«И врач тоже, помимо всего прочего», ответил он и повернулся ко мне. «Вы сказали, что поранили руки. Дайте посмотрю».

Осторожно сняв перчатки, я протянул ему свои пораненные руки, чтобы он их осмотрел. Я не мог не вздрогнуть, когда он удалил с них припарку, наложенную старухой.

«Кожа содрана серьезно», констатировал старик, осторожно ощупывая мои разодранные ладони. «Ему нужно наложить свежую повязку». Старик сказал это рыжеволосой девушке. Она кивнула и стала подниматься вверх по лестнице.

«Я вытаскивал сержанта из пропасти со скалы на парашютных стропах, и в руках у меня скользил нейлон», сказал я ему. «Я не мог его выпустить, иначе он бы упал и разбился насмерть, это уж точно».

Рыжая вернулась, вручила отцу бинты и стала прочищать сержанту рану, прикладывая ватные тампоны, чем-то смоченные, по запаху, видимо, меркурохромом.

«Похоже, у вас был еще тот походик», заметила рыжая, и я почувствовал, что покраснел.

«Что это за мазь?» Старик тронул пальцем пасту, которой были покрыты мои ладони, и понюхал ее.

Я объяснил ему, что та пожилая женщина в горах была так добра, что наложила мне на руку какую-то припарку. Он восхищенно улыбнулся и сказал мне, что руки мои очень неплохо заживают, и, к моему удивлению и радости, я обнаружил, что это действительно так. Он стал меня расспрашивать об этом, и я описал ему снадобье, примененное этой старушкой, а он в ответ сказал мне, что изучал местные народные лекарственные средства, пока его исследования не были прерваны войной.

Закончив с моими руками, он вновь принялся за Ренфилда. При содействии девушки он зашил рану и очень профессионально перевязал сержанту голову. Что было значительно лучше по сравнению с моими любительскими усилиями.

«У вашего спутника тяжелая черепно-мозговая травма. Здесь мы ничего не сможем с этим поделать, и не думаю, что какая-либо местная больница или врач способны справиться с таким случаем. Но эта опасность гораздо меньше той, если он начнет петь свои серенады и скабрезные арии персоналу какой-нибудь румынской больницы на английском языке и таким образом раскроет свое происхождение. Он будет тут же арестован», сказал он. «Мой совет — оставить все как есть, и надеяться на лучшее. Он может сам собою выздороветь».

Тут, как по сигналу, Ренфилд вновь затянул свою песенку:

К этому моменту новизна стерлась, и никто больше уже не смотрел в изумлении на сержанта. Но ему было все равно. Думаю, он пел только для собственного удовольствия.

Профессор переключил свое внимание на рану у меня на колене, полученную при падении в реку. Он не выказал ни малейшего отвращения, задирая мне штанину, всю в моче, и я был крайне благодарен ему за его такое профессиональное отношение. Он сказал мне, что нужно будет прочистить рану и, возможно, потребуется наложить несколько швов. И пообещал мне душ и смену одежды.

Голова у Ренфилда была вся забинтована, как у Тутанхамона, но он глядел на всех, радостно сияя улыбкой идиота.

К моему изумлению, профессор вместе с рыжей разразились громким хохотом на этой последней строфе, остальные тоже присоединились к общему смеху. И я тоже.

Старик повел нас вверх по лестнице, и по пути я попробовал задать вопросы относительно сегодняшнего вторжении эсэсовцев. Они подробно рассказали мне о событиях на брашовской площади, о массовом убийстве гражданского населения и о том, как мэр был пронзен штыками. Я был потрясен молчанием, воцарившимся после рассказа об этих варварских убийствах. Все погрузились в скорбную, мрачную тишину.

Зачастую это единственное, чем мы можем почтить умерших — почтительным скорбным молчанием. Но в случае с дочерью профессора все было совсем не так. Лицо ее помрачнело, и она тихо сказала: «Я убью их. Каждого из этих сволочей. Убью их всех».

Именно в этот момент я понял, что влюбился.

ДАТА: 25.4.41 КОМУ: ОБЕРГРУППЕНФЮРЕРУ СС РЕЙНХАРДУ ГЕЙДРИХУ.

ОТ: МАЙОРА СС ВАЛЬТРАУДА РЕЙКЕЛЯ.

Контроль над местным населением Брашова установлен. Румынские военные дали нам полный карт-бланш. Приступлено к искоренению структуры сопротивления. Задержание подозреваемых и использование различных методов допроса в конечном счете обеспечат и выход на их руководство.

Одновременно проведены публичные демонстрации нашей принципиальной позиции в отношении любых возможных актов мятежа.

Хайль Гитлер.

27 АПРЕЛЯ 1941 ГОДА.

Эта эсэсовская сволочь, некто майор Рейкель, еще раз, и с еще б; льшим зверством, продемонстрировал свою жестокость в отношении преследований всех, кто связан с Сопротивлением.

На следующее же утро после кровавой расправы в Юрьев День эсэсовцы провели облавы на девять домов, и в общей сложности пятнадцать мужчин, как молодых, так и стариков, были доставлены в Ратушу и брошены в подвал. Всю ночь были слышны вопли и плач собравшихся на улице женщин — матерей, жен и дочерей. Стоны и крики от боли изнутри смешивались с воем этих безутешных женщин снаружи, сливаясь в горестный мадригал, мучивший любого, кто его слышал.

Один из этих людей, схваченный дома прямо на глазах перепуганной до смерти матери, молодой парень по имени Вуя, действительно являлся членом местной партизанской ячейки. Немцы нашли несколько пар форм румынской армии, спрятанных под полом его курятника, а также тайник с оружием в заброшенном колодце на принадлежавшем ему участке.

В SOE во время подготовки нас учили, что под пытками ломаются все. Без исключения. Так что вопрос лишь в том, как долго вы сумеете продержаться. Но в то же время каждый обязательно должен молчать до тех пор, пока он в силах, чтобы дать время своим соратникам скрыться.

Вуя заговорил через день. Сопротивление организационно к этому уже было готово, создав независимые друг от друга ячейки из двух и трех человек на низшем, первичном уровне. Вуя выдал имена. Одного из них, по имени Жигмонд, вытащили из его мясной лавки, прямо в окровавленном фартуке. Ему было приказано бежать, но он повелся на миф, что такой сильный человек, как его дорогой друг Вуя, способен выдержать все, что могут сотворить с ним нацисты. Это обстоятельство, а также его бизнес и большая семья заставили его остаться в городе, и он не поддался никаким мольбам скрыться.

Шмайсер и гранаты, которые Жигмонд спрятал в туше свиньи, были у него конфискованы в качестве дополнительных доказательств, если таковые вообще были необходимы, его вины.

Третья ножка треножника их ячейки выполнила приказ, бежав в другую партизанскую группу на север, избежав ареста. Он ушел всего за несколько часов до появления нацистов у его мастерской по обивки мебели.

Рейкель, должно быть, решил, что выжал из этих двух несчастных всю ту информацию, какую только мог. Через два дня после того, как их схватили, их обоих, и Жигмонда, и Вую, показательно провели через весь город, а затем привязали стоя к пулеметному станку, установленному на платформе трехчетвертного грузовика [грузоподъемностью в три четверти тонны — Прим. переводчика]. Об этом тут же стало известно всему городу, и даже мне разрешили не прятаться и понаблюдать за развернувшейся затем публично устроенной трагедией: