— Это конечно, важно. Но вы же понимаете, что женщина и математика…

— Полагаю, Софья Ковалевская об этом не знала, — парировала я.

— А в личной жизни вы придерживаетесь ее принципов?

Вспомнив, что знаменитый математик отнюдь не была ханжой, я мерзко улыбнулась. И парировала.

— Только с теми, кто мне нравится.

— А с теми, от кого зависит ваша дальнейшая судьба? Хотите после защиты остаться на кафедре? Да и вообще — хотите защититься?

— Представьте себе — хочу.

— Я так и думал. Иначе вы бы не явились сюда в таком очаровательном платье. Вы же понимаете, какое впечатление производите.

Я издевательски рассмеялась.

— Возьми платок. Прикрой нагую грудь. Сей приоткрыв предмет, ты пролагаешь путь греховным помыслам и вожделеньям грязным…

— Что? — растерялся Козел.

— Неужто же вы так подвержены соблазнам, что вожделения не в силах побороть, нечаянно вблизи узрев нагую плоть? Вы, как я погляжу, уж чересчур горячий. А я — похолодней. И чувствую иначе. Явись вы предо мной, в чем родила вас мать — перед соблазном я б сумела устоять.

— Не понял?

— Неудивительно. Это 'Тартюф', Мольера. Классика всегда актуальна, не так ли? Даже через триста лет находятся подонки и ханжи — и находятся зависимые от них несчастные.

'Подонка' профессор Козлимник стерпел. И холодно поинтересовался:

— Вы понимаете, чего лишаетесь?

— Лишаюсь? А кто сказал, что я — откажу? Нет уж. Давайте проясним вопрос. Я сплю с вами… два года? До защиты?

— Эээээ…..

— Ну вот. Как приставать — так первый. А как признать — в кусты?

— Ээээ…..

На этот раз блеяние вышло более отчетливым.

— Так вот. А вы делаете из меня кандидата наук. И не препятствуете дальнейшей карьере. Ни в каком ее виде. Так?

— Почему бы нет? Если вы мне предложили?

Ах, я предложила? Ах ты с… сын собаки женского рода!!!

— Девочка, успокойся. Рано. Пусть он сначала тебя обнимет.

Присутствие за дверью любимого супруга помогло собраться. И я поправила прядь волос.

— Если насилия не избежать, лучше отдаться, пока просят, а не угрожают, — улыбка вышла кривой и злой. — Ну, иди ко мне, мой козленочек…

Товарищ Козлимник сделал ко мне шаг. Второй. Третий. Гнусный шепоток ударил в уши.

— Тебе будет хорошо, обещаю…

Покрытые старческими пятнами руки готовы были сомкнуться вокруг меня. В нос ударил омерзительный кисловато-затхло-гнилостный запах. И я активизировала заклинание.

Я не зря цитировала Мольера. Классика бессмертна.

Правда, профессору наверняка было не до детских мультфильмов, когда красотка в его руках вдруг превратилась в огромного волка, стоящего на задних лапах — и оскалила зубы.

Эвин, проскользнувший со мной в лабораторию, и незримо стоящий за моей спиной, торжествующе взрычал.

Профессор шарахнулся.

И я опять сменила облик. Златогривая кобылица опустилась на все четыре копыта…

— Куда же ты, жеребеночек?

Тряхнула гривой — и на ее месте вдруг проявился громадный таракан. Видимо, мадагаскарский мутант. Даром я, что ли, эту мерзость в и-нете разглядывала. В человеческий рост — то, что доктор изловил!

— Давай, дожимай! Еще пару превращений — и он спечется!!!

Я послушалась любимого супруга.

Таракан сменился здоровущей медузой, такой белой и студенистой. А из нее вдруг выросла женщина, вокруг которой полыхнуло пламя. Профессор шарахнулся, но куда там!

Иллюзорный огонь. Не обжигает. Не ранит. Не причиняет вреда.

Но его надо еще суметь отличить. А перепуганный сластолюбец вряд ли на это способен. Тем более, когда с лица стоящей перед ним женщины стекают все краски, проявляется зеленый цвет, а место волос на головке занимают змеи.

Горгона Медуза. А лучше — Эфиальто.

За спиной расходятся огромные черные крылья.

— Да как ты только посмел, презренный смертный червь!!!

