– Бабушка, нам плохо! Помоги нам, бабушка! – стонали знакомые Пукы мальчишки, а толстенькая тетка металась от одного к другому, пытаясь охладить пылающие жаром лбы. Крепостной двор наполнился кашлем, стонами, испуганными воплями. Люди один за другим валились наземь.

И только Пукы видел, слышал, как над дрожащими фигурами с визгом и хохотом пируют невообразимые твари. Кули убьют всех, а потом, оставив позади мертвую крепость, разлетятся по Югрской земле – даже до крохотного пауля в тундре, где осталась мама.

Пукы в отчаянии повернулся к молчаливо парящему рядом Хонт-Торуму:

– Ты же дух битв! Сделай что-нибудь!

– Ну-у… – черно-красный дух на мгновение задумался. – Могу придать тебе боевой дух! – наконец с энтузиазмом предложил он.

Пукы взвыл не хуже кулей и рванул духа за крыло, опрокидывая его в вязкую слякоть под ногами. Кэлэни метнулся между ними.

– Н-нечего на Хонта сваливать! С-сам делай! – выпалил он в лицо Пукы.

– Я не знаю – что! – в отчаянии выпалил мальчишка.

– А вот он – знает! – прокричал в ответ Кэлэни, указывая пальцем в глубь двора.

Сквозь густую, как мошкара над болотом, завесу кулей Пукы разглядел низенькую, толстенькую фигуру Белого шамана. Под мышкой у него был зажат такой же кругленький, упитанный поросенок. Белый без остановки кружил по крепостному двору – кули разлетались с его пути, не смея сунуться к нему так же, как и к Пукы. Поросенок повизгивал, но его тоненькое верещание тонуло в несмолкающем вое кулей, обезумевших от свободы и запаха человеческого ужаса.

Белый вскинул поросенка над головой, словно показывая его темным, безмятежным небесам. Небеса, равнодушно внимавшие как жутким завываниям духов, так и воплям погибающих людей, заметили. Высокие звезды моргнули раз, другой… Как юркие черные горностаи, по небу побежали торопливые тучки.

Белый бросил поросенка себе под ноги. Подхватил колотушку и малый бубен (взамен подранного Пукы большого), закружился на месте, ритмично ударяя и громко выводя:

– Правильно! Правильно! – шепнул Кэлэни. – Он зовет Сяхыл-Торума! Молния Сяхыла – единственное, что может убить куля!

не останавливаясь в своем кружении, продолжал выводить Белый.

Кули остановились, перестав терзать бьющихся в жару и ознобе людей. Зависли в воздухе, настороженно и с явной опаской прислушиваясь к песне белого шамана. А звезды на небесах начали исчезать под сгущающимся покровом тяжелых и пышных, как перина богатея, грозовых туч.

– У него получается! – глядя то на небо, то на кулей, пробормотал Пукы. – Он вызовет Сяхыла!

– Он белый шаман, а не волшебник из бабушкиных сказок, – брюзгливо процедил рядом Кэлэни. – Никого он не вызовет.

Словно задавшись целью опровергнуть его слова, небо над крепостью зарокотало. Тучи провисли, как насквозь мокрые и тяжелые от воды тряпки; казалось, их перистые бока елозят по верхушке сторожевой башни. Поросенок взвизгнул снова – тучи откликнулись довольным ворчаньем. Далеко впереди, на самом горизонте мелькнул ветвистый язык молнии – будто небо облизнулось. Загрохотал гром. Молнии начали падать часто и густо – далеко впереди, словно там из небес в землю опустилась золотая решетка. Сверкающим дождем осыпались позади крепости. Пронзили небеса раз и другой. Словно кто-то, бродящий по облакам, тыкал в них на пробу, ища что-то. Гром, похожий на частый перестук копыт, загрохотал у самой крепости – и тут же удалился прочь, постепенно затухая. Вернулся, пройдя левее, смолк опять, чтобы загрохотать снова – уже в отдалении.

