Они постояли несколько секунд, в нескольких сантиметрах друг от друга. И Люсиль подтвердила свое предыдущее предположение. Он не дышал. Грудь не вздымалась и не опускалась, ноздри не расширялись, и она не чувствовала дыхания ртом.

Осознание этого факта настолько смутило ее, что она невольно попятилась от него, а затем выбежала из комнаты, закрыв за собой дверь.

Она обнаружила своего отца, ждущего ее в коридоре.

«Я знаю, что ты уже не в том возрасте, когда нуждаешься или должна выслушивать советы старика…», начал он.

«Я всегда уважала твои советы, папа», сказала она ему со всей искренностью. «Следую ли я им или нет — это совсем другое дело».

Он печально улыбнулся.

«Держись от него подальше», сказал он. «Это самое опасное существо, и, хотя сейчас он может казаться цивилизованным, ты просто не представляешь себе, на какие варварские действия он способен».

«Но ты же ему доверяешь».

«С оговорками», ответил он. «С большими оговорками».

И он обнял ее так крепко и нежно, как редко это делал. Уже дважды за эти сутки. Люсиль держала его в своих объятиях чуть дольше, чем ему это было удобно, но он позволил это.

«Поспи немного», сказал он ей. «Завтра ты возьмешь с собой на войну наше новое оружие».

Что я наделал? Неужели этим своим необдуманным поступком я поставил под удар своих коллег, всю нашу борьбу с врагом? Подвергнув опасности и собственную любимую дочь?

Спустить с цепи это чудовище, выпустив его на волю, чтобы оно набросилось на мир — это страшная угроза и огромная ответственность. Лишь одному мне известно, каким дьявольским может быть его хищническое поведение, какими мерзкими и ужасными были деяния, сотворенные им над невинными и слабыми. И вот теперь он вновь рыщет по земле в поисках жертв. Способен ли я контролировать его? И вообще кто-нибудь?

И даже если нам посчастливится победить нашего противника — что потом? Что нам делать с этим нашим «монстром» после того, как война окончится? Мы что, положим его обратно в ящик, как рождественского ангелочка?

Эти вопросы мучают меня, не выходя из головы, являясь вновь и вновь, словно призраки бедной Люси Вестенра и Квинси Морриса.

Что я наделал?

17 МАЯ 1941 ГОДА.

Когда партизаны попросили меня разведать обстановку вокруг замка Бран и изучить захваченные документы, должен признаться, я почувствовал определенную досаду от того, что был вынужден на время расстаться с вампиром и милой Люси. У меня было так много вопросов к нему, и так много еще я хотел сказать своей любимой.

Но из-за присутствия вампира в мыслях моих доминировал именно он. Я мысленно пинал себя за то, что не задал этому существу многих интересовавших меня вопросов, когда у меня была такая возможность. Мне хотелось знать как можно больше. Мне нужно было заполнить пробелы между тем, что рассказывал мне мой дед, и этой проклятой Книгой, которая была столь расплывчатой во многих отношениях и вопросах, и довольно часто противоречила той версии событий, которую описывал мне дед.

Люсиль, другая заноза у меня в мозгу, осталась с Дракулой. И я почувствовал определенный магнетизм, возникший между ними, как никогда заметный в тот момент, когда мы вдвоем вошли к ним, когда она его одевала. Нет никаких сомнений в том, что я в тот момент почувствовал — ревность. Но к кому именно я ревновал — я точно сказать не могу. Мне хотелось побыть наедине с каждым из них.

Наша разведка замка потерпела неудачу, так как мы не смогли подойти и на милю к этому старинному дворцу. Все дороги к крепости были перекрыты фашистскими блокпостами и часовыми. Издалека он действительно казался весьма грозным: он возвышался на горном выступе, прямо как те самые знаменитые средневековые крепости, с крутыми стенами и высокими зубцами. Сооружен он из желтого камня, крыши его покрыты красной черепицей, стены его поднимаются вверх, начинаясь от столь же вертикально тянущихся к небу скал, с одним-единственным входом по горной извивающейся дороге, усиленно охраняемой. В свое время он был неприступен, но с появлением современных средств воздушных бомбардировок этот замок становился лишь еще одной целью с воздуха. Я сделал ряд заметок на карте, которой меня снабдила Анка, на случай возможных атак в будущем.

