Не могу выбрать среди всех своих полетов самый главный или даже самый дорогой мне. Некоторые самолеты дрожат под тобой, как живые существа. Другие летают так гладко, что при малейшей вибрации хочется посадить самолет и проверить на всякий случай. Я совершенно спокойно летал на сверхзвуковых скоростях, и меня же подташнивало от страха на высоте шести метров. Как выбирать при таком разнообразии впечатлений?

Конечно, я могу перечислить множество запомнившихся моментов. Однажды я летел на ведущем самолете пилотажной группы Red Arrows и испытывал сюрреалистическое ощущение; мне казалось, что я лечу так близко к другим самолетам, что можно протянуть руку и коснуться их. В другой раз я посадил только что отреставрированную летающую лодку Dornier на озеро Виннебаго и выяснил, что прикосновение к воде в первые несколько секунд после приводнения ощущается примерно так же, как прикосновение к бетону взлетной полосы.

Подобные приключения преподали мне важный урок об истории полета и о том, как ее следует сохранять. Самолеты предназначены для полета и для того, чтобы люди могли их видеть в полете. Содержать старые самолеты дорого, а летать на них может быть опасно. Как ни старайся, невозможно сохранить все мастерство, все знания и интуитивное понимание, накопленные в процессе их производства. Тем не менее я считаю, что если мы хотим все же сохранить самолеты прошлого, то мы должны делать все, чтобы сберечь их в рабочем состоянии. Как ни странно, я с теплым чувством вспоминаю день, когда меня взяли в полет на истребителе Spitfire, — при том что большую часть полета мне было плохо и я сидел уткнувшись в гигиенический пакет.

В 2003 г. канал Discovery организовал серию телепрограмм и устроил среди телезрителей голосование в связи с празднованием столетия первого полета человека на самолете с двигателем. В студии собрали знаменитостей, которые должны были защищать свои любимые машины, и мне выпало петь дифирамбы «Спитфайру». Я приготовил несколько строк, которые рассчитывал произнести перед установленной в кокпите камерой; и я произнес их — между приступами рвоты. На землю я вернулся бледным и дрожащим, но был счастлив, что остался живым; неожиданно я обнаружил перед носом микрофон и услышал: «Понравился ли вам полет?» Мне кажется, «Спитфайр» выиграл опрос скорее вопреки моей защите, чем благодаря ей.

Самым замечательным в том полете был, безусловно, пилот. Вообще, «Спитфайр» пришелся бы, наверное, по вкусу братьям Райт: он по природе своей нестабилен. Бросайте его в воздухе из стороны в сторону, совершайте пируэты — и, возможно, вам удастся удержать его под контролем. Но стоит потерять самообладание или снизить скорость чуть больше допустимого, и не стоит ожидать, что самолет останется в воздухе. Он столь же головокружителен, как спортивный автомобиль, и так же не прощает ошибок.

Самолет не может быть лучше своего пилота. Эта истина верна даже в отношении реактивных лайнеров с бортовыми управляющими и навигационными компьютерами. В этих компьютерах хранится вся мудрость, накопленная человечеством за целый век развития авиации. Именно поэтому, как бы ни была важна техника, история авиации на самом деле повествует о людях. Мы не в состоянии сохранить дух пионеров авиации; это невозможно. Но мы можем поддержать его и передать новым поколениям. Как я объясню немного позже, я считаю, что мы хорошо его поддерживаем. Первопроходческий дух первых пилотов, демонстрировавших свое искусство публике, по-прежнему с нами.

