СКОРБНЫЕ ЛЭ, №2
Семьи священника приют —
Старинный в Крофте дом;
Он солнышком обласкан,
Овеян ветерком.
Усадьбы домочадцы —
Ватага северян —
Пока дневной не грянул зной,
Спешат к дороге подъездной
Из комнат и с полян.
По двое и по трое
Гуляют у ворот;
Кто чинно замедляет шаг,
А кто — наоборот.
Что публику волнует?
Чего все страстно ждут?
Искусство верховой езды
Покажут нынче тут.
Вытаскивают двое,
Лихие молодцы,
Пред очи публики конька
Под самые уздцы.
Трудна у них задача:
Упитанный конёк
Стрижёт ушами и сопит,
Назад податься норовит
Со всех упрямых ног.
В седло садится рыцарь
Под радостный шумок,
Вдевает ноги в стремена,
Хватает поводок.
Постой, смельчак, не нужно
Смеяться над судьбой —
Ведь необъезженный конёк
Сегодня под тобой.
Твои веленья стали
Законом для цыплят ,
Склоняют кролики главу
И съёжившись сидят;
Снегирь и канарейка
Исполнят твой совет,
И черепаха никогда
Тебе не скажет «нет».
Но над собою власти
Конёк не признаёт.
Беда любому, кто пинать
И бить его начнёт.
Наездник понукает
И ёрзает в седле:
Попал негаданно впросак...
Да сделает хотя бы шаг
Коняга по земле?
Ура! Дорога в Дальтон
От топота дрожит:
Толпа несётся впереди,
Конёк за ней бежит.
Орут и веселятся:
«Скачи, конёк, не стой!»
Но стал задор его спадать,
И с ним не может совладать
Несчастный верховой.
Близка развилка. В Дальтон
Дорога напрямик.
В Нью-Крофт — направо. Выбирать
Вот-вот настанет миг.
«Ко мне! — кричит наездник. —
Коня не удержать!
Болит плечо и ноет бок,
И крепкий нужен нам пинок,
Чтоб в стойло не сбежать!»
Тут Ульфред Лонгбоу справа
К наезднику идёт.
«Пустить меня! Тащить коня
Я помогу вперёд!»
И подошла Флюриза ,
Прекрасная сестра:
«А слева — я, его маня
От нашего двора!»
Беснуется наездник
И возится с конём,
Но вынудить его скакать
Не может нипочём.
Сестра и братец Ульфред
Упёрлись, точно в пень;
Кричали прочие: «И так
Торчим мы тут весь день!»
Наездник встрепенулся,
Возиться прекратил,
Стряхнул с сапожек стремена,
Поводья отпустил,
Схватил коня за холку,
Победно наземь — прыг
[44]!
Изящно на ноги присел
И выпрямился вмиг.
До той минуты Ульфред —
Надежда и краса —
Стоял пред недругом скалой,
Глядел ему в глаза.
Но слышит он: о землю
Подошвы братца хлоп! —
Ослабил хватку невзначай,
А конь и рад: в родной сарай
Ударился в галоп.
С корзиной бутербродов
Мы к Ульфреду пришли
(За сутки их три кролика
Умять бы не смогли).
Во славу этой схватки
С взбесившимся конём
Ему насыпали конфет,
А ближе к вечеру сонет
Придумали о нём.
И часто вечерами,
Когда трещат дрова,
О лампу бьются мотыльки
И ухает сова,
Когда в постелях дети
Ещё взбрыкнут не раз,
Заходит речь у нас о том,
Как Ульфред тем ужасным днём
Боролся с бешеным конём
И путь на Крофт своим плечом
От запустенья спас [46].
ДВА БРАТА
Из твайфордской школы два брата шли;
Один размышлял на ходу:
«Быть может, поучим сейчас латынь?
А не то — погоняем в лапту?
Или вот что: не хочешь ли, милый брат,
Карасей поудить на мосту?»
«Слишком туп я для этой латыни,
Неохота мне бегать в лапту.
Так что дела не выдумать лучше,
Чем удить карасей на мосту».
И тот час же удочку он собрал,
Лесу из портфеля вынул;
Раскрыв дневничок, извлёк он крючок
И вонзил его братику в спину.
Десяток ребят уж так загалдят,
Дозволь им ловить поросёнка;
Но сильней будет визг и сверкание брызг,
Если сверзится с моста мальчонка.
Рыбёшки несутся на крик и плеск —
Пожива для них лежит!
Упавший шалун так нежен и юн,
Что проснулся у них аппетит.
«Тебе покажу я, что значит „Т“! —
Изволит кидальщик смеяться. —
Одни только рыбы умерить могли бы
Весёлость несносную братца».
«Мой брат, прекрати эти бис и тер! —
Доносится крик возмущенья. —
Что я совершил? Зачем ты решил
Развлекаться игрой в утопленье?
