Сереион поднял на короля страдальческие глаза. Если Оттобальт принимался вещать таким торжественным голосом, словно пел сагу, предварительно приняв на грудь кружку-другую (или там пятую) крепкого эля, хитрить и изворачиваться не следовало. Король головы рубил редко, в основном сгоряча и не подумав, и чаще всего жалел о содеянном спустя день или два. Но сама тенденция рубить головы сохранялась.

Как всякий доморощенный философ, имеющий богатый практический опыт, Сереион знал, когда пора остановиться, задуматься о тщете всего сущего и о том, что завещание так и не дописано. Лицо короля изобразило всю гамму человеческих переживаний – от нетерпеливого и тревожного интереса до откровенного негодования. И командир гвардии решился.

– Ваше величество! Приближение кортежа королевы-тети обнаружил ваш верный слуга – храбрый рыцарь Веттен, стоящий во главе полусотни копейщиков. Движимый исключительно преданностью своему королю, Веттен решил, что он сможет отговорить ее величество вдовствующую королеву-тетю от поездки в Дарт, если сообщит ей о грозящей Упперталю войне с бруссами…

– Умница! – расцвел Оттобальт. – Подать его сюда немедленно! Мы его будем награждать! – Но тут король осекся, заметив выражение лица Сереиона. – Или не будем?

– Не знаю, ваше величество, – пожал плечами Сереион. – Дальше же было вот что, видимо, рыцарь Веттен несколько перестарался, расписывая грядущие катастрофы, так что ее величество тетя со всей решимостью и силой духа, свойственной Хеннертам, объявила, что теперь-то уж точно прибудет в Дарт с целью лично руководить обороной столицы и лично наблюдать за действиями военачальников вашего величества, дабы избежать неминуемого поражения. Ибо, как выразилась ее величество тетя, никому ничего доверить нельзя, и особенно – войну с бруссами.

Оттобальт доверчиво смотрел на своего командира гвардейцев и улыбался, видимо еще не осознав масштабов надвигающегося катаклизма.

– И что теперь, Сереион? – спросил он.

– Теперь нам остается только вручить свою судьбу Всевысокому Душаре, полагаясь на то, что он будет милостив к своим детям.

– Ага, – протянул король, не страдавший религиозным рвением. – Как же. Если бы ему было дело до наших страданий, то у этой старой клячи давно была бы чесотка или… понос, например. Чтобы ей было не до поездок. Руководить она будет обороной! И наступлением! А я на что?! Сереион! – завопил он, вытягивая шею.

– Я здесь, ваше величество.

– А-а, ты смотри. И точно – здесь. В общем так, Сереион. Я тебя люблю, и если с тобой что случится, то буду всяко по тебе скорбеть и даже памятник, может, велю поставить на площади – в натуральный рост, бронзовый такой, самый модный. И награжу посмертно. Но если ты сейчас же не придумаешь, что нам делать, я тебе обещаю – казню, казню и не посмотрю на будущие муки совести и прочие сожаления. Понял?

– Как не понять, ваше величество.

– И что?

– Могу сказать только одно – то, что с нами случилось, выходит за рамки разумения обычного человека и попахивает, осмелюсь заметить, мистикой.

– Какой еще мастикой? – подозрительно спросил Оттобальт. – Снова у меня за спиной всякие каверзы, да? Я же приказывал внятно: полы больше мастикой не натирать, а то я как-то – ты же помнишь – устал сильно (в тот памятный день его величество изволил съесть трех упитанных индюшек за один присест и, естественно, немного утомился), спускаюсь в зал и тут ка-аа-аак поеду! Сошкрябать обратно!

– Что, ваше величество?

– Мастику!

– Мы говорили о мистике.

Оттобальт сделал умное лицо.

– То есть о волшебстве, ваше величество. Я намекал на то, что две такие напасти, как варвары и тетя, не могли появиться у наших границ сами собой одновременно. Я вижу в этом проявление чьего-то злого умысла и потому считаю раскрыть коварные замыслы наших врагов должен специалист в этом вопросе – королевский маг Мулкеба, который, кстати, получает жалованье втрое большее, чем преданный королевский гвардеец с десятилетней выслугой.

