С первого взгляда это были снимки из тех, что можно увидеть в любом старом семейном альбоме. На них запечатлели людей, весело прыгающих на пляже и улыбающихся с крылечек домов. Я увидел разнообразные пейзажи острова и множество детей, позирующих как поодиночке, так и парами. Любительские снимки чередовались со студийными портретами на фоне нарисованных декораций. Дети на фотографиях сжимали в руках кукол с остекленевшим взглядом, как будто позируя в одном из жутковатых торговых центров начала века. Но самым пугающим на этих фотографиях были не похожие на зомби куклы, и не странные стрижки детей, и даже не то, что ни на одной из них дети не улыбались. Чем больше я разглядывал снимки, тем более знакомыми они мне казались. В них было что-то кошмарное, сходное со старыми дедушкиными фотографиями, особенно с теми, которые он хранил на дне коробки из-под сигар. Они будто происходили из одного и того же источника.

К примеру, тут было фото двух девушек, позирующих на фоне не слишком убедительно написанного океана. Само по себе это не могло никого удивить, но странным было то, как они расположились перед объективом. Обе стояли спиной к камере. В те времена фотография была дорогим удовольствием. Зачем кому-то понадобилось тратить время и деньги, а затем отвернуться от фотографа? Я не удивился бы, если бы нашел в куче мусора второе фото этих девушек — с оскалившимися в камеру черепами.

Остальные снимки показались мне таким же грубоватым монтажом, как и те, которые хранил дедушка. На одном была изображена одинокая девочка, стоящая на берегу пруда. Странность заключалась в том, что в воде отражалось две девочки. Это напомнило мне о снимке малышки, «заключенной» в бутылку. Только здесь приемы фотомонтажа не были столь очевидны и результат выглядел гораздо более естественным. На другой фотографии я увидел парня, торс и голова которого были облеплены пчелами, при этом он продолжал хранить невозмутимое спокойствие. С моей точки зрения, подделать такой снимок не составляло труда. Как и принадлежавшую дедушке фотографию, на которой худощавый юноша держал над головой изготовленный из гипса валун. Бутафорный камень — бутафорные пчелы.

Вдруг волосы у меня на затылке встали дыбом: я вспомнил, как дедушка Портман рассказывал мне об одном из своих товарищей по приюту, внутри которого жили пчелы. Стоило ему открыть рот, как из него начинали вылетать пчелы, — говорил он. — Но они никогда никого не жалили, если Хью этого не хотел.

У меня было только одно объяснение всем этим странностям. Дедушка взял свои фотографии из этого самого сундука, обломки которого сейчас лежали передо мной. Впрочем, я не был в этом до конца уверен, пока не увидел снимок двух жутковатых близнецов в масках и костюмах с гофрированными воротниками. Один из психов кормил другого какой-то длинной лентой, вроде серпантина. Я не понимал, что это значит, не считая того, что увиденное явно представляло собой отличный сюжет для кошмарных сновидений. Зато я не сомневался, что у дедушки Портмана хранился снимок именно этих мальчиков. Я видел его в той коробке из-под сигар всего несколько месяцев назад.

Это не могло быть простым совпадением, и это означало, что снимки, которые показывал мне дедушка и на которых, как он клялся, были изображены дети, жившие в этом детском доме, действительно были сделаны в этом самом доме. Но означало ли это, что фотографии были подлинными? А как насчет сопровождавших эти снимки фантастических историй? То, что хотя бы малая их часть могла оказаться правдивой, — правдивой в буквальном смысле слова, — я и допустить не мог. И все же, стоя в этом пыльном полумраке, в этом мертвом, будто полном привидений доме, я говорил себе: А что, если…

Внезапно где-то наверху раздался громкий треск, заставивший меня вздрогнуть и выронить фотографии.

Это просто оседает старый дом, — убеждал я себя. — А может, он даже рушится! Но как только я нагнулся, чтобы подобрать фотографии, треск повторился, а спустя мгновение даже тот слабый свет, что сочился сквозь дыру в полу, погас и я очутился в полной темноте.