Любоваться готов на порядочный клёв
И сам я весь день напролёт.
Меня там и тут уже рыбы клюют,
Только это иной оборот.
Успел карасей растолкать я взашей,
А окунь вопьётся вот-вот.
Я не чувствую жажду, от жары я не стражду,
Чтобы в воду кидаться в спасенье...»
А в ответ: «Ерунда! Ничего, что вода!
Ведь с тобой мы в одном положенье.
Посуди: разве лучше кому-то из нас
(Утопленье в расчёт не берём)?
Одного тут пока я поймал окунька,
Но и ты со своим окуньком.
Я пронзил своего, этот впился в тебя
И повис на крючке, трепеща.
Тут любой дуралей надаёт мне лещей,
Но и ты там подцепишь леща».
«Но прошу о таком: ты меня с окуньком
(Ведь теперь мы вдвоём на крючке)
Потяни из реки, хорошо подсеки
И доставь нас на сушу в сачке».
«Терпенье! Сейчас приплывёт форель,
Я сразу же пикой пронжу.
А ежели щука — тут иная наука:
Я с десяток минут погожу».
«Эти десять минут мою жизнь унесут —
Загрызёт ведь меня без помех!» —
«Чтобы выжить ты смог, подожду лишь пяток,
Но сомнительным станет успех». —
«Из чего твоё сердце — из редиски и перца?
Из железа оно, из гранита?» —
«Не знаю, родной, ведь за клеткой грудной
Моё сердце от химиков скрыто.
Карасей наловить да ухи наварить —
Давнишняя, братец, мечта!
И пока в самом деле не поймаю форели,
Я не сдвинусь, не сдвинусь с моста!» —
«В любимую школу назад хочу,
Под розгой учить латынь!» —
«Зачем же назад? — ответствует брат. —
И здесь хорошо, как ни кинь.
Такое везенье — позабыты склоненья,
То окунь тебе, то карась.
Не учишь словечки, а купаешься в речке,
Наживкой для рыб притворясь!
Не мотай головой — мол, висит над тобой
Эта удочка, свалится вдруг.
За неё тут держась, ощущаю я связь
И не выпущу, братик, из рук.
Ну так вот: верь не верь, подплывает форель,
Кверхуносая рыбка она.
Ты увидишь, братишка, что любовь наша слишком,
Что любовь наша слишком сильна.
Я намерен её пригласить на обед,
Лишь бы день только ей подошёл.
Я чиркну ей пять строк, и в условленный срок
Мы усядемся с нею за стол.
Она, правда, в свете ещё не была,
Манерами блещет навряд;
Так что мне надлежит обеспечить ей вид —
Подобрать, то бишь, нужный наряд».
А снизу упрёки: «Рассужденья жестоки,
Мысли гнусны, несносны страданья!»
Но на каждое слово братик сверху толково
Отвечать прилагает старанья:
«Что? Так ли уж лучше по речке плыть,
Чем ровно на дне лежать?
Однако ж заметь: на тарелочке сельдь
Восхитительна — не описать!
Что? Желаешь скорей ты сбежать, дуралей,
От рыбок весёлых и милых?
Загадочно мне! Почему б тебе не
Наловить их, когда в твоих силах?
Есть люди — часами готовы бубнить
Про небо и птичек полёт,
Про зайчишек в полях и рыбёшек в морях,
Коим в радость их жизнь без забот.
А что до стремленья из их окруженья,
Чем вместе пускать пузырьки,
Так это ты брось — ты не сом, не лосось,
Чтоб тебя я тащил из реки.
Пускай утверждают: рассудок велит
Всех тварей в природе любить —
Но разум советчик, кого мне из речки,
Когда и кого мне тащить.
Что одежда и дом? Можно жить босяком;
Всё бери — даже деньги со счёта!
Ничего мне не жалко, но лишуся рыбалки —
Это будет не жизнь, а нудота».
Искала братиков сестра;
Придя на этот мост,
Такое дело она узрела
И не сдержала слёз.
«А что там, братик, на крючке?
Наживка что, ответь». —
«Воображала-воробей,
Не захотел мне спеть». —
«Да пенья можно ли всерьёз
Желать от воробья?
И не похожи воробьи
На то, что вижу я!
Так что там, братик, на крючке?
Скажи мне поскорей!» —
«Мой братец младший, — тот в ответ. —
Не хнычь и не жалей.
Я нынче зол, не знаю как!
И не на то решусь!
Прощай, любимая сестра, —
Я в странствие пущусь». —
«Когда же ждать тебя домой,
Ответь, любимый брат?» —
«Когда на горке свистнет рак,
Вернуся я назад».
На это молвила сестра,
Качая головой:
«Один, полагаю, не явится к чаю,
И вымок до нитки другой!» [47]
