В тот раз облава, но сегодня-то? Хорошо, допустим, кому-то взбрело вдруг на ум проинспектировать сохранность механизмов. Миссию поручили двум растяпам. Они забыли выставить знак «Проезд закрыт» и сбежали от объяснений с человеком, которого чуть не угробили… Э, да пропади все пропадом! Пойду лепить холм.

Однако образ вздыбленного моста оказался навязчивым. Чтобы избавиться от него, я взял карандаш и бумагу. Получилось грубо, но интересно. Повертев рисунок так и эдак, я исправил шесть граней на пять, пометил в углу. «Раскрасить», – и сунул в рабочую папку, чтобы не забыть завтра…

Холм плавно вписался в поворот Дороги. Создавалось впечатление, что он стоял здесь прежде, чем проложили полотно, – верный признак удачи.

Попробуем проехаться по новому участку. Очки. Наушники. Вилку питания в сеть. Как всегда, чуть подрагивают руки, опуская на рельсы хрупкий электровозик и вагончики. Пальцы легли на пульт. Наступил миг таинства.

Непосвященному трудно объяснить магическое действие этой простой игры. На столе площадью три метра на пять размещены декорации – поля и луга, крошечные деревеньки, густые леса высотой в шесть сантиметров, пруды, речки и ручейки, развалины древнего замка, увитые плющом, громады гор на горизонте. И среди всех этих красот вьется ниточка железной дороги.

Посмотришь сверху – пестрый макет под прозрачным колпаком, и больше ничего. Но стоит сесть за пульт, щелкнуть тумблером и двинуть состав, как все преображается – ты видишь и слышишь этот мирок изнутри. Звук в наушники идет с кассет. Изображение подается по жгутику электропроводника с любой точки, где прикреплен глазок транслятора. И если твои речки и леса сделаны умело и тщательно, рождается иллюзия путешествия по мирной привольной стране – твоей стране, где ты сам и хозяин, и творец. В моей стране сегодня вырос холм, пока безымянный. Сейчас поезд приближается к нему, и я внимательно изучаю зеленый бок, заслоняющий перспективу. Не слишком ли ярок цвет травы, нет ли следов клея? Огибаем. Как этот поворот стал оправдан! И как неожиданно и свежо смотрится на фоне холма сторожка путевого обходчика за поворотом. Раньше она маячила издали и была, пожалуй, немножко нарочита со своими мальвами и очаровательным пугалом среди огорода. А сегодня хочется обернуться и проводить ее взглядом.

И я оборачиваюсь, тронув ручку настройки транслятора. Скворечник над крышей капельку покачивается, колеблемый ветерком от промчавшегося состава.

Холм выдержал испытание. В отличном настроении едем Дальше.

Мелькают километровые столбы (расстояние – 23 сантиметра). Слева луг с копнами сена. Справа уютный поселок из двух десятков домиков. У полотна пасется корова. Если не смотреть на нее в упор, она машет хвостом, отгоняя слепней, и ее протяжное «му-у» не вызывает сомнений.

Чистенькая станция, за ней переезд. Заранее даем гудок, предупреждая, что останавливаться не намерены. На переезде опущен полосатый шлагбаум; упершись в него носом, ждет допотопный фургончик. Проехали станцию.

Перестук колес все громче – вползаем в низину; по обе стороны болото с камышом, и насыпь очень высока. Люблю это болото. Иногда специально отправляюсь сюда послушать лягушачий концерт. Но сегодня тянет вперед.

Впереди пологий подъем, поросший осиной. На опушке стайка красных мухоморов. Проехали. Полотно сровнялось с землей, ушло ниже, с боков потянулись откосы. На откосах свежие холмики – крот нарыл. (Недавно растолок спичечные головки.)

Откосы сменились лощиной. Стук колес забарабанил в уши, отражаясь от каменных склонов. Проехали, вырвались на простор. Звук смягчился. Донесся звон колоколов из церкви, купола которой золотятся среди зелени на песчаном берегу реки. Здесь по традиции полагалась стоянка. Остановились. Журчание реки. Стрекот кузнечиков. Шелест столетней ивы над заводью, колокольный звон. И нет ничего другого, кроме этой зеленой долины, желтеющих полей и далекого леса, отступившего к предгорьям. Хорошо!..