Голос, насыщенный ультразвуком, расходится по лаборатории. И ужасно тянет ляпнуть классическое: 'За то, что ты посмэл аскорбыть наш род, ты умрэшь, как подлый ша кал!'.

— Соберись, родная! Доигрывай!

Я улыбаюсь. Холодно и зло. Иллюзия показывает двухсантиметровые клыки.

— Я не буду марать о тебя руки! Вместо этого… Цербер!!! Явись по моему слову!!!

Я поднимаю руку, картинно прищелкивая пальцами.

Профессор трясется от страха, не смея коснуться огня. А я снимаю полог невидимости с Эвина, попутно добавляя ему приятных штрихов.

И рядом со мной на полу оказывается настоящий адский пес. Собака Баскервилей — да и только.

По хребту бегут искры, шерсть вздыблена, глаза горят болотными зелеными огнями, с клыков (всех трех голов, одной реальной и двух иллюзорных) течет слюна, от которой на полу образуются дымящиеся проплешины… не забыть накапать кислоты в это место…

— Взять!!!

И Эвин совершает грандиозный прыжок через огонь. Передними лапами он попадает в грудь профессора, сбивает того на пол, и наваливается сверху всей тяжестью. Распахивает центральную пасть и придвигается к лицу старика.

По лаборатории проносится вой.

Профессор теряет сознание. И по паркету расползается зловонная лужица.

— Глубокий обморок.

Ребята заходят внутрь. Терн обнимает меня за плечи. Лерг закапывает паркет кислотой.

— Умница. Как ты себя чувствуешь?

— Замечательно. Немного устала, но это мелочи.

— Тебе не стоило так напрягаться.

— Солнышко, но если не я — то кто?

— Разумеется, без тебя некому. Любимая, пойдем отсюда? Поговорим дома.

Элвар подхватывает меня на руки — и мы покидаем институт незамеченными. По пожарной лестнице, под пологом невидимости. Не забыв закрыть лабораторию изнутри на крючок. Замок Лергу пока сложно двигать телекинезом. А вот крючок — самое милое дело.

Интересно, что-то будет завтра?

Лида расскажет.

***

Лида пришла в институт чуть попозже, когда все уж собрались. Обычно она приходила к восьми. Но иногда могла и задержаться. Вчера они с Гошкой как следует погудели в 'Бабочке' — ночной клуб и не из самых плохих. Поболтали о грядущем браке. И сошлись на том, что это их не слишком обременит. Жить будут, как и раньше. Только печать… а что — печать? Формальность.

Вообще-то Гошка ей давно нравился. Но она старалась только дружить с парнем. И внешность не та, чтобы рассчитывать на что-то большее, и деньги… слишком большая разница между их семьями.

Но вчера можно было помечтать. И Лида мечтала.

Вот так в розовом тумане, она и дошла до кафедры. А там… там было весело.

— Лида, ты что так поздно? — прицепилась 'подружка' Танечка.

Танечка была лаборанткой. Ума у нее не хватило бы и на линейное уравнение с одной переменной, но зато она была местным бюро новостей.

— А что? Тебя в бюро пропусков поставили? — тут же огрызнулась Лида. Но потом сменила гнев на милость. — Мне вчера предложение сделали. Я замуж выхожу.

— Да?! За кого?!

— На свадьбе узнаешь, — отрезала Лида. — А что тут за дурдом?

— Ой! Тут такое было! Такое!!!

Как Лида и ожидала, новость о ее свадьбе тут же оказалась забыта. Танечка бросилась рассказывать о последних событиях. Свадьба-то никуда не денется! А тут ТАКОЕ!!!

— Представляешь! Сегодня с утра! Приходит охрана! А тут! На полу! Наш ШЕФ!!!

— Почему на полу? Он что? Приступ был?!

— Хуже!!! Подозревают, что у него крыша поехала!

— КАК!?

— Болтает про горгону Медузу, про цербера, про что-то еще… про твою диссертацию, кстати…

Лида опустила глазки.

— Какой ответственности человек! Обо всем помнит…

В голосе явственно проскользнула злая ирония. И Таня ее уловила.

— Лид, ты чего?

— А чего я? Что с ним?

— Медики психиатричку вызвали. Кто теперь будет на его месте — неизвестно.

— А чего неизвестного? Объединят нас с программерами, программеров и поставят…

Таня сильно загрустила. С Козлимником у нее были какие-то завязки, за что ее и держали на кафедре. А вот с программерами…