– Ну, – нетерпеливо сказал король, – только попроще, чтобы не злопыхая и не кичась знаниями перед своим, между прочим, королем…

– Зовем мага, – пояснил Сереион, загибая пальцы. – Это раз. Приказываем ему разобраться в ситуации. Это два. И требуем, чтобы он нашел в своих магических книгах что-то такое, что помогло бы нам выстоять в этом конфликте. Это три. А я тем временем, с позволения моего великого короля, естественно, стану готовить войско к сражению с варварами. Это четыре.

– Все-таки умный я, Сереион, – восторженно сказал Оттобальт. – Какие светлые головы держу на службе. Ну ты это… давай. Действуй.

Сереион поклонился, повернулся на каблуках и зашагал к дверям, отдуваясь.

Пронесло.

– Да, – громыхнул король ему вслед, – что до этого твоего рыцаря, который грудью прикрывал нас от тети, то ты ему дай за храбрость чего-нибудь, ну там орден или деньгами. А потом это чего-нибудь отбери как взыскание за то, что навлек на нас дополнительные неприятности.

Выскользнув черным ходом, Сереион быстро сбежал по винтовой лестнице вниз, пересек широким шагом замковый двор и наконец распахнул дверь, ведущую в покои королевского мага Мулкебы Великолепного.

Вообще-то, по ранжиру магу полагалось занимать одну из высоченных гордых башен, сложенных из звонкого желтого камня, и таковая башня была за ним закреплена. Собственно, комната, в которую вошел Сереион, и находилась на первом этаже этого прекрасного сооружения. Однако Мулкеба последние восемьдесят-сто лет страдал жутким ревматизмом и кряхтел и охал даже тогда, когда поднимался по широкой парадной лестнице во второй этаж – что уж говорить о бесконечных перемещениях внутри башни? Два поколения дворцовых управителей были непоколебимы, но нынешний – слышавший о Мулкебином ревматизме лет этак с двух, когда еще только пешком под стол ходил, – махнул на порядок и этикет рукой, приказав в верхних этажах башни хранить дубовые кадки с соленьями, пусатьей и квашеной симаракчей, а нижние два отдать магу с его барахлом Кроме того, мудро рассудил управитель, слуги перестанут таскать закуску из королевских запасов. Мага-то небось все боятся, и выходит, что лучшего сторожа для солений нет и быть не может.

Мулкеба – сутулый, лохматый, сухощавый мужчина и очень даже ничего, особенно если нарядить его по моде, – выглядел лет на пятьдесят, максимум пятьдесят пять. И никто бы не догадался, что недавно он отпраздновал свое двухсоттридцатилетие – возраст вполне достойный и по-своему прекрасный, но принесший с собой, кроме обострения ревматизма, еще и склероз. К тому же Мулкеба, как и все старики, постоянно был чем-то недоволен и ворчал себе под нос.

Сереиона он встретил не слишком приветливо, зная, что в его случае командир гвардейцев может быть только вестником беды – и никак иначе.

– С чем пожаловал? – спросил маг, кутаясь в свою лиловую в золотых звездах мантию. Вчера прошел дождь, и теперь в башне было сыро.

– Тебя король требует, – лаконично отвечал Сереион. – Государственные дела.

– Это ты надоумил, – проворчал маг. – Оно, конечно, когда кому-то тридцать с небольшим, то он думает, что всем остальным так же легко гонять туда и обратно по этим проклятым булыжникам и неподъемным лестницам. Когда кому-то лень думать, то он рад запрячь других вместо себя, а сам стремится улизнуть на войну Оно понятно…

– Так тебе известно про войну? – спросил Сереион с любопытством.

Он так и не смог выяснить для себя раз и навсегда, блефует ли маг, говоря о своей колдовской силе, или на самом деле чего-то там может наворожить.

Мулкеба напрягся. Предыдущие несколько часов он штопал теплые носки, не доверяя это дело служанкам, а потому последних новостей не слыхал. Однако же и ударить в грязь лицом не мог.

– Конечно. – И как можно небрежнее пожал плечами.

– Тогда я тебе не стану ничего объяснять, – обрадовался Сереион. – Иди к королю. Только поторопись, по мере своих возможностей, его величество изволит гневаться. И книги прихвати, понадобятся.