булками, лавашами, соками и всем тем, что продавали они тут же рядом на стадионе. Подарков оказалось так много, что даже впятером (я, Печенкин, Дима, и т. Катя с Виталиком) мы это съесть не смогли и остатки унесли домой, вместе с электрочайником. Всё действо длилось долго, до 18 часов, так что в середине я успел и домой сходить, помыться (в душе «Бодрость» посреди занесённого снегом двора).
Электрический чайник послужил нам целых трое суток (13, 14 и 15 ноября), а на четвёртый день (16-го) по причине нашего отъезда был подарен нашей любимой Ирине Хохловой. Пусть останется в память о таджикско-иркутской дружбе.
Да, книгами по автостопу на русском языке и флажками Печёнкиина — на стадионе никто не заинтересовался. Большим спросом пользовались плов и пирожки.
СОСЕДИ
В один из дней ноября один из нестарых бич-соседей привёл к нам в дом абсолютно некондиционного, пропахшего спиртом и мочой гражданина с разбитой в кровь рожей.
— Вот, помогите ему! Он с Молдавии, работал здесь, кинули, денег не заплатили, домой уехать не может, вот ещё и малолетки избили! — и подталкивает ко мне сего типа.
— С Молдавии, домой? С такой рожей тебя автостопом не возьмут, поезжай на электричках. Ближайшая электричка на Черемхово в 16.00, дальше сядешь до Зимы, дальше разберёшься, — я подарил страдальцу книжки «Практика В.П.» и «Все электрички России». — Давай шуруй на вокзал, через час твоя электричка, а через две недели будешь дома!
— О, 16.00 — это рано, — отвечал бич, — мне ещё документы надо на фирме забрать.
— Той самой, где тебя кинули?
— Ага.
— И давно ты уже тут?
— Давно. Пять месяцев уже как. Кинули меня, деньги не заплатили, без дома, без денег, без работы… — грустил он.
— Пять месяцев?? Пять месяцев?? — поразился я. — Пять месяцев деньги не платят, а ты ещё и документы не забрал? За пять месяцев не только на электричках, но и пешком до Молдавии можно было бы дойти, и рожа целее была б! То, что тебя побили — это тебе знак. Не надо больше торчать здесь, в Сибири, зима надвигается! Зима тут — не молдавская! Бегом за документами! И на электричку! Следующая — в 19.00.
— Не, пешком не могу: меня же избили, ногу повредили. А скорую не могу вызывать, боюсь: вдруг не будут лечить, ведь у меня и прописки местной нет.
— Чего ж ты ждал? На электричку! За документами на фирму и на вокзал, домой! Молдавия ждёт! Домой! — и я выпроводил соседа с бичом по скрипучей лестнице во двор.
— Эх, я думал, что ты человек, — ответствовал мне сосед, — а ты, оказывается, … … …! — произнёс он цепочку нецензурных слов. И они ушли. Ничего, кроме книжек, я им не дал. А они надеялись.
А чего они ждали? Хотели, наверное, получить с меня денег и потратить их на выпивку. Может, второй и впрямь с Молдавии. Но как можно ждать — столько времени ждать? И что он делал? Попрошайничал и пил?
…В этот же день, вечером, Дима Овчинников заметил «молдаванина» пьяным в компании бичей-пьяниц-соседей.
Пьянство здесь — повальное явление. Вот на днях я сидел на автостанции, ждал автобуса. И тут меня узнал один мужик, что приходил на днях на тусовку и приобрёл книгу Зубцова, 134 вопроса и ПВП. Увидев и узнав меня, он долго что-то нудно говорил, потом исчез и вернулся через пять минут — принёс мне продовольственный набор в дорогу: пирожок и бутылку пива! Я сказал, что бутылку не возьму. Он забрал её, ушёл (наверное, выпил сам — не вернул же назад в магазин) и вернулся ещё через десять минут с кексиками.
ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ
Последний день в Иркутске был снежным. Накануне ночью мы развешивали новые плакаты — следующего содержания:
ПРОЩАЙ, ИРКУТСК!
МЫ УЕЗЖАЕМ.
Объявления вешали в труднодоступных местах, довольно высоко, вооружась деревянной лестницей. Так что дворники будут бессильно плеваться, пытаясь их содрать. Некоторые объявления прицепили на высоте четырёх метров. Там они будут висеть долго, пока дождь, снег и другие явления природы не устранят наши последние следы пребывания в городе. Я надеюсь, что это произойдёт не скоро. Если года через полтора мне доведётся вновь появиться в Иркутске, пройду по центральным улицам — может, наши афиши ещё останутся?
В последний день помылся напоследок в нашей уличной «бане». Погода, конечно, не летняя. Но зато будем помнить, что душ «бодрость» действовал до последнего дня.
На прощальную тусовку набежала масса народу — более пятидесяти человек. Я объявил распродажу всего нажитого и нетранспортабельного имущества. Всё, что у нас забыли или оставили гости, все книги, купленные нами в «Букинисте» и уже прочитанные, все ненужные вещи были выставлены на продажу по сниженным ценам (от одного-двух рублей за предмет). Железная табличка «Остановка первого вагона» со станции Ореховая Падь; зелёный армейский спальник; пенка и подпопник; книги Ленина, Бухарина, Горбачёва, Есенина и Джека Лондона, тёти-катины лечебники, телефонная книга города Иркутска и даже пластмассовое ведро были успешно распроданы (ведро приобрёл Виталий, муж тёти Кати; остальное досталось местным жителям). Все были довольны; общались, прощались и долго не расходились.
Ближе к ночи прибыл последний, 130-й наш вписчик — Дима «Siberia» из Красноярска.
Примерно в полночь обитатели нашего двора, невидимые во тьме пьяницы, выбили камнем одно из окон в избе. Прознав, что мы уезжаем (из объявлений, наверное), они захотели, чтобы наш визит в г. Иркутск оказался ещё более запоминающимся. Пришлось отложить для хозяйки 100 руб. на ремонт окна.
Наутро (16 ноября) в доме был наведён порядок (ах! Как же тоскливо и пусто стало в избе АВП), рюкзаки собраны. Появилась хозяйка — попрощались, она с грустью — где тут найдёшь таких аккуратных квартирантов? Зашли на прощанье к Ирине Хохловой, а потом на вокзал.
В ночь с 16 на 17 ноября, при помощи поезда, Иркутск покинули следующие товарищи: Тётя Катя и Виталий (едущие до Москвы), Дима Овчинников (едущий до Балезино и далее домой в Ижевск) и я (едущий до Новосибирска). Печёнкин несколькими часами ранее выехал в Омск на другом поезде. Прощай, Иркутск! Город, в котором за четыре месяца прошло — в ускоренном режиме — несколько лет моей интересной жизни.
