Мы оба внимательно осмотрели фигуру, лежавшую в гробу. Несмотря на все рассказы, у него был благородный внешний облик, широкий лоб, римский нос и поразительно чувственный рот.
«Странно», продолжил профессор. «Как будто и дня не прошло с тех пор, как я вместе со всеми остальными стоял вот здесь же, много лет назад. Тело выглядит точно таким же, как тогда, я не вижу ни следа разложения. Я не заметил никаких изменений, никакого удлинения ногтей или волос, что часто можно наблюдать у покойников. Плоть не ввалилась и не сжалась; и, похоже, не усохла ни в коей мере. Хотя волосы стали абсолютно седыми. Любопытно».
Он склонился над гробом, глаза его оказались буквально в нескольких сантиметрах от трупа, и он стал тщательно разглядывать каждый дюйм обнаженной плоти, словно ученый в мантии.
«Поразительно», прошептал он.
Я тоже внимательно изучил труп, с меньшим научным уклоном, но несколько большим трепетом. Мы что, действительно собираемся оживить это чудовище? И правильно ли это делать в принципе? Не является ли это богомерзким святотатством? И вообще, выйдем ли мы с Ван Хельсингом из этой гробницы живыми? И не постигнет ли нас та самая участь хуже смерти, о которой Ван Хельсинг говорил, и не раз?
Ван Хельсинг собрался с духом и обхватил обеими руками кол, который был вонзен в грудь существа.
Заостренная деревяшка вышла довольно легко. Не было ни живой, ни запекшейся крови, лишь почерневшие ее остатки, прилипшие к колу.
Мы оба инстинктивно отшатнулись на шаг назад от трупа, как будто только что открыли ящик с ядовитыми змеями. Но Дракула не пошевелился. Тело осталось таким же неподвижным, как и раньше.
«Я так и думал», сказал Ван Хельсинг и отшвырнул кол в сторону. Тот, гремя, покатился по плитке. Профессор подошел к своему медицинскому саквояжу, достал шприц и, задрав рукава рубашки и плаща, обнажил на сгибе локтя свои слабые вены пожилого человека.
«Нет! Возьмите мою кровь», сказал я, изумившись самому себе.
Я задрал собственный рукав и протянул ему свою руку. Не знаю даже, почему я это сделал. Думаю, потому, что старик выглядел таким уставшим и изможденным, и я подумал, что потеря крови может еще больше ослабить его. И если уж на то были серьезные основания, то мне не хотелось стать этому свидетелем.
Ван Хельсинг пристально посмотрел на меня, казалось целую вечность, вглядываясь в мое лицо, в поисках того же самого мотивационного обоснования. В конце концов, он перевел свое внимание на мою руку, осмотрев филигрань синеватых вен, которые переплетались у меня под кожей. Выбрав наиболее крупный кровеносный сосуд, он проколол его острием иглы. Я был горд тем, что не вздрогнул, но тут дело было скорее, мне кажется, в мастерстве флеботомической ловкости Ван Хельсинга, чем в моей храбрости.
Пробирка наполнилась темно-алой кровью. Когда она наполнилась, Ван Хельсинг вынул иглу из моей кожи. Он вновь наклонился над гробом, направил шприц в грудь Дракуле и нажал на поршень. Ярко-красная струя дугой хлынула в колотую рану. Затем он поднес иглу к лицу мертвеца и спрыснул оставшейся жидкостью рот вампира.
Кровь просочилась между синими его губами и исчезла внутри.
Я ахнул, и Ван Хельсинг отвернулся от своих медицинских инструментов, чтобы посмотреть, что случилось. В смятении, я оказался в состоянии лишь трясущейся рукой указать на рану в груди. Мертвая плоть стала заживать прямо у меня на глазах, я был этим поражен, над зияющей дырой в теле стала образовываться рубцующаяся ткань, а затем, столь же быстро, эта блестящая кожа начала становиться всё более твердой.
Тело Дракулы изогнулось. Затем сжалось. Вдруг резко открылись его глаза. Он широко разинул рот. Показались его клыки.
Ван Хельсинг отскочил и стал отходить назад, пока не ударился спиной в стену позади себя. Моя реакция была чуть медленнее. Я постоял на месте секунду, завороженный этими глазами. Они были желто-зеленого цвета, как у той черной кошки, которая некогда была у одной из моих тетушек. Пытаясь прийти в себя, я сделал шаг назад, и ногой споткнулся о брошенный на пол кол, отчего с грохотом повалился на пятую точку.