– Не н-найдет нас дух грозы, – запрокинув голову к затянутым тучами небесам, пробормотал Кэлэни. В голосе его тлело разочарование, словно он вопреки всему надеялся, что отчаянный Белый все-таки совершит невозможное. – Обещанную свинью Сяхыл слышит, а б-белое камлание – нет. Не может понять, откуда зов идет, куда лететь.

Белый шаман заплясал быстрее, непрерывно молотя колотушкой. Казалось, бубен взвыл в диком призыве… В ответ ударил гром – очень тихо. Очень далеко от крепости. Тучи над сторожевой башенкой начали неторопливо расходиться – и в них мелькнула равнодушная звезда на темных небесах.

Кули захохотали. Их смех заставлял кишки в животе сворачиваться от отвращения – в нем было тявканье лиса-падальщика, подбирающегося к раненому охотнику, и хлюпанье засасывающей болотной жижи, и скрежет крысиных когтей в подполе. Шаманская колотушка сорвалась на бешеный, неостановимый ритм, но кули больше не боялись Белого. Визжа и завывая, они понеслись по крепости в безумном хороводе. Сквозь него мелькали то кашляющий кровью воевода, то корчащиеся в припадках стражники, то задыхающиеся в жару дети, которым никто не мог помочь! Их матери метались в бреду, а сильные руки отцов покрывались источающими гной язвами. Изнемогающие, слабеющие люди… Обреченные. И хохот пирующих кулей над гибнущей крепостью.

Осмелившегося камлать в Ночи Белого словно накрыло черным куполом ужаса.

Бубен вывалился из рук шамана. Прижимая к себе колотушку, толстяк рухнул на колени.

– Мальчик… Мальчик… – шептали его посиневшие губы, а глаза отчаянно шарили по несущемуся вокруг страшному хороводу, пытаясь высмотреть кого-то сквозь него.

– Тебя ищет, – с усталым равнодушием бросил Кэлэни. – Рассчитывает, что ты поможешь.

– Но… Как я могу помочь? – выкрикнул Пукы. – Сяхыл же – верхний дух! Он белых шаманов слушает! А я-то… Я… – он не закончил. Кроме оглушающего, высасывающего силы отчаяния при взгляде на вертящийся вокруг страшный хоровод в глубине его души таилось еще и мелкое такое, гаденькое облегчение. Ни за что на свете он не мог шагнуть туда – сквозь сплошную завесу кулей. Так ведь и не надо, не надо! Все равно он ничего сделать не может.

Кэлэни поглядел на мальчишку так, словно по-прежнему сидел внутри него – и видел этот самый мелкий червячок облегчения.

– К-когда ты наконец поймешь? Черных слышат все. Черных слышат всегда. Черные для Дня – Черные и для Ночи. Черные камлают живым – Черные камлают и мертвым. И если уж Черные умудряются договориться со скандальными нижними духами, так с покладистыми и спокойными верхними у них и вовсе проблем не бывает. А м-может, ты вовсе и не хочешь понимать? Да что мы тебя, как девицу, уговариваем! – Кэлэни вдруг вытянулся тонкой струйкой дыма – и взвился в небеса. За ним сорвался Хонт, перевернулся в воздухе и, сложив крылья, ринулся вниз. Исчез, пройдя сквозь землю, как сквозь воду. – Решай сам, мальчик! Решай наконец сам! – грянуло с небес и из-под земли.

– Куда вы? Куда? – закричал вслед мальчишка, но его крик повис без ответа.

Пукы остался один – совсем как окруженный кулями Белый. В этот момент застывший на коленях Белый шаман схватился за сердце – и тяжело завалился на бок. Мальчишка накрыл голову руками – и, словно мечом, вспоров своим телом разделяющий их хоровод кулей, рванул к скорчившемуся на земле шаману. Ухватил толстяка за плечи, с натугой повернул к себе. Белый шаман хрипло дышал, но его посеревшие губы тронула слабая улыбка.

– Хамнаар хамы чуве кара дуне хамнаар чуве, – слабо выдохнул он. – Тот, кому суждено камлать, тот камлает черной Ночью. – Его веки медленно опустились. Но Пукы еще почувствовал, как в руку ему ткнулась рукоять шаманской колотушки.