И тут я услышал шаги, а потом голоса. Я прислушался, пытаясь понять, что они говорят, но мне это не удалось. Я не осмеливался даже пошевелиться, опасаясь, что любое движение вызовет шумный обвал кучи мусора, на которой я стоял. Я знал, что бояться мне нечего. Скорее всего, в дом забрались эти тупые рэпперы, рассчитывая сыграть со мной очередную шутку. Но мое сердце все равно бешено колотилось, а внезапно проснувшийся звериный инстинкт самосохранения заставил замереть и притихнуть.

Вскоре у меня начали неметь ноги. Чтобы хоть немного оживить кровообращение, я осторожно перенес вес тела с одной ноги на другую. Крохотный обломок скатился с кучи с шорохом, который в полной тишине показался мне грохотом. Голоса стихли. Затем прямо над моей головой скрипнули половицы и сверху посыпалась струйка пыли. Кто бы это ни был, они совершенно точно знали, где я нахожусь.

Я затаил дыхание.

— Эйб? Это ты? — тихо произнес девичий голос.

Я решил, что все это мне снится. Я ждал, что девочка скажет еще что-нибудь, но долгое время до меня доносилась только барабанная дробь дождя по крыше. Затем наверху вспыхнул фонарь, и, запрокинув голову, я увидел, что около полудюжины ребятишек стоят на коленях вокруг уродливой дыры в полу и смотрят прямо на меня.

Их лица были мне знакомы, хотя я и не мог припомнить, где видел их раньше. Они казались мне лицами из полузабытого сна. Где же мы встречались? И откуда они знают, как звали моего дедушку?

И тут до меня дошло. Их одежда, странная даже для Уэльса. Их бледные серьезные лица. Вокруг лежали фотографии, глядя на меня снизу так же, как эти дети смотрели на меня сверху. Внезапно я все понял.

Я видел их на фотографиях.

Окликавшая меня девочка выпрямилась, чтобы присмотреться ко мне получше. В руках она держала мерцающий огонек — не фонарь, не факел, а огненный шар, не окруженный ничем, кроме ее ладоней. Ее фотография попадалась мне на глаза не более пяти минут назад, и на ней она выглядела точно так же, как и сейчас, вплоть до странного огня в руках.

Я Джейкоб, хотел сказать я. Я вас искал. Но моя нижняя челюсть от удивления отвисла так, что я не смог произнести ни слова, а только стоял и смотрел на нее.

Девочка помрачнела. Я понимал, что выгляжу ужасно в промокшей под дождем и испачканной пылью одежде, да еще и сидя на корточках на куче мусора. Кого бы она и другие дети ни ожидали увидеть в этой дыре, это явно был не я.

Они начали перешептываться, а потом вскочили и стремительно разбежались. Это внезапное движение привело меня в чувство, и я вновь обрел голос и начал кричать, умоляя их подождать. Но, судя по топоту, они уже мчались к двери. Спотыкаясь о кучи мусора и натыкаясь на стены, я ринулся к выходу из этого вонючего подвала. Но когда я взбежал на первый этаж, куда уже каким-то образом вернулся ранее похищенный ими дневной свет, дети уже исчезли из дома.

Я бросился наружу и спрыгнул с разрушенного крыльца в траву.

— Подождите! Остановитесь! — кричал я.

Но их уже нигде не было. Тяжело дыша и проклиная собственную медлительность, я обшаривал взглядом двор и подступающий к нему лес.

Что-то треснуло за деревьями. Я резко развернулся и увидел, как за завесой веток промелькнул подол белого платья. Это была она. Не разбирая дороги, ломая кусты, я помчался за ней.

Я преследовал ее, перепрыгивая через поваленные деревья и ныряя под низко нависшие ветви. Я задыхался, и у меня в груди все горело. Она пыталась оторваться от меня, то сворачивая с тропинки в непроходимую чащу, то снова выскакивая на дорожку. Наконец деревья остались позади и мы выбежали на заболоченную равнину. Я понял, что мне представился шанс, упустить который я не имею права. Спрятаться ей было негде. Чтобы настичь ее, мне оставалось только развить еще большую скорость. Я был в джинсах и кроссовках, что давало мне преимущество перед одетой в платье девочкой. Я уже почти догнал ее, когда она резко свернула и помчалась прямо через болото. Выбора у меня не было, я вынужден был последовать за ней.