Ловко, как кошка, Дракула выскочил из гроба и встал, с ненавистью воззрившись на Ван Хельсинга, а затем на меня. Но тут силы, казалось, его словно покинули, все они были им потрачены на то, чтобы быстро выскочить из гроба, как я полагаю, и ноги его подкосились. Он был явно слаб, а мышцы его не функционировали должным образом.
Схватившись за саркофаг как за точку опоры, он вновь выпрямился и стал медленно поворачивать голову, осматриваясь по сторонам. Коварный лисий взгляд этих глаз миновал меня, все еще сидевшего на полу на заднице, а затем уставился на профессоре, прижавшемся к стене под маленьким окошком.
Дракула вытянул вперед длинную руку и дрожащим бледным пальцем указал на старика, которого он сразу же узнал.
«Ван Хельсинг!» Голос его прозвучал сухим хрипом, как старый пергамент, скомканный в шарик. «Ты!»
Существо собрало все свои силы и бросилось через всю гробницу к Ван Хельсингу, который сорвал с окна наскоро наброшенную им туда занавеску.
Склеп пронзил длинный столп солнечного света. Ударив в зеркало, установленное на одном из клиньев, которые я вбил в стене напротив, луч отразился в другом кусочке зеркала, которое, в свою очередь, отбросило солнечный блик в направлении другой боковой стены, на другой осколок зеркала, а затем на следующий и так далее, пока вся усыпальница не оказалась пересеченной потоками солнечного света.
Дракула отшатнулся сначала от одного, затем от другого луча, пока не обнаружил, что оказался зажатым в темном углу. Он зашипел от ярости и досады, как волк, пытающийся вырваться из ловушки, в которую угодила его лапа, и, как любой загнанный в угол зверь, его глаза заметались в отчаянных поисках пути к бегству, в поисках любого возможного выхода.
Он рванулся было к двери, но обнаружил, что отрезан от нее тремя лучами света. Он попробовал другой вариант. И этот путь оказался перекрыт.
Ван Хельсинг шагнул вперед, едва не заслонив собою луч, чтобы не разрушить клетку из солнечных лучей, которую он тут соорудил.
«Ты заперт тут в ловушке», сказал он Существу.
Я поднялся с пола, подыскав себе место, не перекрывавшее отраженные столбы света.
Разъяренный Дракула протянул руку в сторону Ван Хельсинга. Солнечный свет полоснул ему по коже, как паяльной лампой. Кожу ему мгновенно обожгло, она у меня на глазах покрылась волдырями и почернела. От места этого адского обжаривания поднялся дым, и я почувствовал в воздухе сладковатый запах гнилостности.
Дракула был вынужден тут же отдернуть руку обратно в тень.
«Чего тебе надо?», зарычал Дракула. Ядовитых змеиных зубов его уже больше не было видно. Видны были клыки, довольно длинные, но принципиально ничем не отличающиеся от тех, которые можно увидеть у нормальных людей. «Зачем ты разбудил меня и поднял из… вот этого?»
Он показал на гроб.
«У меня к тебе предложение». Ван Хельсинг заговорил с ним спокойно, как адвокат или какой-нибудь стряпчий, обсуждающий деловые контракты. «В твою страну вторглись захватчики».
«Опять? И кто же?»
«Немецкая армия».
«Гансы…»
Я заметил, что Дракула уделял мало внимания разговору, а вместо этого зыркал глазами на расположение фрагментов битых зеркал, крепившихся на клинышках, вбитых в кирпичную кладку. У меня было стойкое ощущение, что он явно не был в восторге от моего мастерства.
«Это уже вторая попытка немцев победить в мировой войне. Их целью является мировое господство», стал продолжать Ван Хельсинг, настороженно наблюдая за вампиром, как кролик следит за ястребом. «Они вновь принялись за старое, и они обозлены и жестоки. Жестоки, как никогда. Руководство вашей страны сдало им свою территорию, в том числе часть твоей собственной родины, и теперь сотрудничает с немцами. А твой народ стонет».
«Мой народ…» Дракула усмехнулся. «Он ненавидит и презирает меня. Считает меня чудовищем и зверем. Хуже, чем зверем. Которого нужно затравить собаками и убить».
