«Неужто Жердяй сам в горницу пробрался, с Лидочкой и Аленкой познакомился? — задумывается домовенок. — Ох и трудно же мне будет от него избавиться!»

— А ну-ка, рассказывай, где ты этого лохматого видал, — требует домовенок. — Почему я до сих пор о нем слыхом не слыхивал? Где ж он сидит-то, не учтенный ни в одной книжке, не записанный? На печной трубе, да? Я ему покажу, как маленьких девчонок непослушанию учить да беспорядок в горнице наводить!

— И не на трубе вовсе, — говорит Лешик. — Иногда он в старом дедушкином валенке сидит, а то в кармане у Аленки.

— Как в кармане? — в один голос удивляются Кузька с Юлькой.

Еще крепче задумывается домовенок. Всех своих родственников он знает. Баюнок под подушкой живет, Банник — в баньке жаркой, Сдобыш возле амбара да печки крутится. Но про тех, что в девчоночьих карманах живут, домовенок отродясь не слыхивал. «Может, и не домовой он вовсе? А так, карманник какой? — размышляет Кузька. — А чего ему тогда у нас-то понадобилось?»

Пока Кузька думал, позади него в домике какой-то шум послышался. Выглянул он потихоньку из мышиной норки и видит: бегает по горенке малюсенький домовенок, сам весь лохматенький, в рубашонке домотканной. Удивляется Кузька, ни в одном доме его деревеньки нет такого. «Ох, беда-беда, огорчение! Откуда ж только свалился он мне на голову? И чего ему только здесь надобно?» — думает Кузька.

А малюсенький неопознанный домовенок времени даром не теряет, носится по дому, как угорелый, и беспорядок наводит. Вот уже и чашки-миски под стол полетели, ложки посыпались. Это безобразие Кузька еще стерпел. Но как только пришлый домовенок к цветочкам на окошке потянулся, Кузька не выдержал:

— Чего же ты, безобразник, творишь-то? Неужто тебя кто в этой избе обидел, неужто покалечил?

Испугался лохматик, хотел в дверь выскочить да на улицу убежать. Только споткнулся через порог, в рубашонке своей да в половике запутался и стал истошным голосом кричать:

— Аленка! Аленка! Меня убить-погубить хотят, спасай скорее!

Лешик с шишигой скорее подбежали, подняли его, распутали. Держат, а сами по сторонам оглядываются:

— Кто тебя погубить хочет?

Маленький леший зеленой ладошкой гостю слезы вытирает, Юлька со своей большой ложкой в каждый угол заглядывает, врагов ищет. Смотрит домовеночек на диковинных хозяев, никогда он таких раньше не видел. Хлопает синими глазенками и от страха даже кричать больше не может. Видит, возле печки стоит кто-то тоже лохматенький, в красной рубашечке с пояском. С виду вроде вовсе не шишига какая-нибудь, а что ни есть всамделишный домовой.

— Кузька, Кузенька, спаси меня от них! — сразу вспомнил домовеночек, как девчонки вчера его кликали. — Сожрут меня злые вороги!

Как понял Кузька, что этот лохматик испугался домашнюю шишигу и маленького зеленого лешего, так и покатился со смеху. Но только вскоре Кузька веселье прекратил и бровки нахмурил:

— Откуда это ты мое имя знаешь? Ишь какой, сам набедокурил, а на нас обзывается. Вовсе и не злые Лешик с Юлькой, сам ты такой. А ну-ка, прибирай за собой весь беспорядок, — командует Кузька. — Забрался обманом в порядочный дом и столько забот нам прибавил! А мы ведь даже не знаем, сколько лет тебе, неведома зверушка, и как тебя звать-величать.

— Сенька меня зовут, — отвечает маленький гость. — Домовой я, только совсем маленький, всего два века назад народился. А живу я у Аленки…

— В кармане, — подсказывает Юлька.

— В деревне, — обиделся домовенок. — Домик у нас там почти такой, как этот. Правда, народу поменьше живет, зато цветов на окошках много. А в Аленкином кармане я путешествую, потому что в корзинке ехать боюсь. И дома один оставаться тоже не хочу.

— А я-то думаю, кто у Фенечки вчера молоко из блюдца выпил, — всплеснул руками Лешик. — То-то она вчера недовольно на меня смотрела. А я и не пил его вовсе. Ни из блюдца, ни из кружки.

— А жачем ты мою ложку ишпачкал? — надула губы Юлька. — Гряжнуля ты.