Начало ХХ в. было, конечно, особым и неповторимым временем, потому что никто тогда еще не знал наверняка, в каком направлении будет развиваться эта новая техника. Это были годы, когда аэробатические выступления приводили в восторг огромные толпы народа, демонстрировали возможности самолетов, пропагандировали авиапочту; на них разыгрывались призы, снимался материал для будущих фильмов и тренировались военные летчики — и все это одновременно! Тогда магия полета была сконцентрирована в двух-трех компаниях, горстке людей и паре десятков мест, а их достижения и катастрофы выплескивались на первые полосы всех газет и кинохроник. До начала Второй мировой войны небо предлагало неограниченные возможности всем без исключения — по крайней мере, обещало. Известность, успех, богатство, знание, удовлетворение от творчества, шанс увидеть то, чего не видел ни один человек в мире; преследуя такие цели, летчики «золотого века» собирались вместе, объединялись в необычные сообщества — группы самолетостроителей и участников авиашоу, авиалинии и экспериментальные ассоциации. Эти люди трудно жили и нередко трудно умирали. Английский пионер автомобильного дела Чарльз Роллс, вступивший в 1904 г. в партнерство с Фредериком Ройсом, — партнерство, результатом которого стало создание одной из величайших авиаконструкторских фирм мира, — погиб в авиакатастрофе; в 1910 г. во время демонстрационного полета у его Wright Flyer отвалился хвост. Ему было тридцать два года, и он не был ни первой, ни самой молодой жертвой подобного происшествия.

Поскольку машины братьев Райт позволяли им управлять полетом, каждый раз, поднимаясь в воздух, они открывали для себя что-то новое. Они не просто испытывали машины; они учились летать. Учились они, кстати говоря, быстро, а собственные рекорды били едва ли не в каждом полете. 3 сентября 1908 г. Орвилл испытывал в Форт-Майере новый вариант самолета для армии США. Он сумел сделать полтора круга над учебным плацем и слегка повредил самолет при посадке. К 8 сентября он уже летал по десять минут подряд. На следующий день он сделал пятьдесят два круга за пятьдесят семь с половиной минут непрерывного полетного времени и затмил рекорд, установленный его братом во Франции всего на четыре дня раньше. Так и шло — до тех пор, пока 17 сентября во время полета Орвилла с молодым армейским офицером Томом Селфриджем, тоже энтузиастом авиации, на высоте около 140 м один из двух винтов самолета не сломался, перерезав при этом один из натяжных тросов. Руль направления развалился, и люди рухнули на землю. Селфридж умер через несколько дней от ран. Орвилл всю оставшуюся жизнь страдал от сильных болей.

Дальнейшая карьера братьев Райт представляет довольно мрачную картину. Их патенты охватывали буквально каждый аспект полета на крыльях, но именно из-за этой универсальности защищать их было очень трудно. Братья сменили летные поля на офисы адвокатов и повели безнадежную борьбу за право собственности, что настроило против них то самое молодое поколение авиаторов, которое они вдохновили и позвали в полет. Гленн Кертис, неутомимый инженер, которому в будущем предстояло установить мировой рекорд скорости — более 219 км/ч — на мотоцикле собственного изобретения (тормозов на нем не было совсем), впервые встретился с братьями Райт в 1906 г. Именно они пробудили в нем интерес к авиации — и очень скоро подали на конкурента в суд. Рождение авиации сопровождалось довольна неприятными вещами.

30 сентября 1907 г. Кертис стал одним из основателей Ассоциации воздушных экспериментов. Среди основателей был и Александер Грэм Белл, изобретатель телефона; он описал это предприятие как «кооперативное научное объединение, не для выгоды, а из любви к искусству и для всемерной помощи друг другу».

Райтам это не понравилось, и, когда Кертис начал строить самолеты с управляющими щитками, получившими название «элероны», они подняли шум. Райты утверждали, что в их патенте 1906 г. на систему крутки крыла описывались и другие системы управления креном, включая элероны.

Хотя это и соответствовало истине, но делу не помогало. Мир хотел летать, тогда как Райтов интересовала только защита их патентов. Они отвергали все приглашения на гонки, состязания и розыгрыши призов и, по существу, окончательно потерялись в бескрайних юридических дебрях. Один федеральный чиновник даже обвинил их в том, что они умудрились вызвать «падение США с первого места среди великих воздушных держав на последнее». Закон был на стороне Райтов, но с тем же успехом они могли бы, подобно королю Кнуду Великому, приказать морским волнам отступить. Ассоциация между тем строила один самолет за другим, и Кертис со временем стал самым успешным среди американских авиастроителей первого поколения.