Назад двинулись тем же путем – хотелось проверить холм с обратной точки. Тут выяснилось, что с фасада он как-то оголен. Может, посадить на вершине деревья? Я заспешил и сделал роковую ошибку, сильно повернув ручку транслятора. Глазок скользнул по холму и уперся прямо вверх – в грубый пластмассовый купол. Иллюзия рухнула. Я зажмурился и выдернул вилку питания.

На Дороге нельзя смотреть вверх. Нельзя. У нее нет и не может быть неба. Раньше, когда игра была в моде, пробовали придумать разные ухищрения. Но вместо неба все равно получался раскрашенный потолок без глубины. Не получалось и солнце. При одном источнике света даже самые мелкие детали рельефа отбрасывали неестественные радиальные тени. Так что купол служит только для крепления матовых ламп и для защиты от пыли. Она в два счета может погубить все те мелочи, над которыми ты трудился с лупой в глазу, как часовщик.

Я встал и отвернулся от Дороги…

Что-то не спалось. Всплыл Чет – вульгарный и сомнительный «друг Орса». Почему он ко мне прилип? Из-за полиса на двадцать пять монет? Как агент он получит из них пять, а сколько он выложил за выпивку в баре! Или поспорил с кем-нибудь, кто знает мое органическое отвращение ко всякой страховке? Да нет, чепуха.

Дармоед уютно мурлыкал под боком, и постепенно меня сморило. Уже засыпая, я сообразил, чего не хватало на холме: горсточки желтых ульев. И пусть он зовется Медовым холмом.

Разбудил меня телефонный звонок. Порт лаконично сообщил, что «лечение потребует времени». Формула была понятна. Гараж практически принадлежал «Юниону», а агенты фирмы регулярно прочесывали свои владения, и тогда незастрахованную машину отгоняли на задворки и прятали под брезентом.

– Сегодня останешься дома, сколько ни мяукай, – предупредил я Дармоеда.

Нейл пришел с опозданием. Обычно мы с ним болтали несколько минут на кухне. На этот же раз он молча сунул мне пакет и захромал к соседней двери. Что-то неладно с парнишкой.

– Нейл принес завтрак, но не пожелал разговаривать, – сказал я коту; тот вспрыгнул на стул и стал жадно принюхиваться к пакету: две теплых булочки, сыр, порция апельсинового сока и брикет паштета.

– Ладно, ешь. Будет что вспомнить, сидя взаперти. – Я развернул фольгу и отдал паштет коту.

Закипел чайник, и мы позавтракали. Затем я водворил кота в гостиную, побегал немного по квартире, собирая разные мелочи, и направился к выходу. Нет, сундук придется перетащить! Невозможно миновать его без синяка. Потирая колено, я закрыл дверь и… обнаружил, что Дармоед, задравши хвост, шествует по направлению к лифту.

– Слушай! Ты научился проникать сквозь стены?

Удивительное создание. Спокойно переносит заточение в машине, но категорически отказывается оставаться один в квартире.

Пришлось вернуться за сумкой. В знакомую сумку он полез с охотой. Конечно, можно бы тут и снести его обратно, но не поднялась рука на предательство.

В коридорах фирмы было пусто, все давно сидели по местам. Только Бэт бездельничала в Малом холле.

– Чудная кошечка, – улыбнулась она Дармоеду. – Но что за прихоть – всюду таскать ее с собой, Гео?

– Форма протеста против действительности, – ответил я.

– А-а…

Кота я выпустил во внутренний садик на восьмом этаже. Он потянулся и лег на куртинку седума.

– Не безобразничай, – прошептал я, так как с директорской стороны доносились голоса.

На нашем семнадцатом было уже накурено. Морена, развалившись в кресле, гипнотизировал пустой фирменный флакон без наклейки. В таком состоянии он проводил большую часть рабочего дня. Затем вдруг накидывался на машинку и одним духом выдавал целую стопку печатных листков: оду пуленепробиваемому парику или новому сорту мыла.

– Привет, Рен.

– Привет.

– Что в программе?

– Лосьон, возвращающий молодость дряблой коже, – буркнул Морена, – блистательный взлет парфюмерной мысли!

Я извлек из папки вчерашний набросок. «И пойдешь ты под лосьон для старушек», – сказал я бывшему мосту. Основательно поработал карандашом, раскрасил спиртовой пастой, по карандашу положил синий лак. Флакон вздымался ввысь из нагромождения сияющих плоскостей.