— Никакой ты не домовой, если ты беспорядок в доме наводишь, — говорит Кузька, поправляя скатерку на столе. — И не помощник ты Аленке, если ты ее непослушанию учишь.

Быстро-быстро моргает маленький Сенька глазенками, сейчас заплачет. Обидно ему, что Кузька не хочет его за домового признавать.

— Да я же не просто шалил, а как лучше хотел, — всхлипывает он. — Ведь когда у домового работы много, он никуда из домика не уйдет. А если вдруг все дела закончатся? Как тогда хозяева без тебя жить-то будут?

— Эх, голова твоя неразумная! Тетеха ты, недотепа, невразумиха! Так вот как ты Лидочку подговаривал, — догадался Кузька, — Позор на мои лапти. Да как же не доглядел я, не досмотрел?

Пока сокрушается Кузька, за голову хватается, Лешик с Юлькой в домике прибираются, половички расправляют, Сенька голову опустил, кулачками слезы вытирает, Лешику даже жалко стало маленького неразумного домовеночка — пошалить-то иногда так приятно. Особенно, когда тебе всякие взрослые не мешают!

— А чего ты в кармане у Аленки шидел? — спрашивает шишига Юлька. — Боялша нас што ли?

— Не-е, не боялся, — вертит головой Сенька. — Аленка еще дома говорила, что здесь очень добрый домовой живет по прозванию Кузька. Говорит, пошли учиться хозяйство вести. Только у вас все больно хорошо получается и оттого — скучно как-то.

— Охти мне, батюшки! Охти мне, матушки! Так ты нас от скуки избавить хотел, помогал нам, — засмеялся Кузька, хлопая в ладошки. — А для этого половички сбивал и чашки-ложки на пол кидал? Значит, и колокольчик у Милки вчера ты испортил?

Сенька сначала соврать хотел, уже рот открыл. А потом испугался, опять глазенками захлопал и чуть не плачет:

— Я же его только немножко испортил, я починю.

Юльке с Лешиком не хочется нового знакомого терять — потешный домовенок попался, хоть и глупый пока. Шишига даже забыла, что это из-за Сенькиных проказ Кузька на нее недавно сердился.

А у самого Кузьки лицо сердитое, а глаза смеются. «Может, и выйдет из этого лохмати-ка чего путное, — думает он. — Только негоже ему по валенкам да по карманам шляндаться, как самому некошному домовому».

— Так, в горнице у нас порядок, у шишиги в норке чистота, а ты посмотри на себя — вон какой чумазый. Чего же не следит за тобой твоя Аленка? И лапотки у тебя драные, и рубашка мятая. Хочешь с нами дружить, негоже таким лохматым ходить. Тебя же стыдно добрым людям показать, — ворчит домовенок. — В баньку тебя надо.

— Не хочу в банку, мне и так хорошо, — сопротивляется Сенька. — Я в прошлом годе в банку с медом упал, так еле выбрался!

— Да не в банку, а в баньку, — покатывается со смеху Лешик. — Там тепло и можжевеловыми веточками пахнет.

Схватил Кузька маленького домовенка в охапку и выбежал на улицу. Солнышко ярко светит, на небе ни облачка, а лес вдалеке тревожно шумит. Каждое деревце волнуется, каждая веточка о чем-то с соседней переговаривается. Такой шум стоит, будто гроза собирается над деревенькой. «Не по-доброму лес шумит, — думает домовенок и вздыхает. — Только некогда мне сейчас туда бежать, новости лесные узнавать — у меня самого в доме гости».

Решил Кузька попозже сороку обо всем расспросить, а сам поспешил скорее в баньку, что за огородом стоит. Только не успели они с Сенькой с крылечка спуститься, как петух подлетел к чужому домовому, не пускает его дальше.

— Злой он, — прячется за Кузькину спину Сенька. — Он меня сразу невзлюбил, чуть Аленку не клюнул.

— Это не он злой, а ты непонятливый, — улыбается домовенок. — Не любит Тотошка, когда в дом тайком чужие заходят. Чего таиться, если человек с добром идет? Из-за тебя еще и Аленка испугалась.

Ничего не отвечает Сенька, глазки опустил, стыдно ему. Не хотел он, чтоб петух хозяйку пугал, а ведь и правда так получилось. Боком-боком прошмыгнул Сенька мимо Тотошки и в баньку скорее забежал. Кузька подошел к березке, поклонился низко, просит: