– Однако, по правде говоря, когда мы гостили в Круге магов…

– О, я бы поостереглась обедать у них, – со смешком перебила Селина. – Кажется, всякий раз, когда маги берутся за стряпню, все вокруг сгорает до угольков.

Она проследовала дальше, и леди Монтсиммар оставалось лишь натянуто улыбнуться вслед. Даже не оборачиваясь, Селина знала, что за ее спиной сэр Мишель задержал на леди Монтсиммар жесткий неодобрительный взгляд. Это было безмолвное напоминание о том, что императрица может смеяться и продолжать Игру – либо, если будет на то ее воля, приказать, чтобы голову ее собеседницы насадили на пику. Для себя Селина сделала мысленную пометку: поговорить с мадам де Фер, магом императорского двора, о чересчур тесных отношениях семьи Монтсиммар с магами.

И снова она шла через толпу, обмениваясь приветствиями и сердечными словами, насквозь пропитанными ядом. Следует ли Орлею настоять на более выгодных условиях торговли с Ферелденом, пока дерзкий сосед еще оправляется от Мора? Что надо предпринять, чтобы трагедия Киркволла не повторилась здесь, в Орлее? Неужели университет, в котором обучаются отпрыски благородных семейств, и вправду станет принимать в студенты остроухих? Челюсти затекли и ныли от неизменной улыбки – выражения, наиболее четко видного под слоем косметики на лице, наполовину скрытом маской. За всеми колкостями, звучавшими вокруг, все так же разливался дивный голос Мельсендре.

И наконец это пафосное шествие оборвал громкий хохот великого герцога Гаспара.

Этот низкий, гулко громыхающий рык отдавался эхом над многими полями сражений. Слуги и те, кто пугливей, примолкли, сжались, точно услыхав похоронный звон; иных его властная тяжесть побудила сдавленно захихикать.

Толпа раздалась перед Селиной, открывая прямой путь к великому герцогу и стоявшей перед ним темноволосой женщине-барду. Мельсендре была без маски, хотя лицо ее покрывал обильный грим, к которому прибегали простолюдины, допущенные на собрания знати. Она отвернулась, выражая смущение от только что сказанных слов Гаспара.

Ни единый мускул не дрогнул на лице императрицы, но внутренне она напряглась, ожидая принять и выдержать удар. Селина провела в Игре почти всю свою жизнь. Как бы ни была она готова к бою, как бы тщательно ни продумывала и ни определяла свою тактику, неизменно в один краткий миг она испытывала страх.

Потом этот миг миновал, и вот она уже направлялась к женщине-барду, тайком добавленной в список гостей по велению капитана дворцовой стражи, верного Гаспару. Сэр Мишель уверенно двигался в такт ее шагам, вопреки своему крупному телосложению безупречно выдерживая ритм.

А она хороша, подумала Селина, глядя на Мельсендре. Хороша, но не безупречна. Грим скрывал то, что барду не удалось порозоветь, изображая подлинное смущение, но Мельсендре не смекнула добавить чуточку румян на щеки, дабы в любом случае произвести нужное впечатление на собравшихся вокруг аристократов. Этот крохотный недочет – не ошибка даже, но мелочь, о которой непременно подумала бы сама Селина, – непостижимым образом все упрощал.

– И какой же остроумной шуткой мой кузен вынудил умолкнуть столь прелестный голос? – осведомилась Селина в выжидательной тишине.

Мельсендре неловко замялась, но Гаспар пригнул голову в легком поклоне, едва достаточном для того, чтобы не счесть его манеры оскорбительными.

– Ваше императорское величество, – проговорил он, все еще посмеиваясь, – я лишь указал, что песня этой юной дамы напоминает мотивом «Мабари короля Мегрена».

Знать, окружавшая их, возмутительно развеселилась и захихикала. Улыбка Селины не дрогнула. Первый удар оказался хорош. Песня, которую упомянул Гаспар, была популярна – и совершенно безобидна – много лет назад, когда орлесианцы оккупировали Ферелден. В ней рассказывалось о злосчастном Мегрене, которого император Флориан послал, вопреки его желанию, править Ферелденом. В каждом куплете бедолага комически раздражался из-за различных сторон примитивной ферелденской культуры, в том числе из-за слюнявого волкодава мабари, который сожрал его маску.

Песня не была под запретом, однако потеряла свою популярность после того, как Мэрик Ферелденский убил Мегрена. Придя к власти, Селина употребила все усилия на то, чтобы укрепить добрососедские отношения между двумя государствами, и оттого песня, в которой высмеивались варварские обычаи ферелденцев, навсегда вышла из моды.

Видимо, до сегодняшнего дня.

– Помню, мои солдаты распевали эту песню на марше, – продолжал Гаспар. – Она напоминала нам о том времени, когда Орлей был готов завоевать весь мир. Бедняга Мегрен, застрявший там, куда не падает взор Создателя! Как безуспешно пытался он прижиться среди собачников!

Герцог был высок и плечист, а жесткий покрой камзола и облегающих штанов, вкупе с серебряной каймой, придавал его одежде сходство с доспехами. Золотую маску Гаспара, в соответствии с цветами его герба, украшали изумруды, и к тому же она была увенчана длинным желтым пером – великий герцог, как и сэр Мишель, принадлежал к числу шевалье.

Остается добавить, что Гаспар стоял шагах в десяти от банна Тегана Геррина, ферелденского посла, чье лицо, не покрытое гримом, исказил откровенный гнев, когда его соотечественников назвали «собачниками».

– То было печальное время для всех нас, – Селина с улыбкой повернулась к послу, – и в эти нелегкие дни Орлей счастлив полагать Ферелден своим другом.

– Ферелден надеется на то же, ваше императорское величество. – Теган благодарно улыбнулся в ответ и поклонился императрице.

– Разумеется, – бросил Гаспар, широким шагом двинувшись к послу. – Что было, то было, верно, Теган? Сейчас-то мы просто два старых солдата.

Он хлопнул банна Тегана по плечу, и ферелденец заметно напрягся от такой фамильярности.

– А вы, милорд, привезли своего пса в Орлей? – невиннейшим тоном осведомилась темноволосая Мельсендре, вызвав новые смешки в толпе.

– Да, привез, – Теган повернулся к ней, стиснув прижатые к бокам кулаки, – но не стал брать на этот бал. Сомневаюсь, что ему понравилось бы угощение.

Аристократы рассмеялись. Не будучи мастером Игры, ферелденский посол оказался достаточно умен, чтобы разглядеть подвох и использовать его себе во благо.

– Надо будет мне, Теган, как-нибудь повидать твоего пса, – заметил Гаспар, целеустремленно продолжая свою игру. – Но сегодня, в честь дружбы между нашей империей и вашим… кхм… королевством, я хотел бы сделать тебе подарок.

Он щелкнул пальцами, и тут же подбежал слуга с длинным свертком, обернутым в густо-зеленый бархат.

Гаспар принял сверток и с широкой улыбкой вручил его Тегану. Неохотно, понимая, что ступает в западню, но не зная, как избежать этого, посол развернул ткань.

Внутри, как и сообщала утром Бриала, оказался меч. Ферелденской работы, предельно строгий, но с едва различимым орнаментом вокруг гарды и крестообразной рукояти – знак того, что меч принадлежал воину благородного происхождения. Видавший виды клинок был иззубрен и кое-где покрыт ржавчиной.

– Великий герцог Гаспар!

Сэр Мишель стремительно шагнул вперед, заслонив собой императрицу. Меч никоим образом не должен был попасть в зал – стражники при входе во дворец проверяли все свертки, чтобы какой-нибудь наемный убийца не пронес оружие. Вот почему Гаспар нынче утром приложил столько усилий к тому, чтобы тайно пронести этот меч во дворец и укрыть в садовом лабиринте.

– Вольно, шевалье. – Гаспар смерил взглядом клинок. – Если б мне довелось выбирать, чем проткнуть человека, кочергой или этой штуковиной, я бы предпочел кочергу. – Он кивнул банну Тегану. – Этот меч сняли с трупа некоей ферелденской дворянки, которая причинила немало хлопот бедняге Мегрену. Кажется, ее звали Мойра. – Глаза великого герцога в прорезях золотисто-зеленой маски заискрились неподдельным весельем. – Наши слуги пользовались им, чтобы бить крыс в погребах.

Теган оцепенел, глядя на лежавший в его руках меч так, как будто в огромном зале не осталось никого и ничего, кроме этого меча. Стиснутые побелевшие кулаки скомкали зеленый бархат.