После этого мы отправились в другое место — по виду похожее на заброшенный коровник с загонами, расположенный вдоль железнодорожных путей. Внутри этого вонючего громоздкого и неуклюжего сооружения мне вручили документы связного мотоциклиста, их дал мне дожидавшийся нас там Павел. Я заметил в одном из стойл изрешеченный пулями мотоцикл, а также румынскую военную форму, разложенную сушиться на ржавой тележке. В гимнастерке видны были дыры, и я очень сомневаюсь, что из-за моли. Это все, что осталось от несчастного мотоциклиста, полагаю.

Документы касались недавнего сокращения сроков подготовки новобранцев в румынской армии и острой нехватки солдат, которые умели бы читать, писать и, желательно, выполнять хотя бы минимальные арифметические подсчеты, необходимые для материально-технического обеспечения военного снабжения. В них высказывались предложения начать набор обучающего персонала по этим предметам и организовать курсы военных машинисток. Также там прилагался список повышений, рядовых и офицеров, а также ряд заявок на транспорт и запчасти. Я по достоинству, должным образом, оценил их и похвалил Анку за захват этих документов и сказал ей, что необходимо отправить весь их пакет в Лондон, так как эксперты там наверняка смогут выжать все необходимые сведения из этих фрагментов.

Павел же тем временем подвел Ренфилда к люку, покрытому шестью дюймами коровьего навоза. Лопатами навоз был отброшен в сторону, люк поднят, и под ним оказался тайник с оружием. Мы осмотрели его, это было сваленное в общую кучу немецкое, румынское и французское легкое стрелковое оружие, с соответствующими патронами и боеприпасами, некоторые из которых соответствовали калибрам этого оружия, а некоторые нет.

Ренфилд пришел в восторг, буквально влюбившись с первого взгляда в три коробки немецких полевых фугасов, в основном противотанковых и противопехотных.

У сержанта, казалось, даже слегка закружилась голова от счастья при виде их, и он тут же, у нас на глазах, разобрал одну из них. Он курил сигарету, которую у кого-то выклянчил, и, пока разбирал мину, пепел постоянно падал на вскрытую взрывчатку. Мы все с ужасом за этим следили, ожидая в любой момент, что хабарик выпадет у него с губ и отправит нас всех на тот свет к праотцам, однако он обращался с миной настолько умело и уверенно, как часовщик, что наши страхи оказались напрасны.

Наконец, нам удалось оторвать Ренфилда от его любимого занятия, после чего нас отвели в подвал одной из брашовских хлебопекарен, где нас ожидала груда мешков с мукой, на которых мы смогли отдохнуть. Неожиданно для себя, если учесть мою обеспокоенность вопросом Люсиль и Дракулы, я тут же заснул. Но сны мои оказались какой-то фантасмагорией из бесконечных вампиров, крови, кладбищ и могил, в которых я оказывался под хищными клыками и когтями стаи волков, причем один из них превратился в обнаженную Люси и продолжил меня пожирать.

Вздрогнув, я проснулся от грохота пулемета, выйдя из этого безумного кошмара, но когда ко мне вернулись чувства, и я вновь оказался в реальном мире, я понял, что звук этот был грохотом гигантского тестомеса в пекарне у меня над головой.

Я взглянул на светящийся циферблат своих часов. Оказалось, что натикало лишь несколько минут после трех часов ночи. Грохот и лязг, приглушенные голоса пекарей, работавших наверху, не давали мне заснуть в течение всего лишь нескольких коротких минут, после чего я снова погрузился в сон, теперь уже более спокойный, в сладком запахе дрожжей и успокаивающем благоухании выпекаемого хлеба, мягко обволакивавших меня в объятия Морфея, словно в объятиях мамы.